Барон встал, отошёл, поднял щит и надел его на левую руку. Изловчившись он схватил демона за голову и начал бить ребром щита по шее. С каждым ударом кровь разлеталась в разные стороны, демон истошно орал, крылья то переставали биться, то начинали с удвоенной силой. Ганс не знал, сколько он нанёс ударов прежде, чем ему удалось отделить голову от туловища, но точно больше двадцати. Даже с отделённой головой, тело монстра продолжало бить ногами. Ганс обошёл его, аккуратно поднял крыло и, уцепившись обеими руками за рукоять, а ногой упершись в тушу, потянул меч наверх. Тот немного поддался, тогда Ганс нажал вниз, и тот прошёл вниз чуть дальше. Наконец, победитель дёрнул меч, и он оставил его врага. Когда Барон дёргал меч на себя, он почувствовал боль. Осмотрев руку, Ганс понял, что демон разорвал ему кожу, но мышцы и сухожилия были в порядке. Надо было найти место, обработать рану соком трав, сшить её и замотать чистым полотнищем.
"Не здесь," — подумал обессиленный Ганс. — "Скоро тут будет куча народа".
Он подобрал голову Василиска, бросил короткий взгляд на тело Дариуса и быстрым шагом покинул таверну. Стоящие перед таверной головорезы Дариуса и пара зевак отшатнулись от Ганса, когда тот вышел, никто и не подумал остановить его, когда он отвязал коня, сел на него и поскакал на запад.
***
Проклиная судьбу, Люциус ворочался на сеновале в тщетных попытках уснуть. Ему было холодно, и он ненавидел себя за то, что в своё время посчитал слишком незначительной свою персону для вечных бегов. Василевс таскал Люциуса с собой везде, чтобы тот управлял куклой. Сам демон, с которым чёрный маг сорок лет назад заключил договор в обмен на знания, о чём на спине Люциуса имелся вытатуированный контракт, считал ниже своего достоинства возиться с деревянным болванчиком. Одно лишь успокаивало неудавшегося чёрного мага — во время пути он мог сколько угодно заниматься своими книгами, что и делал долгими вечерами в тайном желании избавиться от пут, связывавших его с Василевсом.
Рядом с караваном послышались крики, обладатель голоса был явно в панике, другой отвечал ему грубо. Люциус перевернулся на спину и тяжело вздохнул. Он услышал, как вдали закричала женщина. В караване заржала лошадь, и что-то упало на землю. Запястье, где демон оставил свою печать, и спина жутко зудели. Люциус ещё раз вздохнул и встал. Спать ему больше не хотелось.
Подходя к каравану, маг увидел мародёрство его обитателей. Кто-то выпрягал лошадь, другие рылись в повозках с товаром, один из охранников уже прикладывался к личным запасам вина Дариуса Рыжего.
— Что произошло? — обратился к одному из пробегавшим мимо охранников каравана Люциус.
— Ты разве не слышал, старый? — ответил тот развернувшись на месте. — Дариус мёртв.
— А Василевс? — жизнь Дариуса волновала Люциуса меньше всего.
— Пес его знает, — ответил охранник. — Может его петух сожрал.
— Петух?
— Да, там была драка в таверне, — махнул рукой в сторону города охранник. — Дрались с каким-то огромным петухом, Дариус погиб, Василевс пропал.
— А Петух? — с надеждой спросил Люциус.
— Сдался он тебе, лапоть старый, — разозлился охранник. — Забил его какой-то ухарь.
Люциус не верил своему счастью. Он засучил рукав — на запястье не осталось и следа печати демона, только небольшое раздражение кожи. Люциус мог поклясться, что зудящая спина у него — это не результат воздействия сеновала, а знак, что его договор с демоном оставляет после себя только потницу.
Время пришло, старый маг стал в стойку и глубоко вдохнул. В его голове проносились все сорок лет страха и унижения. Особенно ему ярко почему-то вспомнились события последних дней. Каждое слово и каждый жест неуважения в его сторону поднимался от самых кончиков пальцев к его сердцу. К нему обращались как к простому старику, который ничего не мог и был лишь обузой для каравана, дырявой торбой, которую по прихоти взял один из гостей. Но теперь то всё изменилось, теперь его не сковывал Василевс. Контракт, заключенный с демоном, давал ему знания, но связывал его магию, делая её слабее в несколько раз. "Как иронично," — заметил как-то Василевс. Без контракта силы мага возросли многократно.
Люциус выдохнул и сделал пас в сторону первых повозок каравана. Столб огня, вырвавшийся из рук, сжёг и повозки, и людей, грабивших их. Воздух наполнился запахом горящей плоти и криками. Маг с удивлением посмотрел на свои руки. Он знал, что может много без контракта, но чтобы так… Следующий удар огненной магии пришёлся на хвост каравана, и части повозок посыпались с неба огненным дождём, иногда, попадая в тех мародёров, которые не слишком далеко отбежали от места буйства Люциуса.
Лишь одна повозка в караване осталась нетронутой. Люциус подошёл к ней с трепетом, залез и открыл деревянный ящик, где сидела, обняв колени, кукла Олетты. Он помог ей выбраться, завернул в попавшийся плащ и понёс на руках подальше от пылающего огня. Отойдя достаточно далеко, Люциус улыбнулся и щёлкнул пальцами: отчего последняя оставшаяся повозка взлетела на воздух в столбе пламени.
ГЛАВА 21. Асатесса
Точно такой же столб пламени, как тот, что устроил Люциус, вырвался из серной горы. В последнее время старейшины отмечали, что великан Кракатау, как они его называли, был неспокоен. Некоторые считали, что царю всех гор на земле необходимо принести жертву.
Серные горы располагались на юге от золотых равнин, через которые пролегал путь из Поднебесной на запад, и по которому путешествовали караваны, разумеется с разрешения хана, что подтверждал ярлык.
Серными горы назывались потому, что практически каждая высокая гора имела жерло, извергавшее серу, пепел и огонь. Как только какой-то из вулканов потухал, тут же начинал действовать другой. Не проходило и дня, чтобы горы и долины между ними не содрогались от рокотания чрева земли.
Но, как ни странно, горы эти были густо населены так называемыми народами серных гор, которые именовали себя чинис. Они были рослы, их кожа была красна, а волосы в молодости были жгуче чёрными, а затем очень быстро, даже у относительно молодых юношей, начинали становиться серыми, чтобы к тридцати годам стать серебряными.
Выходцев с серных гор не любили в остальных частях света за чрезмерно воинственный нрав, непокорность и особую магию, что брала свою мощь из чрева земли. Церковь среднего моря даже приравнивала их к демонам за их атрибутику, красный цвет кожи и умение высших магов создавать големов из лавы.
После счастливого возвращения из серных гор одного из носителей слова западной церкви, он вещал с трибуны: "Истину говорю вам. Ад на земле есть, и врата в этот ад — серные горы. Народ там не внемлет слову, а заодно со злом, творит козни против всякого, кто признаёт иную власть кроме силы".
Слова эти стали известны в Серных горах и отзывались эхом в голове Асатессы, когда на голову её возложили корону. Ещё вчера она была заложницей в руках Белиала — прошлого Повелителя Серных гор.
Согласно древнему обычаю, каждый высокий род серных гор отдавал в рабство владыке первую дочь по исполнении ею двадцати лет. Она жила заложницей в доме господина или госпожи, пока у главы рода не подрастала вторая дочь, сменявшая первую в доме владыки.
По сути своей, попадая в дом к Повелителю Серных гор Белиалу в столь цветущем возрасте, дочери становились либо его наложницами, либо жёнами. И очень часто выходили из его плена, неся в чреве дитя.
Но Асатесса никогда не была из тех, кого бы удовлетворила участь наложницы или жены. Древний обычай, который вёл своё начало до того, как повелители превратили его в разврат, основывался на том, что именно девочки, а не мальчики, наследовали род и распоряжались в нём. Проведение нескольких лет при дворе гарантировало правильное воспитание знати и покорность, а обмен на второго заложника осуществлялся только для того, чтобы женщина могла занять место главы рода. Но когда Владыки стали жениться на своих заложницах или оставлять их для утех, с их молчаливого согласия мальчики начали возглавлять роды. Но старый обычай никто не отменял, все просто прятали глаза, когда речь заходила о том, как всё должно быть.
