Вечерело. Крышу ещё подсвечивало заходящее солнце, а вот двор совсем погрузился в сумрак. Селяне, что оставались внизу, как-то остыли к схватке, занялись разведением костров и приготовлением факелов. Те немногие, что забрались наверх, серьёзного сопротивления отряду не оказали. Крышу очистили.
После этого вражеское наступление выдохлось совсем. Защитники тоже подустали. Перевязывая несерьёзные, но многочисленные раны, расселись в большой комнате, стали держать совет. Выбор был невелик. Оставаться, ожидая подкрепления, которое неизвестно ещё когда прибудет, или уходить, пользуясь наступившей темнотой.
Мнения разделились. Княжьи кмети полагали правильным ждать подмоги. Остальные держались того, чтобы уходить. Последнее слово оставили за чародеем, так как именно его послал князь на поиски сына. Остальные только сопровождали. Сокол же склонялся к скорейшему оставлению ненадёжной твердыни. Другое дело, как уходить? Прорываться с боем или скрытно. На сей раз, навоевавшись за день, все согласились с тем, что уходить нужно тайно. Тут весьма кстати пришлась дневная разведка Рыжего. Он в двух словах изложил свои наблюдения.
— Если перебраться с хоромины на крышу стоящего рядом амбара, то оттуда можно легко перемахнуть через острог и оказаться прямо у реки под мостом. А там лодки.
— Что за лодки, много ли? — спросил Заруба.
— Лодки маленькие, но места всем хватит. Отойдём вёрст на пять, да и довольно.
— А как с Тишкой быть? — возразил воевода. — Он со сломанной ногой по крышам скакать не сможет. Да дворник ещё опоённый. Жаль такого языка оставлять. Его бы князю на разговор сохранить.
— На верёвках спустим, — не растерялся Рыжий. Очень ему хотелось утечь поскорее, а в такие мгновения, мысль работала быстро.
— Приметят, — отмахнулся Заруба и завёл старую песню. — Эх, распустил князь мужичьё…
— Я прикрою, — заверил Сокол.
Так и решили. Стараясь особо не шуметь, вылезли на крышу. Свищевские частью разошлись, частью сторожили во дворе. Ослеплённые собственными кострами, а скорее ворожбой Сокола, они не заметили беглецов, и тем удалось выбраться к частоколу. Больше всего хлопот доставил полуживой хозяин и Тишка с опухшей ногой. Их спускали, словно тюки, и вместе с тюками. Чудом или случаем, но постоялый двор удалось покинуть незаметно. Спустились к реке. Лодки качались у берега, никем не охраняемые.
Стараясь не греметь сапогами и оружием, расселись, распределили поклажу. Рубанули привязь и бесшумно отошли от села. Течение само потащило лодки, лишь изредка их приходилось править, да сталкивать с отмелей.
— Дохлую мышь за их шкуры не дам, — ругнулся напоследок Заруба, грозя кулаком невидимым уже селянам.
Засада поджидала в версте от Свищево. Монахи на поверку оказались вовсе не дураками. Возможно, просчитали путь бегства заранее, возможно, донёс кто, а может, отряду нарочно дали уйти из села. Так или иначе, но на одном из речных перекатов беглецов ждали. Не уцелеть им, не вырваться из такой западни, если бы не чутьё Сокола. Да и оно не выручило бы, собери монахи для засады достаточно сил. Но переоценили себя злодеи, взяв лишь десяток-другой селян.
Когда засвистели стрелы, беглецы, предупрежденные чародеем, уже выбирались на берег. Дружинники, соскочив с лодок первыми, прикрывали остальных. В меткости стрелкам не откажешь, но охотничьи луки оказались слабоваты против воинской брони. Стрелы втыкались в лодки, в берег вокруг беглецов, падали в воду. Пара-другая застряла в доспехах, не причинив людям вреда. И только одному из разбойников не повезло. Он выскакивал последним, и его подстрелили. Подхватив под руки, товарищи оттащили его под защиту деревьев, но тут же и поняли, что тому ничем уже не помочь.
Силы уходили из парня вместе с кровью. Жизнь никчёмного лиходея оборачивалась смертью настоящего воина. И воевода, отвлекшись от наблюдения за противником, спросил о последнем желании, которое он, Заруба, пообещал исполнить.
— Сестра у меня в Полутино. Одна она. Сестре помогите.
Разбойник вдруг усмехнулся:
— Гляжу, и у тебя, воевода, промысел, тот ещё праздник…
Так, с усмешкой и умер.
— Уходить надо, Малк, — хмуро напомнил Сокол, исполнив над покойным короткий обряд, из тех, что годятся для людей любой веры.
Заруба поднялся, махнул рукой, и отряд скрылся в непроницаемой даже для луны лесной тьме.
* * *
Старый князь совсем уже измаялся ожиданием хоть каких-нибудь вестей, когда посланный с голубятни мальчишка принес ему только что полученное донесение Сокола. Вместе с мальчишкой прибыл Химарь, готовый к исполнению приказов. Ук схватил лоскуток, заглянул в него, быстро прочитал написанное и бросил:
— Срочно ко мне начальника стражи, всех воевод, сокольничего и конюшего.
— Отправить гонца Александру в Елатьму? — предложил печатник.
— Нет. Пока не нужно. Распорядись принести мне брони и меч.
— Сам пойдешь? — удивился Химарь. Стар на его взгляд был князь для военных походов.
— Давай, давай, шевелись, кому говорю! — рассвирепел Ук. — Слишком много рассуждаешь.
Печатник вышел, а князь, перечитав еще раз грамотку, задумался.
Наконец-то объявился настоящий враг, имеющий хоть какое-то отношение к пропавшему сыну. И пусть этим врагом оказались не полчища ордынцев или москвичей, не ватага злобных вурдов, а обычные крестьяне из Свищева. Тем хуже для них. Предыдущее послание с рассказом о странных монахах вселило в князя некоторую надежду на успех поисков. Разослав с надежными купцами грамоты своим людям, он вот уже день не находил себе места в ожидании свежих вестей. Отменил все приёмы, совет, переложив, что возможно из хозяйских забот, на плечи Лапши и печатника. Но теперь пришла пора действовать, и это излечило князя от хандры лучше любого лекарства. Он недолго обдумывал послание чародея, и скоро приказы привели в движение весь княжеский двор.
Первыми на зов подоспели начальник стражи и сокольничий.
— Запереть городские ворота. Перекрыть вымолы. Не выпускать из города никого до выхода дружины.
— Каким будет пропуск для гонцов? — осведомился начальник городской стражи.
Князь посмотрел на стражника, как на недоумка.
— Никого — это значит никого. Ни один человек не должен покинуть город.
Повернувшись к сокольничему, добавил:
— Поднимай всех людей и птиц. Перехватывать любого голубя, любого ворона, если таковой попытается покинуть город. Перехваченные послания сразу ко мне.
Не успели разойтись первые, как в княжеские хоромы примчались конюшенный с двумя воеводами. Старшему из начальников, Лапше, князь приказал:
