— Ее правда зовут Эльма? — спросил Клерфэ.
Лилиан отрицательно покачала головой. Лицо ее было печально.
— Сейчас мы поедем по пустыне, — сказал Клерфэ. — Так будет быстрее. Правь вон на ту гору с раздвоенной верхушкой. Где-то через час мы въедем в канал, который приведет нас в Айронсити. Ты его увидишь — он выглядит как черная трещина в земле.
Лилиан снова качнула головой, на этот раз соглашаясь. Клерфэ выжал газ. В летучем лунном свете два древних корабля — металлические лепестки ископаемого цветка, голубые султаны, огромные и бесшумные кобальтовые бабочки — заскользили по зыбким пескам. Они неслись по безводному дну давно мертвого моря, как пылинки в серебристом сиянии, и паруса чуть слышно гудели под напором ветра. Они шли рядом, и Клерфэ время от времени поглядывал на Лилиан. Обычно на лицах водителей отражалось упоение скоростью и властью над пространством, но Лилиан была спокойна и серьезна, словно жрица неведомого культа. Сложно, почти невозможно было поверить, что она прикоснулась к штурвалу корабля меньше трех часов тому назад, и при этом вопила от страха, как девчонка, и двадцать пять километров казались ей безумной скоростью. Теперь она шла под сто двадцать, и именно она задавала темп. Карл едва поспевал за кораблем Лилиан, чье имя было не Эльма. Больше всего Клерфэ опасался, что Лилиан заснет за рулем. Это было самое страшное, что могло произойти с водителем. На этот случай у Клерфэ были крючья, потомки древних абордажных багров, чтобы зацепиться за борт и перейти на другой корабль, но даже опытный гонщик сильно рисковал бы, выполняя подобный трюк на такой скорости.
Но его страхи не оправдались. Светлые глаза Лилиан сияли в свете лун, распахнутый полушубок развевался на ветру. «А ведь в санатории она всё время мерзла», — подумал Клерфэ. Скоро они въехали в канал, и сразу стало темнее. Лилиан сбросила скорость прежде, чем он успел прокричать ей об этом. «А ведь она прирожденный гонщик», — подумал Клерфэ. Они продолжили свой путь в безмолвии, и лишь шелест парусов нарушал тишину.
— Ты не боишься? — спросила она.
— Чего?
— Того, что я больна.
Ветрянка, убившая марсиан, была не единственной болезнью, с которой земляне не успели справиться до выхода в космос. Все остальные были гораздо менее безобидными. Лекарство от туберкулеза найти так и не удалось, и его лечили по старинке — сладким воздухом сосновых боров и диетой.
Но помогало далеко не всем.
Клерфэ перегнулся с кровати, взял со столика бутылку вина и наполнил свой стакан.
— Я боюсь совсем другого: во время гонок при скорости двести километров у меня может лопнуть покрышка переднего колеса, — сказал он. — Колеса, которые делали марсиане для своих кораблей, — это единственное, что сносилось за те века, что они мчались, подвластные всем ветрам. А мы еще не научились делать вещи столь же прочные и надежные. У меня покрышки от Мишлен, это одни из самых лучших, но…
Лилиан вдруг поняла, чем они похожи друг на друга. Они оба были люди без будущего. Будущее Клерфэ простиралось до следующих гонок, а ее — до следующего кровотечения.
За окном было озеро. Лилиан открыла тугую раму, когда пришла в номер, чтобы проветрить его, да так и не стала закрывать. Занимался робкий рассвет. Весна шумела в платанах на площади и в облаках. Клерфэ тоже смотрел на почти голые платаны. Вдруг он произнес:
Юнец под звезды в небесахУходит в полночь,И просыпается в слезах,Зовя на помощь.
Стихотворение, которое он читал, удивительным образом совпало с настроением Лилиан. Проснувшись после краткого сна, она чувствовала себя беспомощной и одинокой в этом огромном городе. Пока это стальное чудовище еще спало, но вскоре должно было проснуться и устремить на нее взгляд своих пустых желтых глаз. Клерфэ продолжал:
С лицом, бледнее чем луна,Он смотрит косо:Дурёха плачет у окна,Простоволоса,
В пруду, уставши от утех,Влюблённых пара,Водой смывает смертный грех,Баньши полощет саван.
Он читал стихотворение размеренно и неторопливо, что выдавало большой опыт в такого рода делах.
Убийца шутку отколол:Вино — лекарство,Монашка умерщвляет пол,Взыскует Царства,
Мать колыбельную поёт,Качая зыбку,Бордель за стенкою орёт,И лжёт улыбка,
Смеётся злобно на стенеРисунок мертвеца,«Заснуть бы снова надо мне…»Но дрожь трясет юнца.[1]
— Чьи это стихи? — спросила Лилиан.
— Мои, — сказал Клерфэ и снова наполнил стакан.
На этот раз он протянул его Лилиан, и она с удовольствием выпила прохладного, чуть горького вина.
— Я тогда был молод и бомбардировал стихами все крупные журналы, — сказал он, усмехаясь. — Этот назывался «Романс о Ночи». Один из журналов в припадке безумия принял «Романс» и даже прислал мне чек. На эти деньги я покинул Землю. Если бы не это, я вскоре превратился бы в дым, как и многие мои друзья. Те, кто не успел уехать.
— Красивый стих, — сказала Лилиан задумчиво. — У меня тоже бывает такое ощущение… ложности всего происходящего. Будто за привычными масками прячутся чудовища, которые только и ждут, пока ты отвернешься, чтобы вырваться.
Она вспомнила лицо Сэма Паркхилла — такого, каким владелец закусочной запомнился ее кораблю — и вздрогнула. Лилиан сделала большой глоток вина и откинулась на подушку.
— В Германии эти чудовища не были столь деликатны, — сказал Клерфэ. — Они не стали ждать, пока люди отвернутся, чтобы начать свои людоедские пляски. Наоборот, они заставили всех танцевать вместе с ними.
И немцам пришлось смотреть и участвовать. Отблески людоедских костров вспыхнули и на Марсе, когда коричневый путч провалился и безумцев изгнали с Земли. Здесь они продолжали сеять коричневую заразу, но и тут она не привилась. Если на Клерфэ и лежала какая-то вина за гибель его друзей на Земле, то он давно искупил ее службой в рядах Марсианского освободительного легиона.
Лилиан коснулась его руки.
— Эти пляски закончились навсегда, — сказала она и вернула опустевший стакан Клерфэ.
— Тренер видел, как ты парковалась, — сказал он.
Лилиан оставила свой корабль на стоянке компании «Арес моторз», которой принадлежал корабль Клерфэ. Компания, помимо того, что выпускала треть всех автомобилей, которые бегали по дорогам Марса, являлась крупнейшим устроителем гонок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
