- Ну и пусть, - сказал Никита. - Нечего нам скрывать. Может, они в пионеры хотят, да не решаются.
- Ну нет! Хотели бы - через забор бы не подсматривали.
- А может, боятся?
- Чего? Проверим. - Карпа заглянул в щелку забора и убежал.
Через несколько минут во двор ввели пленника. Им оказался Леська Бакин. Он с любопытством оглядывался по сторонам.
- Остальные сбежали, - сказал Карпа.
- Шпионишь, Поросенок? - строго спросил Никита.
- Не, - ответил Леська. - Костя посмотреть послал.
- Смотри! - сказал Карпа.
Поросенок повертел головой и уставился на подошедших малышей Галинку и Сережку.
- У вас и "волчат" принимают? А Костя говорил, что маленьких не берут.
- Вступить хочешь?
Леська замотал головой.
- Мне нельзя. Мне тогда знаешь что от Кости будет! - Он нагнул голову и тяпнул себе ладонью по шее.
- Боишься Кости?
Поросенок доверчиво улыбнулся Никите:
- Боюсь, - сказал он простодушно.
- Слыхали? - спросил Карпа, когда Поросенок ушел. - Костя старается. Ему еще мало.
Никите и самому очень хотелось встретиться с Костей, чтобы поквитаться с ним за все. Но времени не хватало.
К концу дня во дворе поставили одну палатку. Никита осмотрел работу своего звена, отпустил ребят и вышел на улицу.
На углу Поморской его окликнули. Он оглянулся и увидел Эрну.
- Ну, как живешь? - спросила она, не глядя на него. - Говорят, ты теперь патрульный.
- Звеньевой, - сказал Никита. - Звеньевой, а не патрульный. Живу хорошо. Весело. В лагерь собираемся. Слушай, Эрна, идем к нам. У нас уже есть звено девочек имени Розы Люксембург. Идем!
Эрна только покачала головой.
- А наши "ласточки" больше не собираются. Распался патруль. И Глеб Степанович не показывается. Павлик с ребятами, говорят, на квартире собираются.
- Ну, так идем. Тебе понравится, Эрна. - Никита тронул ее за руку.
Эрна снова покачала головой.
- Нет, - сказала она. - Это невозможно. Проводи меня, пожалуйста.
Они медленно пошли по проспекту, и Никите захотелось, чтобы проспект был подлиннее.
- Знаешь что? - сказал Никита. - Пойдем со мной в клуб "Молодая гвардия". Мы с комсомольцами там живое кино показываем. Идем!
- Мама не пустит, - сказала она немного погодя.
- А ты потихоньку. Ничего с твоей мамой не случится. Ведь ты пойдешь, а не мама. Я к тебе пришел, когда ты позвала.
Эрна усмехнулась.
- Ну и что из этого вышло?
- А ты попробуй, - сказал Никита.
Эрна подумала немного и тряхнула головой.
- Хорошо. Приду. Жди меня на углу Соборной. - Она толкнула калитку и ушла не оглядываясь.
Никита заторопился и припустился бегом. Ему нужно было успеть в яхт-клуб, где среди клубных лодок и яхт пришвартован был пионерский катер "Будь готов!". Там сегодня его команда под руководством Маняши Уткиной заканчивала ремонт такелажа.
Никита выскочил на набережную и побежал вдоль реки. На вышке яхт-клуба полоскались сигналы хорошей погоды. Команду свою он увидел издалека. На дощатом причале был раскинут треугольный кливер, Маняша и Фрол заканчивали крепление фала к острому углу парусины. На ровной ее поверхности выделялась аккуратная свежая заплата.
Маняша подняла голову, увидела Никиту и сказала обиженно:
- Опаздываешь, капитан. Обещал с нами вместе, а мы тебя два часа ждем...
- Да мы уже заканчиваем, - сказал Фрол.
Никита смутился, не мог же он объяснить им, что задержался из-за встречи с Эрной. Он спрыгнул с причала на катер и включился в работу. Мимо на большой скорости протарахтела моторная лодка с высоко задранным носом. Она подняла широкую волну, и мачты яхт у причала вразнобой закачались. На корме у руля сидел дядька в кожаной куртке. Лодка лихо развернулась, пустив по воде пенистую дугу, сбавила ход и остановилась напротив вышки.
- Поторопись! - крикнул рулевой и махнул рукой.
Из-под навеса для такелажа по настилу причала протопали трое в черных бушлатах. Они торопливо прыгнули в лодку. Моторка тут же рванулась вперед, быстро набирая ход, и помчалась вверх по реке.
Когда она проходила мимо катера, один из пассажиров глянул на сверкающие буквы названия, скользнул взглядом по Никите и его команде и поспешно отвернулся.
Никита узнал Гленарвана. Он хотел крикнуть: "Глеб Степанович, это же я!" Даже поднял руку. Но Гленарван так больше и не посмотрел в его сторону.
Глава 16
ЖЕСТОКОЕ ВРЕМЯ
Когда Никита пришел домой, отец сидел у стола и что-то писал.
- Ну, как дела пионерские? - спросил он, пододвигая Никите хлеб и кружку с чаем.
- Палатки получили, - сказал Никита. - В лагерь собираемся. Володя говорит...
- Володя у вас замечательный парень. - Отец поднялся из-за стола, подошел к окну, за которым город погружался в тишину прозрачной белой ночи. - Вообще, тебе повезло. Хорошо тебя принял этот город. И люди вокруг тебя хорошие. Ты, брат, это цени.
- Я ценю, - сказал Никита. - Еще как ценю-то!
Отец уселся на подоконник и задумчиво посмотрел на сына.
- Меня, брат, здесь встречали не так...
Никита быстро составил кружки, убрал со стола и подсел к отцу. Николай Демьянович положил ему на плечо тяжелую руку.
- Нас взяли на станции Плесецкой. Прямо с полатей взяли, где мы валялись в тифозной горячке. Было нас четверо, я фамилий не помню. Знаю только, что один был моряк из Архангельска, а двое других курсанты из петроградского училища. Нас, больных тифом, при отступлении укрыли мужики из соседней деревни, а выдал белогвардейцам, занявшим станцию, поп-расстрига. Как нас забрали, как везли в промерзших вагонах вместе с другими пленными, почти не помню. Зато хорошо помню, как нас вывели на лед.
Совсем не таким был город в ту ночь. Завьюженный, прижатый сугробами к земле. Редкие огни на далеком берегу. Северное сияние в черном небе, а вокруг ледяная пустыня. Вывели нас солдаты в меховых шинелях и шапках из собачьих шкур. Это у них называлось шекльтоновским обмундированием, Антанта заботилась. А мы полураздетые, лица неживые, голубые какие-то, вместо глаз черные провалы.
Разделили на две группы. Мы с морячком попали во вторую, а два курсанта в первую. У меня ноги были сильно поморожены, трудно стоять, морячок меня поддерживал.
Погнали прикладами первую группу к дымящейся проруби, поставили спиной к воде.
Треснул залп, плеснула вода, волна на лед накатилась, и нет людей... Вот как это бывает. А потом и нас всех на то же место. Ковыляю я рядом с матросом, друг за друга держимся. Стал лицом к берегу, там огни. Сполохи в небе. Цепочка солдат перед нами. А за спиной чувствую, как там холодная черная вода дымится.
Капитан их с кольтом в руке вышел к нам и закричал:
- Видали, собаки? Шагай назад. Вас шлепать в другой раз будем.
Отец замолчал. Никита чувствовал на плече тяжесть его руки.
- А потом?
- Потом? - Отец с хрустом потянулся. - Потом я все-таки остался жив, хотя иоканьгская тюрьма на это давала мало надежды. Жив ли тот морячок, не знаю... Я с ним больше не виделся...
Отец поднялся с подоконника.
- Спать, сынок! Тебе когда завтра подыматься? Завтра воскресенье.
- Рано, - сказал Никита. - Дела.
* * *
Никита долго лежал в темноте с открытыми глазами и вспоминал почему-то, как до войны они жили втроем на тихой улице у древней крепостной стены в городе Смоленске. Как все вместе мимо башни Веселухи ходили на Днепр купаться и отец учил его плавать. Но редко, потому что отец всегда бывал занят в своей типографии, он там наборщиком работал. Иногда к отцу приходили товарищи. Они подолгу негромко разговаривали, тесно склонившись над столом чубатыми головами, а потом вполголоса пели протяжные песни. Мама говорила, что за такие песни в тюрьму сажают.
Папа уже один раз сидел в тюрьме. Никита вспомнил, как они с мамой ходили к нему. Стояли в длинном коридоре, вдоль которого медленно расхаживал часовой с кобурой на кожаном ремне через плечо. Вместо одной стены там была деревянная стойка, а над ней сетки, какими кроличьи клетки обтягивают. Когда часовой, повернувшись в дальнем конце коридора, подходил к ним, он Никите подмигивал.
Мама подняла Никиту, и он увидел за сеткой такой же коридор, только там часовой сидел на скамейке, а у самой сетки стоял папа. Он быстро говорил с мамой и все время смотрел на Никиту.
Время от времени часовой, что сидел на скамейке, сердито бурчал:
- Об этом говорить запрещено!
Но папа не обращал внимания и все продолжал говорить, не останавливаясь. Мама была веселая и тоже быстро что-то говорила. Иногда получалось так, что они вместе с папой говорили одновременно, и понять что-нибудь было невозможно. И они оба смеялись. Никита покосился на часового и просунул сквозь сетку палец. Папа за него подергал и еще раз засмеялся. Часовой ничего не сказал.
А когда шли домой, мама была грустная и всю дорогу молчала.
И еще вспомнил Никита, как зимой строили снежную крепость во дворе. Строили папа и Никита, а мама помогала. Крепость получалась как настоящая, с воротами и башнями. Ворота изготавливались при помощи двух табуреток, которые ставили одна на другую, а сверху укладывали корыто, перевернутое вверх дном. На корыто утрамбовывали снег, поливали водой, а потом корыто и табуретки убирали. В стене получались ворота, через которые Никита мог пройти не пригибаясь. Иногда папа, развеселившись, перекидывал Никиту через снежную стену в сугроб. А тогда мама кричала:
