– Двай пыграем! Двай пыграем! Двай пыграем!
Колобок отвыл своё и вернулся к игрушкам, стоявшим полукругом у двери. Ну и что они топчутся? А, ну да, теперь её очередь! Янка, старательно переваливаясь, подошла к двери и ткнулась в неё клювом. Зря она так сделала. Мокрая от пота кожа Янки похолодела, но это был не лучший способ остыть: голова пингвина, набитая ватой, от удара дверь чуть не откинулась назад. Янка дёрнулась назад, голова удержалась, но она дёрнулась слишком резко для медленных игрушек. Исполнив положенную арию, Янка повернулась, навстречу ей уже шёл щенок. Нет, не к ней, идёт к двери. Уфф, не заметили. Она вернулась в строй. И что, вот это веселье на всю ночь? Но в домике задули свечку и, сделав ещё по два захода, игрушки двинулись дальше.
* * *
Перед прорезью в пингвиньей голове раскачивался набитый синтепоном хвост котёнка. Видимо, с проволокой внутри. Янка ковыляла за ним, пытаясь понять: куда они вообще идут? Из пингвина можно смотреть только вперёд. Она попробовала оглядеться, поворачивая всю тушку, но чуть не упала. С боков её припёрли. Толпа оживших игрушек стала плотнее. И шоркали по паркету они как-то в ногу. Практически, маршировали. Плюшевая армия разом поднималась и опускалась, двигаясь вперёд. Большие куклы раскачивались как башни. Маленький синий мышонок сидел на голове у белого бычка. Плюшевый дельфин полз как гусеница. Над отрядом висело зелёное свечение, как над гнилушкой ночью в лесу.
Янка пару раз сбилась с шага, и ей почудилось, что идущие рядом создания посмотрели на неё с нехорошим интересом.
– Раз-два, раз-два, – тихонько шептала она ритм, двигая ногами.
Увлёкшись счётом, Янка не заметила, как игрушки остановились, и ткнулась в попу вставшего перед ней впереди слонёнка. Голова пингвина дёрнулась, но удержалась. А-яй! На неё внимательно посмотрела стоявшая справа кукла в костюме пастушки. У неё-то голова поворачивалась. Янка задержала дыхание. Кукла медленно отвернулась. Теперь все игрушки смотрели в одну строну, подняв, насколько могли, свои пушистые мордочки и пластмассовые личики. Чёрт! А её-то голова вообще не поднимается. Пингвинья, то есть. Съехала на бок, клювом вниз. Как будто пингвин смотрит на пол. Янка, стараясь, чтобы шкурка не колыхалась, вытащила руку из крыла, и изнутри приподняла набитую ватой голову. Только так ничего не видно. Она поёрзала, натягивая голову поглубже. Получилось. Теперь она смотрела туда же, куда все игрушки. На королевский дворец. Дворец? Ничего себе! Янка и не думала, что они свои концерты перед королевой устраивают.
Армия оживших игрушек начала хором повторять свой девиз. Совсем тихонечко.
– Двай пыграем! Двай пыграем! Двай пыграем!
Ага, тихонечко. Тихо, но все разом. От хорового исполнения «Двай пыграем» у Янки по спине забегали мурашки, поскальзываясь на каплях пота, а сама она задрожала. Голова стоявшего у левого крыла пластмассового ёжика начала медленно поворачиваться в её сторону. Она забылась и молчала! Янка тут старательно забубнила: «Двай пыграем». В одном из окон дворца, на втором этаже, зажегся свет. Распахнулась дверь, на балкон вышел – Янка с трудом его узнала в длинной белой ночной рубашке и смешном колпаке – вышел Марк. Игрушки тут же замолчали.
– Пошли прочь, – сказал он тихо и зло.
Игрушки молчали.
– Вон.
– Пыграем? – робко спросил кто-то в толпе.
– Вон! – заорал Марк.
– Пыграем? – сказали уже два голоса.
– Вы! Тупые твари! Зачем вы приходите сюда каждую ночь!?
«Ага, вот откуда у Марка тёмные круги под глазами, – подумала про себя Янка, – не высыпается», – подумала она без всякого сочувствия.
– Пыграем? – повторили все игрушки хором.
На её взгляд, получилось очень убедительно. Но Марк не поддался.
– Нет! Не пыг… Чёрт! – взвизгнул он. – Не поиграем! Убирайтесь! Как вдолбить в ваши головы? Ещё рано! Рано! Прочь! Прочь!
– Как же рано? – удивилась Янка. – Наоборот, поздно, ночь на дворе.
Игрушки молча переваливались с ноги на ногу. Синхронно. Янке не пришлось стараться, её раскачивали соседи.
– Убирайтесь, – слабым голосом повторил Марк. – Ещё рано.
Он зевнул, повернулся и хлопнул за собой балконной дверью.
Ещё минут пятнадцать игрушки молча стояли, задрав головы, видимо, с надеждой. Затем, издав что-то вроде коллективного вздоха, хотя они и не дышали, начали расходиться.
Янка оказалась в компании большого пупса, знакомого медвежонка, страуса на длинных проволочных ногах и черепахи. Они уже подходили к домику, возле которого, как поняла Янка, ей предстоит пробыть до утра, когда в носу у неё засвербело. Странно, что только сейчас – внутри пингвина пыли, как в пылесосе. Черепаха первой отправилась тереться о дверь. Янка подвигала носом. Страус пошёл. Янка снова вытащила руку из крыла и потёрла нос пальцами. Вернулся медвежонок. Пупс толкнул Янку в спину, значит, ей сейчас идти. Нос почти перестал чесаться. Но стоило ей начать произносить букву Д, как:
– Ах, ах, ах! Пчхи!
Янка оглушительно чихнула. Голова пингвина откинулась назад. И на неё бросились ожившие игрушки.
* * *
Ну, как бросились… Медленно пошли. Чем-чем, а резвостью они не отличались. Янка спокойно могла от них убежать. Даже уйти. При желании – уползти. Но не внутри пингвина. Началась самая медленная в истории этой квартиры погоня.
Янка быстро-быстро шоркала пингвиньими лапами по полу, за одно движение продвигаясь на четверть обычного шага, даже меньше. За ней, переваливаясь с лапы на лапу, следовали игрушки. Это было почти смешно. Янка бы смеялась, не светись у них глаза зелёным, и не гнусавь они «двай пыграем». А так – повизгивала от страха, оглядываясь назад. Хоть оглядываться она теперь могла.
Страус на длинных ногах обогнал пупса и медвежонка. Черепаха вообще только разворачивалась. Янка тяжело дышала, нитки в шкурке пингвина трещали при каждом шаге, она старалась шагать пошире. А ещё ей сильно мешала голова. Не своя, своя помешала спокойно жить раньше, когда придумала выйти ночью из дома, а сейчас мешала пингвинья. Большая, тяжёлая, набитая ватой, она болталась за спиной из стороны в сторону, раскачивая Янку. Эту голову и зацепил клювом страус, скрипнув проволочной шеей. Янка начала беспомощно заваливаться назад. Даже взмахнуть руками, как это делают падающие на спину люди, она не могла: руки были упрятаны в крылья. Она уже увидела на фоне потолка перевёрнутую морду страуса, чьи глаза горели злобной радостью. Так ей показалось.
Но её спина не успела коснуться паркета. На Янку набросились белая тень. Она двигалась в разы быстрее игрушек. Она схватила Янку и поволокла в темноту.
Янка понимала, что кричать нельзя, лучше от этого не станет, и тихо поскуливала на каждом повороте. Её волокли лицом вверх, крепко взяв под крылья. Ноги внутри лап волочились по полу, клюв цеплялся за щели между паркетинами. Поворачивая голову, Янка могла видеть белую фигуру непонятной формы.
«Наверное, это особо злобная игрушка, умеющая быстро бегать, – подумала она. – Перехватила добычу у медленных».
Сверху надвинулось что-то тёмное. Это они забежали за шкаф. Белый монстр, едва видимый в темноте, бросил её на пол. Но рвать на клочки, или перегрызать горло не стал. Он рухнул рядом. Белая тварь рычала. Нет, не рычала: хрипела, хрипло дышала. Как будто у неё два горла. Монстр поднял одну из лап. Янка напряглась. Монстр оторвал себе голову.
«Оригинально», – подумала Янка.
И даже не оторвал, а сорвал с головы белую шкуру. Тёмный череп угадывался на фоне светлых обоев.
– Я сейчас сдохну, – прохрипел череп чудовища.
Что? Неужели это…
– Машка? – воскликнула Янка, боясь ошибиться.
– Гымы.
Машка утвердительно кивнула черепом. То есть, своей головой. Она запыхалась так, что говорить не могла.
– А? – Янка повернула голову в сторону хрипящего белого кома.
– Гымы.
Машка ещё раз кивнула.
– А?
– Я это, – с трудом сказал из-под белой шкуры Степан.
На какой-то миг Янка подумала, что Машка со Степаном и есть самые главные ночные монстры, днём срывающие свою злодейскую сущность в облике её друзей. И рвать на клочки её сегодня ночью всё-таки будут.
– Вы? – Янка не знала, что спросить.
– Мы, – подтвердила Машка, – за тобой.
– За мной? – слегка испугалась Янка.
– Ага. Следили.
Машка с трудом дышала, говорить предложениями длиннее одного слова у неё не получалось.
– Фу-ух, – Степан стянул шкуру с головы и вытер ею лицо. – До чего ж страшно-то. И я, фуух, не боюсь в этом признаться. Никогда так не боялся.
Он с кряхтеньем встал на колени, скомкал шкуру и бросил на пол.
– Простыня, – объяснил Степан. – Мне твой приятель из подъезда рассказал, что ты пойдёшь сегодня ночью. Ну и мы с Машкой тоже решили. То есть, мы раньше решили, но не знали, когда.
– Ох, думали, не успеем, – простонала Машка, лёжа на спине и сгибая ноги в коленях. – У меня мышцы болят.
