Бесит! Все, сука, бесит! Мой брат умер несколько часов назад, а я до сих пор не получил внятный ответ по ситуации. Попасть в тюремный морг пока тоже нельзя, опознание не состоится. Я что, на слово должен поверить?
— Ваш брат умер от суицида.
Несколько секунд перевариваю его слова и недоуменно округляю глаза.
— Чего? Какой еще нахер суицид? — рявкаю в трубку. — Ты думаешь, что говоришь?
— Не надо со мной так разговаривать, — предупреждающе рычит начальник. — Я говорю то, что вижу. Ваш брат написал предсмертную записку и…
— Так, стоп, — перебиваю его и растираю лицо ладонями. — Какую записку? Я могу ее увидеть?
— Приезжайте лично и смотрите, — равнодушно хмыкает начальник, а во мне растет и крепнет желание разукрасить его довольный фейс.
Носит же земля таких уродов. Мне давно пора быть в больнице, а я все еще решаю вопрос с колонией.
— Я обязательно приеду, — цежу сквозь зубы. — Но не сегодня. Что сказано в записке, вы можете мне рассказать?
Чувствую себя идиотом. Почему нельзя все решить быстро и просто? Зачем такие сложности. Надуманные, высосанные из пальца.
— Я могу даже фотографию прислать… — вкрадчиво говорит начальник колонии.
Ну конечно. Как я сразу не догадался. Денег он хочет, впрочем, как и все.
— Сколько? — криво усмехаюсь.
— Сколько не жалко.
Захожу в мобильный банк и перевожу по номеру телефона сто тысяч рублей. Надеюсь, устроит его сумма.
— Хватит?
— Вполне.
В ответ на мой телефон приходит несколько фотографий.
— Когда я смогу забрать тело брата для захоронения?
— Мы постараемся не затягивать…
Заебал. Сбрасываю звонок и открываю фотографии на телефоне. Подчерк и правда Сергея. Но я не верю в то, что он мог сам себя убить. Это бред. Он слишком любил себя и ни за что не причинил бы себе вред.
Шумно выдыхаю и увеличиваю картинку. Буквы ровные и аккуратные, что говорит о том, что Сергей не спешил. Писал вдумчиво и подбирал каждое слово. Уж всяко не импульсивно. Нихрена не понимаю.
«Я так ее люблю, готов мир к ногам положить, а она тварь неблагодарная. Только денег с меня тянет и угрожает. Я всего лишь хотел семью. Ждал сына. Но Алла и этой радости меня лишила, запретив даже приближаться. Она не хочет видеть меня, а я не хочу жить без них. Лучше уж сдохнуть, чем так…»
Читаю и ощущаю, как изнутри поднимается волна кипятка. Начинает потряхивать, а глаза неприятно щипать, но я упрямо продолжаю.
«Не могу так больше. Прости, брат. Думаю, ты не хуже меня знаешь, что такое расти без отца. Я не хочу такого своему сыну. Тебе тяжело, но ты справишься. Обещай, что позаботишься о моем наследнике. Не сомневаюсь, что ты поступишь правильно. Так, как я просил. Никогда не говорил, но всегда любил тебя, брат. Прости, если что не так, и не держи зла».
Предательские слезы все же проступают на глазах. Тру пальцами и шумно втягиваю носом воздух. Тяжело. В груди давит. А меня прорывает. Накрывает удушливой волной отчаяния.
— Назар, что там?
Молча отдаю телефон другу и отхожу к стене. Несколько раз впечатываю в нее кулак что есть силы. Физическая боль немного отрезвляет, но не перебивает душевную. Глубоко и часто дышу, пытаясь сохранить последние крупицы самообладания.
— Это бред, — констатирует Ник и небрежно кидает телефон на стол. — Ты же не веришь в это?
— А во что я должен верить? — цежу сквозь зубы. — Я верил тебе и своей интуиции. И теперь у меня нет брата. А может, я просто был слеп и видел, что хотел? А Сергей просто просил о помощи.
Забираю телефон и кладу в карман. Проверяю ключи от машины и смотрю на часы. До больницы отсюда минут пятнадцать.
— Что ты намерен делать? — Николай пытается меня остановить, но тщетно. Я все решил и советчики мне больше не нужны.
— То, что должен.
— Остынь, не кипятись, — удерживает за предплечье.
— Хватит! — зло выдергиваю руку. — Я сам разберусь!
***
— Сюда нельзя, — пытается остановить меня медсестра при входе в реанимационное отделение.
— Мне можно, — рычу я предупреждающе, сую ей в карман пятитысячную купюру и прохожу дальше. Вопросы отпадают сами собой, как и возражения.
— Подождите, — кидается следом, но не поспевает за моим размашистым шагом. — Халат хотя бы возьмите. Меня же уволят.
Останавливаюсь и позволяю накинуть на себя белый халат. В конце концов, эта девочка ни в чем не виновата, чтобы подставлять ее.
— Главврача вызови, — бросаю сухо. — Моя фамилия Колмогоров.
Небрежно дергаю плечом и иду дальше. Медсестра не рискует следовать за мной. Без труда отыскиваю нужную палату и вхожу. Яркий свет неприятно режет глаза, а стерильная обстановка раздражает. Одна кровать стоит практически посередине. Вокруг тихо, лишь мерно пищат приборы. Напоминают, что девушка еще жива, и одновременно действуют на нервы. Жива. Один этот факт жутко раздражает, в душе горит опасное пламя и требует расправы. Но сердце ее продолжает биться вместе с крохотным сердечком ребенка. Если бы не этот малыш…
Пожираю взглядом хрупкую фигурку девушки, по инерции отмечая малейшие детали. Красивая снаружи, но, как оказалось, такая гнилая внутри. Белоснежные полосы бинтов сменяют темные пятна синяков. Лица почти не видно за кислородной маской, но я и без этого помню, как она выглядит. Очень худенькая, но изящная, больше похожая на фарфоровую балерину. Если бы не округлый, сильно выпирающий живот. Беременность нисколько не испортила ее красоты, наоборот, сделала более женственной и привлекательной. Я знаю о ней все, но она ни разу не видела меня. И не должна была увидеть.
— Назар Леонидович, вы как здесь? — Главврач без стука входит в палату и останавливается рядом со мной.
— Проездом.
Отмахиваюсь, даже не поворачивая головы. Мне плевать на его мнение обо мне. Внимание сосредоточено на девушке без сознания. Как же хочется посмотреть в ее лживые глаза, а затем уничтожить движением пальца.
— Вы знаете эту девушку? — хмурится Быстрицкий.
Но я не намерен говорить ему правду. Не стоит разбрасываться личной информацией.
— Отчасти, — уклончиво отвечаю. Этого вполне достаточно для моей заинтересованности.
— Новости у меня не очень хорошие… — начинает Быстрицкий и осекается, опасаясь моей реакции. Напрасно. Сегодняшний день и так слишком насыщен разного рода трешами, хуже быть уже явно не может.
— Говорите, — сухо бросаю и убираю руки в карманы брюк.
— У девушки, судя по всему, нет ни родных, ни близких. Кому сообщить?
— Никому.
Точнее, мне все равно. Жалости нет. Ничего не осталось. Я ничего не чувствую. Все внутри выжгло кислотой боли и отчаяния. Лишь сжимаю кулаки в бессильной злобе и едва сдерживаюсь, чтобы не разнести здесь все к чертям собачьим.
— Если все оставить как есть, она вряд ли протянет и пару часов. Нужно срочно брать на операцию.
Кривая усмешка искажает губы. Мне плевать на нее. Причина, по которой я до сих пор здесь, другая.
— С ребенком все хорошо? — наконец нахожу в себе силы посмотреть на врача.
— Да, он в полном порядке, — торопливо кивает он. — Но живет за счет матери.
— Достаньте его…
Вспоминаю наш последний разговор с братом. Мне почти удалось его вытащить. Почти… это так много и мало одновременно. Я сделал все, что смог, но не успел. Точнее, опоздал на каких-то несколько дней. Боль от потери единственного родного человека еще слишком сильна и перебивает все другие эмоции. Хочется выть от беспомощности и биться головой об стену. Но ничего не изменить и не переиграть. Точка уже поставлена.
— Понимаете, в таких случаях первым делом спасают мать, а дальше как повезет.
Голос главврача проходит по телу электрическим разрядом, возвращая в реальность. Тяжелый выбор. Мучительный и невозможный. Но я обязан его сделать. Прямо сейчас.
— Мне нужен только ребенок, — хриплю, глядя на тонкие пальцы девушки. Кольца нет. А могло быть, если бы она вышла за брата. Я не убийца, но не могу поступить по-другому.
