Возникает ряд вопросов. Был ли истинным розенкрейцером барон Рейхель? Или им был Шварц? Или ни тот ни другой? Нашел ли Новиков истинное розенкрейцерство, а в 1792 году морочил головы членам комиссии? Или был ни при чем? Почему Новикова посадили в крепость, а другие розенкрейцеры отделались легким испугом? А главный вопрос: зачем я здесь сижу и задаю вопросы, на которые мне никто не ответит. если у меня встреча назначена на ВВЦ?
Не знаю почему, но в Москве в любое время года ясная и сухая погода устанавливается ближе к четвергу, а с пятницы начинает портиться. Как выразился когда-то один мой однокурсник, только учившийся говорить по-русски (его забросило к нам из Уругвая, а куртку теплую он к сентябрю не купил): «Putanski moskovski pogod!»
Вот такой «погод» и в этом сентябре: «И ветер, и дождик, и мгла / Над холодной пустыней воды», над лужами то есть. Но к двенадцати проглянуло солнце, и зонт я решил не брать. Сунул в портфель сканер и пошел к метро. В рукописном отделе Безымянной библиотеки фонд Романыча-Славинского оказался закрыт на реставрацию. Но одна из сотрудниц — моя однокурсница, к тому же ее сына в прошлом году я устраивал к нам на юридический факультет. Она обещала выцарапать одну единицу хранения с названием «Подготовительные материалы к биографической статье об А. П. Хвостинине». На пару дней.
Возня в библиотеке заняла больше времени, чем я предполагал, так что, пробираясь меж киосков по пути от «ВДНХ» (метро) к ВВЦ (выставке), я начал беспокоиться, дождется ли меня мой сеньор Куард. Опасался я напрасно. Он стоял у входа в павильон и смотрел на прохожих со спокойствием ротвейлера, знающего, что здесь и сейчас поводок дергать не надо. Будет команда, и он своего не упустит. А пока пусть себе идут.
Поздоровавшись кивком, испанец предложил прогуляться до одного из здешних летних ресторанчиков. Обстановку он, видимо, изучил заранее, потому что, не спрашивая моего совета, направился к боковой аллее. Вскоре мы уже сидели под синим тентом с надписью, рекламирующей что-то такое, что и хочется, а нельзя. Чем руководствовался мой гость, предлагая именно это заведение, я не понял, поскольку тут был тот же стандартный набор блюд, что и везде вокруг, те же пластмассовые столы с пластмассовыми салфетками и пластмассовыми солонками. Официантка с чуть-чуть пластмассовым лицом приняла заказ. Испанец, усевшись так, чтобы видеть н кухню, и выход, заказал салат и (как он выразился) pescado grill[5]. Я предпочел cerdo grill, значившуюся в меню как шашлык из свинины. От вина он вежливо, но твердо отказался, попросил воды.
— Я говорил с вашими родственниками, зная, что в Москве мне нужно будет встретиться с вамп. У вас очень любезные тетушки.
Он так и сказал: amable. Я выразил полное согласие, вспоминая своих amable родственников, стеклянное по утрам море и его вечернее бормотание (ух-ты, ух-ты, слышалось мне в нем поначалу), кривые улицы Barrio Gótico[6], дневные прогулки по Rambla и черное Rioja в длинном стакане ночью. И что-то еще ночью, такое… amable? Нет, не помню.
— У меня к вам предложение, — вернул меня испанец на мой пластмассовый стул под наше пластмассовое солнце. — Издательство, в котором я работаю, имеет отношение к одной информационной службе Ватикана. В задачи этой службы входит и то, что обычно называют «диалогом культур», в прошлом году нам стало известно о вашем проекте…
Увидев мое недоумение, испанец терпеливо принялся объяснять:
— Ваш курс лекций. Нам amable сообщили об их содержании и даже передали видеокассету с одной из них. На наш взгляд, этот ваш проект заслуживает поддержки. «Христианский фонд культурных инициатив», созданный при участии Святого престола, но действующий как независимая просветительская организация, уполномочил меня предложить вам прочитать курс лекций в университете Барселоны. Вы могли бы приехать, скажем, на семестр, уже в этом году. За счет фонда, разумеется.
— Но ведь я не католик и, может, даже…
— Прошу вас…
Куард поблагодарил девушку, принесшую нам салат, хлеб, воду и то, что в этом заведении называют шашлыком. Официантка улыбнулась так весело, что я немедленно признал ее единственным живым существом в этом средоточии пластика, мысленно извинился перед ней и мысленно, но нежно поцеловал. Она…
— Прошу вас не отвлекаться на столь несущественные в данном случае вопросы, как принадлежность к той или иной конфессии. Ваши лекции, на наш взгляд, позволяют шире взглянуть на христианскую культуру. Я бы сказал, выявляют некоторые ее грани, которые до сих пор не были столь заметны. Чего же еще желать? Мы, кстати, могли бы подумать и о книге, которая бы включала расширенный материал ваших лекций и необходимый научный аппарат. Гонорары у нас небольшие, но…
Сделав две деликатные попытки съесть кусочек pescado, Куард осторожно перешел на хлеб и салат. Я грыз свинину и обдумывал сказанное. Лепетать что-то вроде «как неожиданно», «я не готов», «мне надо подумать» совсем не хотелось. Но испанцу мой ответ и не требовался. По крайней мере сегодня. Он сказал, что пробудет в Москве неделю и хотел бы встретиться перед отъездом.
— Но это не все.
Он попросил меня заказать бутылку минеральной воды и продолжал:
— В Москве у меня было еще одно поручение, гораздо менее приятное, чем встреча с вами. Выполняя его, я с удивлением выяснил, что оба моих, извините за такой оборот, предмета интереса пересеклись. Сегодня утром я запросил у своего начальства разрешение на то, чтобы передать вам некую информацию и попросить о помощи. Два часа назад я такое разрешение получил. И очень прошу не связывать то, что я вам расскажу, с приглашением в Барселону. Еще раз хотел бы сказать, что нынешние обстоятельства выяснились уже здесь, а вопрос о приглашении был решен давно.
Я кивнул, принимая его объяснения и соглашаясь слушать дальше.
— Информация, которую я вам собираюсь поведать, не секретна, но мы стараемся не способствовать ее распространению. Она касается как давно прошедших времен, так и современности. Речь пойдет об Иуде и его поклонниках, тех, кого вы упоминаете в своей лекции, называя каинитами, хотя это лишь uno de los nombres. И не самое точное.
И вот что он мне рассказал.
Секта поклонников Иуды сложилась уже к середине первого века. О ее структуре, целях и взглядах ничего или почти ничего не известно. Евангелие от Иуды действительно утеряно. Сохранилось лишь указание на какую-то важную и страшную тайну, укрываемую со времен Иисуса и Иуды. Некие сведения, хранимые сектой и передаваемые из поколения в поколение, должны будут в нужный момент оправдать Иуду в глазах человечества и придать образу Иисуса совсем иное значение. Иудаиты (видимо, их можно называть так, хотя это и не самоназвание) первоначально входили в более широкую по составу секту каинитов, но затем обособились.
Установлено также, что в своей деятельности они руководствовались принципом translacio locus. Секта перемещается из страны в страну, ища благоприятные обстоятельства для существования. Иногда в нескольких странах одновременно возникало два или больше отделений секты, действовавших почти автономно. Но главный секрет хранился только в одном. При этом в каждый момент времени, в каждой местности, где действовали поклонники Иуды, их руководство составляли 24 человека. Но никогда и нигде они не выступали под собственным названием. Их практика крайне конспиративна. Одно из основных требований — всегда находиться внутри какого-либо движения, оппозиционного официальной церкви, и действовать от его имени.
— Ими руководила гордыня, — прокомментировал эту информацию Куард. — Двенадцать апостолов Сына Человеческого и вдвое больше — у человека, сделавшего то, что сделал. И гордыня вдвойне — всегда оставаться вне внимания общества, дергая его за ниточки.
Далее. Первое тысячелетне христианства слишком темно, чтобы подробно выяснить историю секты последователей Иуды. Есть лишь подозрение, что среди несториан пятого века были тайные иудаиты. Именно они и увели учеников Нестория на Восток, разорвав связи с ортодоксальным христианством. Возможно также, часть иудаитов отправилась на Восток вместе с несторианами. Предположительно на рубеже тысячелетий иудаитский центр переместился в Хазарию, а филиал возник в Киеве. После разгрома Хазарии, учиненного великим князем Киевским Святославом Игоревичем, филиал стал центром. По крайней мере в докладе епископа Бруно Кверфуртского, побывавшего в Киеве на своем миссионерском пути в печенежские степи, говорится о подозрительной активности «секты неправедных христиан». Хотя при дворе Владимира Святославича они, видимо, никакой роли не играли. Но через столетие, при великом князе Святополке Изяславиче, они набрали большую силу. Такую, что после смерти великого князя в 1113 году в городе произошло серьезное возмущение.
