существовало в принципе.
Как-то мой приятель познакомился с такой же вот девушкой. Фигурка у нее была что надо! Личико – милее не придумать, по разговору не скажешь, что у нее «не все дома». Подружив с девушкой неделю, приятель бросил ее. На наши удивленные вопросы он пояснил:
– Реально, пацаны, в кровать ее уложить – нечего делать. Но что потом будет! Она же не понимает, что есть вещи, о которых не стоит рассказывать всем подряд. Представьте, я пересплю с ней, а она придет домой и скажет маме с папой: «Мы с моим мальчиком в такую интересную игру играли! Вначале мы разделись догола и легли под одеяло…» Спрашивается, на фиг мне такие проблемы? Я лучше с любой страхолюдиной любовь крутить буду. Стыдно, зато надежно. Мама с папой к прокурору не потащат.
Мара, по моим наблюдениям, совершенно бескорыстно дружила со стариком, который о себе говорил: «Я не жилец. Я уже одной ногой в могиле». Если бы не психическое состояние девушки, вряд ли бы она поддерживала теплые отношения с мужчиной, который старше ее почти на четыре десятка лет. Мара Орлова была болтлива и болезненно простодушна, а Прохоренков, напротив, был замкнутым и мрачным человеком, много повидавшим на своем веку.
Я познакомился с ними в сентябре и до сих пор не мог понять, что старику надо от девушки. Он же видит, что она «с гусями», что в разговоре с ней надо обдумывать каждое слово, иначе она не так поймет и черт знает что своим родителям и друзьям расскажет.
«А вдруг он спит с ней? – раз за разом возникала у меня мысль. – Придумал игру в «военную тайну» и укладывает ее в кроватку после совместных прогулок по пустырю. С какой-то же целью он не гонит ее от себя».
Мара и старик зашли в магазин «Женская одежда».
«Это уже что-то! – подумал я и решил понаблюдать, чем закончится дело. – Если старик купит девчонке любую понравившуюся ей вещь, то наверняка их связывают не только платонические отношения».
Забыв про столовую, я занял пост около телефонной будки с выбитыми стеклами, с вырванной из аппарата телефонной трубкой.
Ждать пришлось недолго. Прохоренков и Орлова вышли с пустыми руками: или не нашли, что искали, или денег на покупку не хватило. Весело переговариваясь, они пошли в сторону трамвайной остановки.
Я, сам не зная зачем, поплелся следом. По пути им встретилась мрачная старуха в пуховом платке. Мара, увидев женщину, рванулась к ней, хотела поздороваться, но старик Прохоренков неожиданно грубо одернул ее и увел вперед. Старуха сделала вид, что ничего не заметила.
Мне пришлось свернуть с проспекта в глубь дворов. Попадаться на глаза старухе я не хотел. Достаточно того, что она однажды обожгла меня ненавидящим взглядом в пряничном цехе – это была та самая уборщица производственных помещений, поведение которой осталось для меня загадкой.
Пройдя вдоль подъездов, я вышел на проспект, но старика с девушкой не нашел. Наверное, они уехали на подошедшем трамвае. Старуха-уборщица тоже исчезла.
«К черту их всех! – решил я. – Вначале надо встретиться с Романовым, а уж потом попытаться понять, что все это значит. Пока ясно одно: старик с девушкой и уборщица встретились случайно. Девчонка по простоте душевной хотела поздороваться со знакомой старушкой, но Прохоренков воспротивился этому. Он и уборщица почему-то скрывают свое знакомство. Про старика и девчонку я давно навел справки и не нашел в их биографиях ничего интересного, а вот старуху как-то упустил из виду. Зря! Но ничего. Завтра все исправлю».
Глава 10
Павлу Антоновичу Романову было лет семьдесят. Выглядел он представительно: добротное пальто с каракулевым воротником, каракулевая шапка-пирожок, в руках трость. Романов-старший не хромал. Трость ему была нужна для солидности.
Скупо поприветствовав меня, Павел Антонович задал несколько уточняющих вопросов, убедился, что перед ним человек, встреча с которым была оговорена, и приступил к рассказу о своих приключениях в предвоенное время.
– В 1937 году в составе 12-го отдела ГУГБ НКВД СССР была организована токсикологическая лаборатория, условно называемая «Лаборатория-Х». Задачей этой лаборатории было создание ядов – веществ, вызывающих мгновенную или отсроченную смерть, паралич определенных органов или всей нервной системы человека. Руководил этой лабораторией Григорий Майрановский, кадровый сотрудник НКВД. В том же 1937 году в системе Народного комиссариата здравоохранения СССР была создана «Лаборатория № 118» – секретное подразделение, которое занималось разработкой противоядий от всех известных отравляющих веществ. Руководил ею довольно известный ученый Сергей Иволгин. Я пришел к Иволгину совсем молодым человеком и проработал с ним бок о бок много лет, до самой ликвидации лаборатории. Ни я, ни Иволгин воинских или специальных званий не имели. По существу решаемых нами задач мы были антиподом лаборатории Майрановского. Он изобретал яды, а мы – противоядия от них. Где-то в начале 1939 года Берия, ставший наркомом внутренних дел вместо Ежова, вызвал Майрановского и поручил создать «сыворотку правды». Майрановский панически боялся Берию, не мог отказаться от задания, взял под козырек и заверил, что через год-два представит первые образцы сыворотки.
Романов постучал тросточкой по ботинку, сбил налипший снег и продолжил:
– В сталинские времена все научные исследования и конструкторские разработки дублировались. Опытные образцы проходили всесторонние испытания, по результатам которых отбирались лучшие. Так получилось и с «сывороткой правды». Параллельно с Майрановским ее разработку поручили нашей лаборатории. Никакой научной базы для изобретения «сыворотки правды» не было. Мало того, никто толком не мог сказать, как она должна действовать: мгновенно или после введения нескольких доз препарата. Итак, две лаборатории стали изобретать то, чего до сих пор не удалось создать никому. Совершенно случайно, методом научного тыка, мы нащупали формулу вещества, которое разблокировало сдерживающие центры головного мозга человека, после чего он становился не в меру болтлив. Все хорошо, но одновременно с введением препарата мышцы лица человека так расслаблялись, что он терял возможность внятно говорить. Получилась парадоксальная ситуация: «сыворотка правды» есть, человек готов все рассказать, но рассказать ничего не может.
– Собственноручно написать показания после сыворотки тоже невозможно? – уточнил я.
– Конечно, нет! После введения препарата нервные окончания в конечностях человека оказываются частично блокированными. Не получая нужного сигнала от мозга, тело бездействует. Оно просто не знает, что человек хочет двигаться, а не пребывать в состоянии тряпичной куклы.
– Если не секрет, на ком вы испытывали «сыворотку правды»? – осторожно спросил я.
– На заключенных, на врагах народа. Не на обезьянах же ее испытывать. Обезьяны говорить не умеют, и потом – за каждую макаку надо было платить валютой, а у нас бюджет всегда был ограничен. Но сразу же оговорюсь: от наших экспериментов ни один человек не умер. У Майрановского – да, там счет невинно погубленных душ шел на сотни, если не на тысячи. «Сыворотку правды» он так и не
