Между сорокалетними мужчинами, сидевшими за одним столом, возникло недопонимание. Каждый создал в своем воображении совершенный, не подверженный переменам образ бывшего товарища. Аксель для Криса являл собой образец совершенства, а Крис для Акселя — прототип преуспеяния. Они сломали собственные жизни, взяв за пример другого, с более или менее неосознанным намерением вытеснить, превзойти товарища. Но теперь эти химерические конструкции рушились на глазах.
Во время десерта Аксель обнаружил, что его бахвальство погрузило собеседника в настороженное молчание. Тогда и он осознал ситуацию: оба они переменились, и теперь каждый с отвращением воспринимал новый облик соперника. Это выглядело тем более жестоким, что Крису помнился тот щедрый, бескорыстный Аксель, каким он был и более уже не будет; Аксель же до сих пор считал Криса рвачом, а тот его в себе уже уничтожил.
Воцарилось долгое молчание, потом Крис, вздохнув, решил, что пора задать вопрос:
— Аксель, зачем ты приехал?
— Чтобы предложить тебе сделку.
— Предлагай.
— С сегодняшнего дня ты подчиняешься мне.
— Я…
— Я требую возмещения. С сегодняшнего дня ты будешь исполнять все мои требования.
— Но…
— Я тебя не принуждаю. Ты можешь отказаться. Тогда я призову одного из своих адвокатов, он возобновит дело, я под присягой засвидетельствую твое преступление и начнется судебный процесс. Мы оба знаем, что здесь нет срока давности.
— Валяй. Доноси на меня. Отпираться не стану. Я готов платить за свои ошибки, я всегда ждал расплаты.
— Не так быстро! Отбывая срок в тюрьме, ты расплатишься с обществом, но не со мной. Мне нет никакого смысла отправлять тебя за решетку. Правосудие свершится, но мне-то какая выгода?! Значит, ты не желаешь оказать мне услугу?
— Ах, Аксель, хочу. Я готов полностью поступить в твое распоряжение.
— Тогда с сегодняшнего дня ты повинуешься мне.
— Согласен.
— Поклянись.
— Клянусь!
Аксель заказал еще одну бутылку шампанского и наполнил бокалы.
— За нас! — провозгласил он.
— За нас… — откликнулся Крис, скрывая изумление.
Аксель залпом осушил бокал и тотчас налил себе еще.
— Завтра ты уволишься с работы. Прощай, вилла «Сократ». В полночь мы вылетаем в Шанхай. Держи, это адрес, который ты можешь оставить тем, кто захочет поддерживать с тобой связь.
Он сунул ему в руки карточку на английском, а на обороте на китайском языке.
Вернувшись вечером к себе, Крис машинально включил проигрыватель и поставил концерт «Памяти ангела». При первых же нотах он рухнул на кровать, ему хотелось плакать, но он не мог. Он превратил скрипача, подававшего большие надежды, в жестокого тирана-параноика, склонного к холерическим взрывам и начисто лишенного угрызений совести. Помимо его воли, в итоге свершилось не просто убийство невинного человека — свершилось убийство невинности. Его жертва превратилась в палача. В музыке Берга Крис слышал собственную историю: умер не только ребенок — умер ангел. От прежнего Акселя ничего не осталось, он стал добычей зла. И опустошения.
Когда мы становимся теми, кем должны стать? В юности или позже? В отрочестве, каковы бы ни были наши умственные способности и темперамент, мы в значительной мере зависим от образования, окружения, семьи; став взрослыми, мы творим себя в соответствии со сделанным выбором. Если он, Крис, был честолюбивым, воинственным и беспринципным, то это объяснялось влиянием матери: женщина, в одиночку растившая единственного сына, хотела, чтобы тот добился успеха, не выпавшего ей. И чтобы оправдать ее надежды, он должен был блистать, завоевывать, добиваться триумфа. Мать считала, что отец Криса бросил ее, потому что для него она была недостаточно шикарной! Задним числом Крис понимал, что его родитель был просто непоследовательным эгоистом, обыкновенным мерзавцем. Вернувшись в двадцать лет из Таиланда, юноша получил возможность противостоять материнскому давлению; его преступно небрежный поступок по отношению к Акселю показал, насколько он отклонился от нормального курса, и Крис начал все с начала, в соответствии с новой системой ценностей. Но вот чего он не мог предвидеть, это что его соперник-антипод будет развиваться в противоположном направлении: хороший человек станет сволочью. Если искупление существует, то существует и проклятие. И это всегда сознательный выбор. Когда в жизнь человека вторгается несчастье, люди реагируют по-разному. Аксель отгородился от гуманных чувств завесой эгоистического цинизма, Крис открылся навстречу любви к ближнему.
Но если Крис полагал, что ныне ему удалось стать самим собой, то что чувствовал Аксель? Как в этой жизни соотнесены свобода и судьба? У Криса кружилась голова, и сон не шел.
Не спал и Аксель. Выйдя в Интернет, он следил за курсом котировок своих предприятий. Потом он наткнулся на сообщение о том, что в мире продаются миллионы упаковок антидепрессантов, и у него возникла идея: нужно создать эликсир святой Риты, помогающий от хандры. Он назовет его «Чудотворная вода святой Риты». Среди различных товаров, производимых на его предприятиях, — игрушек, одежды, электронных гаджетов, порнографических аксессуаров — его более всего забавляла торговля религиозными изделиями. «С тех пор как люди утратили веру в Бога, они готовы верить во что попало! В астрологию, нумерологию, практики Хаббарда, возрождение святых. Грех этим не воспользоваться!» Спад христианских настроений в Европе не благоприятствовал усилению рационализма, скорее он способствовал возникновению разнообразных суеверий. Прежде христианство некогда создавало опору для веры, и теперь, когда она была утрачена, Аксель мог эксплуатировать сомнительные бреши легковерия. Почему он избрал святую Риту, а не кого-то другого? К стене палаты в сиднейской больнице, где он лечился и вновь осваивал навыки чтения и письма, была пришпилена гравюра с ее изображением; и вместо того чтобы поклоняться этому лику благодати, он возненавидел его, как ненавидел все религиозные ритуалы, призывающие к добру, к доброжелательности. И однажды, плюнув на изображение святой, он решил навсегда встать на сторону победителей.
Назавтра Крис подал заявление об уходе. Когда схлынуло первое удивление, Монтино искренне признался, что будет сожалеть о его уходе. Потом Крис поговорил с Каримом, оставил ему свой китайский адрес и принял участие в прощальной вечеринке, устроенной коллегами.
— Когда ты едешь?
— Сегодня ночью. В Шанхай.
В ответ на расспросы он сообщил, что встретил друга детства, который обосновался в Китае, у него серьезные проблемы со здоровьем, и он попросил его о помощи. Коллеги, выслушав эту историю, признали Криса чемпионом альтруизма и заключили его в объятия. В девятнадцать часов, взяв свои чемоданы, он присоединился к Акселю, расплачивавшемуся у стойки портье, и помог ему сесть в машину.
Лимузин обогнул озеро и остановился перед роскошным особняком.
— Но ведь нам надо в женевский аэропорт. Мы что, не летим в Шанхай? — удивился Крис.
— Послезавтра.
В этом дворце они провели двое суток, Крис так и не понял почему. Аксель тем временем давал ему мелкие поручения: помочь встать, умыться, разложить вещи. В соответствии с уговором Крис повиновался. Все это было для него несложно, особенно каждые три часа отправляться с Акселем в бассейн и проводить с ним сеансы, хотя его по-прежнему пугало состояние этого тела, легкость костяка и разбалансированность движений. У него мелькал вопрос: неужто теперь ему годами придется заниматься этим?..
Время от времени он слышал разговоры Акселя по телефону и понимал, что тот по-прежнему ведет себя как тиран: высокомерно, оскорбительно, презрительно, несправедливо.
— Аксель, а что хорошего ты сделал за эти годы? Я имею в виду — доброго?
— Ничего. Черт миловал.
— Я тебя заставлю.
В свободное время Крис предавался созерцанию альпийского пейзажа, с которым предстояло расстаться. Горное озеро простиралось в бесконечность… По временам возникало впечатление, что вода заполнила гигантскую расщелину, подобно крышке накрыв бездну. Порой гармоничные линии берегов казались колыбелью, в которой покачиваются волны. Короче, место, где он провел около десяти лет, казалось ему то ужасающим, то восхитительным.
На исходе их последней ночи во Франции прибыло такси, чтобы вместе с багажом доставить их в аэропорт. Потом из Женевы нагрянул китаец на черном авто. Из их разговора с Акселем Крис не понял ни слова, поскольку они говорили по-китайски; он лишь заметил, как испуганный азиат под диктовку Акселя нацарапал что-то на листке бумаги.
Они не стали дожидаться рассвета.
В пять утра Аксель велел Крису помочь ему принять душ, одеться и сесть в кресло. А затем приказал вести машину.
