Они не стали дожидаться рассвета.
В пять утра Аксель велел Крису помочь ему принять душ, одеться и сесть в кресло. А затем приказал вести машину.
В серых сумерках нерешительного рассвета машина спустилась к озеру и осторожно двинулась по утопающей в тумане прибрежной дороге.
— Стоп, встанем здесь, — распорядился Аксель.
На обочине им подавал знаки вчерашний китаец, державшийся как-то напряженно.
Они выбрались из машины. В воздухе витал застоялый запах плесени и сушняка.
Китаец наклонился, указывая на обугленные мостки и низкую деревянную лодку.
По приказу Акселя Крис со всей возможной деликатностью помог ему перебраться из кресла в лодку. Усевшись на заднюю скамейку, калека с раздражением оттолкнул его.
Мотор работал на низких оборотах, чтобы не потревожить тишину. Силуэт китайца, стоявшего у кромки воды, становился все тоньше, пока, расплывшись, не истаял в утренней дымке.
— Куда мы направляемся?
— Увидишь.
Крис гадал, что находится в сумках, лежавших между ними на дне лодки.
По мере продвижения ялика туман уплотнялся, становясь густым, как гороховый суп. На середине озера, там, где в туманном ледяном пространстве уже пропали очертания берегов и горных склонов, Аксель выключил мотор.
— Здесь путешествие заканчивается.
— Здесь? — переспросил Крис.
— Здесь, на середине лагуны.
Тут Крис понял, что задумал Аксель: туман альпийского озера сменился синевой таиландской бухты, купавшейся в солнечном свете; Аксель решил, что пришла очередь Криса узнать, что такое тонуть.
— Не двигайся!
На Криса смотрело дуло револьвера. Аксель вытащил его из кармана.
— Я не шучу, — упрямо произнес он. — Вернись на место. Если ты не подчинишься, я выстрелю.
Крис снова сел. Он хотел было вступить в переговоры, открыл рот…
— Заткнись! Сегодня говорю я! — рявкнул Аксель.
Несмотря на безапелляционный тон, его сотрясала дрожь. От холода, а может, от страха или гнева… Атрофированные после комы лицевые мышцы делали лицо Акселя совершенно бесстрастным. Только сведенный рот выдавал напряжение.
— Когда-то ты, вместо того чтобы спасти меня, помчался за жетоном с номером один. Конечно, ты, вероятно, не знал, что я могу умереть, но ты не колебался, выбирая между моей жизнью и выигрышем в соревновании. На сей раз выиграть не удастся. Открой сумки.
Сталь револьвера сверкала, отбрасывая блики, похожие на молнии.
Крис медленно наклонился к тяжелым котомкам и подтащил их к себе по дощатому дну лодки. Внутри были связанные между собой свинцовые слитки с ременными петлями на концах.
— Обвяжись ремнями.
Крис попытался протестовать. Вместо ответа Аксель молча нацелил ему в лоб ствол револьвера.
Крис вынужден был подчиниться.
— И покрепче! Вяжи сложные узлы. Так, чтобы ты не смог высвободиться. — Аксель щелкнул курком.
Над их головами с пронзительным, печальным криком метнулся ворон.
Крис вдруг отбросил внутреннее сопротивление и взялся за дело. В его движениях сквозили решимость и энергия. Аксель заметил это, слегка удивился, но ничего не сказал.
— Ну вот, — заявил Крис, — балласт закреплен. Что дальше?
— О, как ты торопишься…
— А чего тянуть, конец мне известен. Я прыгаю в воду, или ты меня пристрелишь.
— Спокойно. Можно подумать, что тебя это устраивает.
— Мне кажется, это неизбежно.
— Повторяю, спокойно. Распоряжаюсь я. Я организовал все это, а не ты.
— Но я тоже. Я несу ответственность за то, кем ты стал.
— За то, что я стал миллиардером? — Аксель прыснул со смеху.
— Нет, убийцей. Вспомни, как нас называл Пол Браун, тот американец, что организовал нашу стажировку. Братья-враги Каин и Авель. Я был плохим, я был Каином, а ты хорошим, Авелем. Я был тем, кому выпало убить своего брата. Я сделал это.
Аксель с ненавистью взглянул на него:
— О, так ты все же чувствуешь себя виновным?
— Да, в огромной степени. Но теперь Каин — это ты, а я Авель. Нелепо, да? За двадцать лет мы поменялись ролями. Ты превратился в сгусток страдания, ожесточения, ненависти. Ты был ангелом, а я поступил с тобой просто чудовищно. Еще бы мне не стыдиться!
Готовый выстрелить, Аксель вновь навел на него оружие:
— Заткнись!
Крис горячо продолжал:
— Я погубил тебя, Аксель. Погубил не только твою жизнь, но и тебя самого. Ты превратился в собственную противоположность. Я превратил ангела, которого когда-то знал, в демона.
— Замолчи! Я сам в ответе за то, кем стал. Я хотел этого. «Больше никогда… — вот что я сказал себе, когда вышел из комы, — я больше никогда не буду жертвой».
— Странно. «Больше никогда… — именно это я сказал себе, вернувшись в Париж, — я больше никогда не буду убийцей».
Они на секунду задумались над иронией судьбы, превратившей мерзавца в альтруиста, а святого в негодяя.
Наплывающий туман, глубокий и легкий, как белая вязкая взвесь, навис над ними, укрыв плотным глухим плащом.
Аксель задумчиво произнес:
— Когда на этой неделе я увидел тебя в кафе, ты говорил с одним из своих подопечных об искуплении. Я долгие годы не слышал этого слова и не задумывался, что оно означает. Ты говорил с такой убежденностью, что я догадался: ты говоришь о себе. Стало быть, после того, как ты бросил меня там, на глубине, как ненужный рыболовный крючок, ты пообещал себе искупить вину? И тогда мне стало ясно, что сам я проделал обратный путь: я деградировал, а ты совершат восхождение. Что же противоположно искуплению? Падение? Проклятие? Да, вероятно, проклятие… Когда я произношу это слово, мне становится дурно, я вновь чувствую себя жертвой.
— Это неверно. Если ты становишься жертвой других, ты избегаешь участи сделаться собственной жертвой. Это в твоей власти. Это зависит только от тебя.
— Я утратил силу, Крис. Погрузившись в цинизм, ты уже не сможешь от него избавиться, у тебя не остается никаких идеалов, тебе плевать на все, кроме боли. Так вот, с тех пор как мы встретились, боль меня уже не отпускает, она усиливается. Потому что ситуация изменилась… Еще недавно я ненавидел тебя. Теперь ненавижу себя. Я смотрю на себя твоими глазами, вспоминаю, каким я был, сравниваю. Что мне остается, Крис, что мне остается?
Если бы Аксель снял темные очки, Крис увидел бы на его глазах слезы.
— Кое-что я могу для тебя сделать, — сказал Крис, вставая.
— Никто не в силах ничего сделать для меня.
— Я могу. Могу помочь тебе снова стать хорошим человеком.
— Невозможно. Прежде всего, я сам не желаю этого.
— Я заставлю тебя.
И Крис, подняв свинцовые слитки, взглянул на туман по правому борту и прыгнул.
Все произошло так быстро, что Аксель понял, что случилось, лишь когда тот уже погрузился в воду.
Секунду, не больше, голова Криса виднелась на поверхности, пока его мышцы были в силах сопротивляться, а глаза смотрели на Акселя. Потом свинцовый груз потянул его на дно.
Пузырьков воздуха не было. Должно быть, Крис рефлекторно задержал дыхание.
Аксель глядел на расходящиеся концентрические круги, на вновь ставшие спокойными воды озера.
Казалось бы, это должно было принести ему удовлетворение. Свершилась его воля, но он ничего не чувствовал.
Вдруг пузырьки воздуха с шумом вырвались из глубины на поверхность, будто выражая радость, что им удалось оторваться от враждебной среды и слиться с родной стихией.
Это ощущение пронзило Акселя болью. Он понял: это агония.
— Крис! — крикнул он.
Дрожащий крик взлетел в равнодушном молчании гор и затих. Ответа не было.
И тогда Аксель, чтобы спасти Криса, бросился в воду.
* * *
Долгие годы папаша Кераз, уроженец Савойи, случайно оказавшийся тогда на озере рыбак, с лицом, выдубленным жизнью под открытым небом, рассказывал зевакам и туристам, которые соглашались его выслушать, историю, не дававшую ему покоя.
Как-то утром, когда он удил рыбу на мысу, неподалеку от дороги, спускавшейся от шале Комба (когда он не выходил на лодке, то пристраивался на этом скалистом выступе), он стал свидетелем невероятной сцены. Туман, как это часто бывает в ноябре, плавно стлался над озером, волны то проявлялись, то скрывались в дымке. Вдруг вдали он заметил лодку, в ней, заглушив мотор, мирно беседовали два человека. Потом все опять заволокло туманом. А когда чуть развиднелось, он увидел, как один из сидевших в лодке прыгнул в воду с грузом в руках. Ныряльщик? Другой что-то с тревогой крикнул, а потом кинулся в воду следом за первым. Зрелище вновь заволокло туманом. Но пару минут спустя, когда видимость восстановилась, Кераз различил в воде две головы, ему показалось, что второй мужчина вытащил первого, но потом их отнесло от лодки. Новый порыв ветра скрыл от его глаз продолжение спектакля. Хмарь развеялась минуты через две. И когда наконец воздух вновь стал прозрачным, посреди озера осталась только лодка. Куда же делись люди? Канули в воду или же выплыли на берег? Утонули или спаслись? Он решил, что ему все померещилось.
