Тем не менее, как раз в этом и состояла «неограниченная» подводная война — отсюда и название. Она только тогда имела шансы на успех, если любое судно, которое попадало в запретную зону, топилось без предупреждения — в том числе и нейтральные суда. Это был чрезвычайно беспощадный способ ведения войны. Между тем, даже применяемые с величайшей беспощадностью, подводные лодки Первой мировой войны едва ли могли быть успешными. Ведь они были очень слабым, еще совершенно слаборазвитым оружием. Собственно более «ныряющие», нежели «подводные» лодки, они должны были постоянно снова всплывать на поверхность, чтобы зарядить свои аккумуляторы; и там они никогда не могли сравняться с самым малым боевым кораблем. Не вдаваясь в технические подробности, можно утверждать, что в действительности они были побеждены английской системой конвоирования транспортных судов — уже до практического вступления в войну Америки.
К этому моменту неограниченная подводная война всё-таки уже втянула Америку в лагерь противников и тем самым ухудшила общее положение Германии вплоть до безнадежного. Причём правда не стоит забывать, что равно как и Англия со своим оружием блокады была в состоянии рассчитывать на эффект только в длительной перспективе, так и Америка смогла принять действенное участие в войне лишь спустя долгое время после своего объявления войны. В 1917 году, когда Америка вступила в войну, она еще не обладала настоящей армией и достаточным тоннажем флота, чтобы перевозить в больших масштабах в Европу войска и материальную часть. Только в 1918 году в операциях на Западе впервые участвовала относительно небольшая американская армия. Настоящее решающее вступление Америки в европейское ведение войны было запланировано лишь на 1919 год, для чего оно уже вовсе не понадобилось. Между тем в Германии всё же разработали второй новый план победы, а именно революционизация России. Россия в Первой мировой войне с самого начала проявила себя гораздо слабее, чем ожидало германское политическое и военное руководство. Чтобы объяснить эту ситуацию, следует отдавать себе отчет в общем промышленном уровне развития ведших войну государств. Англия была старая, сильная индустриальная держава; Германия была в последнее время самой сильной индустриальной державой; Франция также была значительное индустриальной державой — но Россия была почти что еще развивающейся страной. Она начала свою индустриализацию как раз лишь примерно на рубеже столетий. Хотя у неё была очень большая, очень отважная армия, но это была как раз отсталая армия, почти без действительно современного оружия. Поэтому русские потерпели в 1914–1915 гг. тяжелые поражения и в 1917 году подошли к пределу своей возможности ведения войны. В то же время тотальная мобилизация самих ограниченных промышленных ресурсов России сама по себе была чрезвычайно тяжелой задачей, поскольку она была так велика, а транспортное сообщение было чрезвычайно неразвитым. В российских городах люди голодали уже с 1916 года, в Германии же лишь годом позже. Так что русская февральская революция 1917 года была в основе своей революцией голодных городов, а также восстанием солдат-крестьян против продолжения войны, которая требовала ужасных кровавых жертв и приносила только поражения. Либерально-демократическое правительство, которое посредством Февральской революции сначала пришло к рулю власти, совершило патриотическую ошибку — продолжало войну, несмотря на ужасное истощение русских сил. Это создало для немцев возможность возобновить русскую революцию, тем, что они обеспечили отъезд Ленина в Россию. Ленин был «чудо-оружием» Германии в Первой мировой войне. Вождь большевиков, живший тогда в швейцарской эмиграции и чья партия в момент начала войны была лишь маленькой группой аутсайдеров, всегда намеревался использовать войну и поражение России в войне для того, чтобы произвести в России всеобъемлющую социалистическую революцию. При этом в качестве инструмента должны были использоваться чрезвычайно возросшая потребность мира у русских масс, а также русская армия. План Ленина совпадал с желанием немцев — окончательно выбить Россию из войны. Октябрьская революция 1917 года была победой Ленина; а победа Ленина казалась руководству Германского Рейха также и победой Германии — по меньшей мере на Востоке. То, что во время Октябрьской революции Ленин думал не только о России, но также и о мировой революции, что он надеялся — из России получится начальная искра социалистической революции также и в Германии, также в Австрии, возможно и в западных державах — это германское правительство не беспокоило. Оно было уверено, что сможет сорвать эту часть планов Ленина, и они исходили из того, что пока в настоящий момент Россия вследствие внутренних переворотов и борьбы выпадет из войны. Это произошло.
В конце 1917 года война на Западе оставалась завязнувшей на месте и позиционной; разумеется, примерно через два года угрожал сильный перевес западных держав вследствие полного вступления в войну Америки. Между тем однако Россия как противник вышла из войны и тем самым немцы смогли (хотя сами уже были на грани изнеможения) вести войну на один фронт и выиграть немного времени, в течение которого они обладали на Западе преимуществом. Возможно, что таким образом в 1918 году можно было всё же еще воплотить в реальность план 1914 года — блицкриг на Западе.
Между тем всё-таки и в Германии во время войны происходили значительные внутриполитические изменения. Первое, к которому следует обратиться, произошло в 1914 году. Социал-демократы не только принимали участие в войне, не только давали своё согласие на военные кредиты, не только воздерживались от какой-либо антивоенной деятельности — полностью, как надеялся и рассчитывал Бетманн, — но они даже начали становиться частью германского политического военного механизма. Невозможно переоценить внутриполитический перелом 1914 года. В нём была уже заложена вся немецкая история периода с 1918 до 1933 года.
До 1914 года в кайзеровском рейхе социал-демократы всё ещё оставались отрезанными от настоящей политики. Они были внутренним врагом, «врагом Рейха», их никогда не воспринимали как настоящих партнеров, хотя они с 1912 года уже представляли собой самую сильную партию в рейхстаге. В предыдущей главе я попытался изложить, как под воздействием этой конфронтации социал-демократов с официальной Германией уже внутри социал-демократической партии происходили большие изменения, как социал-демократы уже до 1914 года из революционной партии превратились в реформистскую партию, которая внутренне была готова врасти в германскую политическую систему. Всё это до 1914 года внешне еще не было видно; для немецкой буржуазии военный патриотизм социал-демократов стал совершенно неожиданным. Но в 1914 году он отчётливо выявился, и руководство рейха также поняло это. Война Германии финансировалась посредством военных займов, общим числом девять, на которые каждый раз должен был давать свое согласие рейхстаг. Это означало, что рейхсканцлер каждый раз, когда требовался новый военный заём, должен был проводить совместные заседания с партиями рейхстага, с ними советоваться, добиваться их согласия, в связи с этим естественно также обсуждать с ними общую военную политику и военные перспективы — и теперь к этому привлекались социал-демократы, как все остальные партии. И они сотрудничали. Внутри социал-демократии это постепенно вело к расколу.
Левое крыло социал-демократов уже в 1914 году неохотно приняло патриотическую военную политику партии. Оно усилилось в течение следующих лет и в конце концов в 1917 году откололось в качестве новой «независимой» социал-демократической партии, которая отвергала войну и не одобряло более военные займы. Но партия независимых социал-демократов оставалась относительно малочисленной; социалисты большинства, как они теперь назывались, были как и прежде самой большой партией в рейхстаге и всё более и более врастали в германскую войну и в германские военные усилия. Причём они также образовывали противовес сильно завышенным военным целям, которые пропагандировались немецкими правыми и наполовину принимались Бетманн-Хольвегом с его «политикой диагонали».
В первые два военных года Бетманн в рамках так называемого «гражданского мира» держал общественность в стороне от дискуссии о целях войны. Всё же с 1916 года эта дискуссия всё более и более прорывалась наружу и подействовала так, что в рейхстаге в конце концов образовались две группы партий: правая, которая добивалась весьма радикальных целей войны, захватов и аннексий, огромной колониальной империи, требовала громадных контрибуций; и левоцентристская группа, которая заявляла, что следует радоваться, если из этой войны удастся выйти подобру-поздорову, и потому нужно использовать каждую возможность, чтобы заключить компромиссный мир, мир «без аннексий и контрибуций».
