Однажды к нему «причалил» Маню. Обязательный заход, если не хотел оставаться жалким налетчиком. Маню долго колебался. После отъезда Уго он «работал» в одиночку. Не доверял никому. Но мелкие налеты становились опасны. К тому же конкуренция. Для многих молодых арабов налеты стали излюбленным «делом». Несколько удачных ограблений давали возможность подсобрать деньжат, необходимых, чтобы стать наркодилером и контролировать определенный участок, даже целый квартал. Гаэтан Дзампа, который восстановил преступную среду Марселя, повесился у себя в камере. Смуглый и Бельгиец пытались избежать нового распада. Они снова набирали людей.
Маню стал вкалывать на Бельгийца. По случаю. Батисти и Маню нравились друг другу. Маню обрел в нем отца, которого у него никогда не было. Идеального отца, который был похож на него, но не читал ему мораль. По-моему, худшего из отцов. Батисти я не выносил. Но я имел отца, и мне, действительно, жаловаться было не на что.
- Батисти, - повторила она. - Хватит думать об этом, миленький.
Очень довольная собой, Бабетта снова налила себе граппы. «Ваше здоровье», - сказала она, поднимая рюмку и улыбаясь одними губами. После кофе Онорина отправилась к себе немного отдохнуть. Мы остались на террасе, лежа в купальных костюмах на шезлонгах под пляжным зонтом. Жара сжимала нас тисками. Бабетте я позвонил вчера вечером, и к счастью, она оказалась дома.
- Значит, роковой красавец, ты, наконец-то, решил на мне жениться?
- Просто пригласить тебя, моя красавица. На обед, ко мне, завтра.
- Ты хочешь попросить меня об услуге? Все такой же подлец! Сколько же мы не виделись? А? Спорю, ты даже этого не помнишь.
- Гм... Ну, месяца три.
- Восемь, идиот ты эдакий! Наверное, ты шлялся повсюду и спал с кем попало.
- Только со шлюхами.
- Фу! Срам какой. В то время, как я умираю от тоски. (Она вздохнула.) Хорошо, а что в меню?
- Тресковые язычки, жареный морской сом, лазанья с укропом.
- Ты полный дурак или нет? Я спрашиваю тебя, о чем ты хочешь со мной поговорить? Чтобы я что-то проверила...
- Ты должна мне объяснить, что сейчас происходит в преступном мире.
- Это из-за твоих дружков? Я читала об Уго. Очень сожалею.
- Может, и так.
- Послушай! О чем ты только что говорил? О тресковых язычках? Это вкусно?
- Ни разу не пробовал, моя красавица. Это будет в первый раз, вместе с тобой.
- Гм. А не устроить ли нам прямо сейчас небольшую закусочку? Я приношу мою ночную рубашечку и поставляю презервативы! У меня есть голубые, под цвет твоих глаз!
- Понимаешь, сейчас уже полночь, простыни грязные, а чистые неглаженные.
- Дерьмо!
Она повесила трубку. Со смехом.
С Бабеттой я был знаком уже двадцать пять лет. Я встретил ее однажды ночью в «Пеано». Ее недавно взяли корректором в газету «Марсейз». У нас была связь, такая, как у каждого в то время. Она могла длиться одну ночь или неделю. Никогда дольше.
Мы вновь встретились на пресс-конференции, на которой был представлен план реорганизации Бригад по наблюдению за секторами. И я в качестве «приглашенной звезды». Она стала журналисткой, специализировалась на хронике происшествий, потом ушла из газеты и стала работать самостоятельно. Она регулярно пописывала в «Канар Аншенэ», а ежедневные газеты и еженедельники довольно часто доверяли ей проведение крупных расследований. Она знала гораздо больше меня о преступности, о политике в сфере безопасности и уголовном мире Марселя. Настоящая ходячая энциклопедия, хорошенькая до невозможности. Чем-то она напоминала мадонну Боттичелли. Но в ее глазах можно было прочесть, что вдохновляет ее не Бог, а жизнь. И все наслаждения, которые ей сопутствуют.
У нас опять была короткая связь. Такая же короткая, как и первая. Но нам очень нравилось встречаться. Пообедать вдвоем, провести ночь. Уик-энд. Она ничего не ждала. Я ничего не просил. До следующего раза каждый возвращался к своим делам. Вплоть до того дня, когда следующего раза уже не будет. А в последний раз мы с ней поняли, что больше встречаться не станем.
Я занялся готовкой рано утром, слушая старые блюзы зажигательного Хопкинса. Почистив морского сома, я набил ему брюхо укропом, потом полил оливковым маслом. Затем я приготовил соус для лазаньи. Остальной укроп отварил на маленьком огне в соленой воде, добавив немного сливочного масла. На раскаленной сковородке я обжарил нарезанный тонкими кружочками репчатый лук, чеснок и мелкорубленый стручковый перец. Влив столовую ложку уксуса, я потом добавил помидоры, ошпаренные кипятком и нарезанные мелкими кубиками. Когда вода испарилась, я выложил на сковороду укроп.
Я наконец успокоился. Готовка всегда так на меня действовала. Ум больше не блуждал по сложным лабиринтам мыслей. Он встал на службу запахов, вкуса. Удовольствие.
Бабетта вошла под звуки «Последнего ночного блюза», в ту минуту, когда я налил себе третью порцию анисового ликера. Она была в черных джинсах, очень узких джинсах, в голубой, под цвет глаз, тенниске. На длинных и курчавых волосах белая полотняная фуражка. Мы были ровесники, но она, казалось, не старела. Любая крохотная морщинка у глаз или в уголках губ усиливала ее очарование. Она это знала и умело этим пользовалась Меня это неизменно волновало. Она понюхала запах над сковородкой, потом подставила мне губы.
- Привет, матрос, - сказала она. - Гм, я тоже не отказалась бы от рюмки анисового
На террасе я докрасна раскалил угли, Онорина принесла тресковые язычки. Они были замаринованы с маслом, мелко нарезанной петрушкой и перцем, в глиняном горшочке. Согласно указаниям Онорины я приготовил тесто для блинов, в которое добавил два взбитых яичных белка.
- Ладно! Ступайте пить ликер, отдыхайте. Остальным я займусь.
Тресковые язычки, объясняла она нам за столом, блюдо очень тонкое. Можно обжаривать их в сухарях, с соусом из морских петушков или с майонезом, обернув в промасленную бумагу, или даже варить в белом вине, добавив в него кусочки трюфелей и шампиньонов. Но запекать их в блинах, по ее мнению, было, все-таки, лучше всего. Мы с Бабеттой были готовы попробовать и другие рецепты, так восхитительно вкусны они были.
- А теперь имею я право на маленький леденец? — спросила Бабетта, облизав языком губы.
- Ты не считаешь, что мы уже вышли из этого возраста?
- Для баловства, мой милый, возраста нет.
Мне очень хотелось поразмышлять над всем тем, что она рассказала мне о преступном мире. Потрясающий урок. И о Батисти. Все рассказанное вызывало у меня жгучее желание повидать его. Но это могло подождать до завтра. Было воскресенье, а у меня воскресенье бывает не каждый день. Бабетта, наверное, читала мои мысли.
- Спокойно, Фабио. Брось, сегодня воскресенье. (Она встала, взяла меня за руку.) Не пойти ли нам искупаться? Это умерит твой пыл.
Мы плавали так долго, что у нас легкие могли лопнуть. Мне это нравилось. Бабетте тоже. Она хотела, чтобы я вывел лодку, и мы вышли на простор Залива обезьян. Мне пришлось отбиваться. Так было заведено: на лодку я не брал никого. Лодка была моим островом. Бабетта орала на меня, обзывала болваном, ничтожеством, потом бросилась в воду. Она была невероятно бодрая. Запыхавшись, закинув за голову слегка уставшие руки, мы дали себе отдохнуть, плывя на спине.
— Чего ты хочешь по поводу Уго?
— Понять. Потом решу.
Впервые я предположил, что одного понимания мне, наверное, будет мало. Понимание — это дверь, которую открываешь, но редко знаешь, что за ней найдешь.
— Смотри, куда ноги ставишь.
И она нырнула. Поплыла к дому.
Было уже поздно. И Бабетта осталась. Мы сходили к Луизетт за пиццей с начинкой из морских моллюсков. Мы съели ее на террасе, запивая розовым провансальским вином «мас негрель». Холодным, как и полагалось. Мы выпили всего бутылку. Потом я стал рассказывать о Лейле. Об изнасиловании и обо всем прочем. Медленно, покуривая сигарету. Подыскивая слова. Чтобы найти самые прекрасные. Стемнело. Я замолчал Опустошенный. Нас окутывала тишина. Ни музыки, ни единого звука. Только плеск воды о скалы. И какие-то перешептывания в отдалении.
На дамбе ужинали целые семьи, едва освещенные походными газовыми лампами Удочки крепились на камнях. Изредка слышался смех. Затем команда: «Тихо!» Как будто смех мог спугнуть рыбу. Мы чувствовали себя где-то в другом месте. Вдали от дерьмового мира. Все вокруг дышало счастьем Волны Голоса вдалеке. Этот запах соли. И даже Бабетта рядом со мной
Я почувствовал, что ее рука ерошит мне волосы Она нежно привлекла меня к себе на плечо. Она пахла морем. Бабетта ласково погладила мне щеку, потом шею. Ее рука поднялась к моему затылку. Это было приятно И я, наконец, разрыдался.
Глава шестая,
в которой рассветы оказываются лишь иллюзией красоты мира
Меня разбудил благоухающий аромат кофе. Запах, который уже долгие годы заставал меня утром врасплох. Задолго до Розы Извлечь ее из постели было нелегким делом Увидеть, чтобы она встала сварить кофе, это граничило с чудом. Может быть, Кармен? Я уже не помнил. Я уловил запах поджаренного хлеба и решил встать. Бабетта домой не поехала. Она спала рядом со мной. Моя голова лежала у нее на плече. Ее рука обнимала меня. Я заснул. Не сказав больше ни слова. Я сказал все. О моем отчаянии, о тех, кого я ненавидел, и о моем одиночестве.
