Когда начались эти проблемы, старшие партнеры — все как на подбор выпускники престижных бизнес-школ — с ходу поняли, что нужно делать. Этому и учат в бизнес-школах. Если у тебя возникает проблема, ты просто приглашаешь консультанта со стороны: Arthur D. Little, или McKinsey, или Booz, Allen, Hamilton — или, что еще лучше, какого-нибудь спеца по компьютерной части. Консультант говорит: как хорошо, что вы обратились к нам. Вовремя обратились. Ваши средства коммуникации безнадежно устарели, а ваша система учета — вообще музейный экспонат. И как это вы в XX веке умудряетесь вести бизнес с системой учета XVIII века? Все, что вам нужно, это компьютерная система IBM 360-20 — за $5000 в месяц — и, соответственно, обслуживающий ее персонал.
Вы облегченно вздыхаете. Вы приняли правильное управленческое решение. Вам ведь и в бизнес-школе говорили, что компьютером придется пользоваться.
Именно в этот момент ваша фирма становится банкротом. На сей раз благодаря компьютеру.
Я отсылаю вас к уже упоминавшемуся письму председателя SEC Кейси, к пунктам восьмому и девятому:
8. Чтобы решить проблемы регистрации и учета, были подключены новые дорогостоящие технологии, но сделано это было без должной подготовки, анализа расходов и овладения необходимыми техническими навыками.
9. Учетные записи переносились на компьютеры без сохранения старых записей, чтобы подстраховать себя до тех пор, пока компьютерные операции не будут должным образом отлажены.
Стоит ли удивляться тому, что вы вышвырнули старые учетные книги в мусор? Ведь компьютерные спецы сказали вам, что теперь все в порядке.
Один социолог выяснил, что компьютерщики не желали общаться со спецами по части ценных бумаг. Спецы от бумаг носили широкие галстуки, а компьютерщики ходили только в узких. Первые жили на Манхэттене или добирались на работу из пригородов, а вторые жили в Бруклине и ездили на метро. Когда Джонатан Свифт написал о войне между теми, кто считал, что яйцо нужно разбивать с острого конца, и теми, кто настаивал, что начинать нужно с тупого, все решили, что это байка какого-то чокнутого типа, который к тому же с подозрением относился к ирландским детям.
На самом пике всей этой неприятной ситуации «непоставка» в сумме достигла $4 млрд. Никто не мог отыскать акции на $4 млрд.
На Нью-Йоркской фондовой бирже существуют определенные требования. Фирма должна располагать капиталом, пропорциональным ее обязательствам. Ладно, забудем о том, что эти обязательства не выполнялись. Но проблемы, как оказалось, были и с капиталом. Если вы вкладываете капитал в фирму с Уолл-стрит, то можете получить его обратно — иногда через 90 дней, иногда через год. Мало в каком бизнесе это удается сделать с такой легкостью. И некоторые капиталисты свой капитал изымали. А оставшийся капитал — что ж, он был вложен в рынок акций, многие из которых на глазах таяли в цене.
Но вернемся к едва-едва не разразившейся катастрофе.
Фирмы, не выполняющие требования к капиталу, лишались доступа к торговле на Нью-Йоркской фондовой бирже. Все. За исключением очень крупных. К размеру мы всегда питали слабость. Как сказал Роберт Хаак, президент биржи: «Мы просто не можем позволить себе такой роскоши, как банкротство крупной фирмы». Позднее — гораздо позднее — биржа привела три аргумента в пользу своего решения спасать крупные фирмы, одновременно позволяя фирмам поменьше идти ко дну. Большое количество клиентских счетов, по словам биржевиков, делало невозможной упорядоченную ликвидацию фирмы. Далее, приостановка деятельности крупных фирм привела бы к потере ими технического персонала, поскольку в тот момент спрос на такие кадры был очень велик. А информация о том, что какой-либо крупной фирме запретили деятельность на бирже, могла привести к тому, что обеспокоенные клиенты побежали бы от всех брокеров — даже таких, которые были в приличной форме.
Фондовая биржа учредила трастовый фонд в начале 1960-х гг., во время скандала, который вывел из игры Ira Haupt &Company. Эти фонды создавались для упорядоченной ликвидации брокерских фирм, чтобы клиенты не лишились своих денег и не рассказывали налево и направо о том, что можно потерять все свои деньги, даже не сделав ни единой ошибки в биржевой игре. Это может привести и к тому, что разгневанные клиенты заставят шевелиться своих конгрессменов. Когда зашатались и ведущие фирмы, биржа обязала своих членов увеличить размер трастового фонда. Его размер вырос с $10 млн в 1965 г. (плюс гарантийный кредит в $15 млн) до $55 млн в 1970 г., до $75 млн в январе 1971 г. и, наконец, до $110 млн, причем еще $30 млн были отложены для того, чтобы помочь компании Merrill Lynch в ее обязательствах перед клиентами. При каждом увеличении трастового фонда некоторые из еще державшихся на плаву членов биржи спрашивали: «А почему бы просто не позволить негодяям пойти ко всем чертям?» На что Феликс Рохайтн, вежливый и предупредительный управляющий биржи, бывший специалист по слияниям фирмы Lazard Freres (которая купила целую группу компаний для ITT), неизменно отвечал: «Для нас такой риск неприемлем».
В 8.30 11 сентября 1970 г. из игры вышла фирма Hayden, Stone. Схема была классической: резко возросший «выпуск», дезорганизованная система учета, сокращение капитала, вложенного в худеющие акции, и еще целый ряд прелестей. (Поговаривали, что в фирме царил такой бардак, что «можно было оторвать кусочек обоев от стены, доставить его в Hayden, Stone и получить деньги».) Рохайтн и Бернард Ласкер, председатель совета управляющих фондовой биржи, приложили все свои таланты, чтобы найти фирму, которая согласилась бы включить рухнувший гигант в свою структуру. Проблема была еще и в том, что группа держателей векселей Hayden, Stone ни при каких условиях не желала соглашаться на предложенный брак с компанией Cogan, Berlind, Weill &Levitt.
— Если бы нам не удалось провести слияние Hayden, Stone, — сказал управляющий биржей, — ситуация стала бы критической.
Вся эта игра могла бы протекать вот по какому сценарию.
Звучит гонг, открывающий торговую сессию. Hayden, Stone объявляет о своей ликвидации. Для того чтобы покрыть накладные расходы и привести в порядок учетные записи фирмы, понадобилось бы минимум $25 млн из трастового фонда. Накладные расходы компании составляли порядка $5 млн в месяц. Даже если их удалось бы сократить до $2,5 млн, цена ликвидации составила бы от $40 до $70 млн в течение 18 месяцев, а то и все $100 млн. Тем временем 90 000 клиентов Hayden, Stone оказались бы в подвешенном состоянии, не имея возможности ни покупать, ни продавать в течение всех этих долгих месяцев. Денежные средства и ценные бумаги, которые Hayden, Stone была должна другим, пустили бы ко дну порядка полусотни фирм. По мере того как эти фирмы продавали бы акции, чтобы собрать деньги, индекс Dow Jones упал бы до 630, а скорее всего, подошел бы к рубежу в 400 пунктов. Понятно, что аналогичные потери грозили бы и остальным биржевым индексам.
Но самым худшим было бы вот что: вера миллионов инвесторов, и без того подточенная медвежьим рынком, окончательно рассыпалась бы в прах при виде парализованных и вопящих от ужаса клиентов Hayden, Stone. В этот момент уже все рванули бы к своим брокерам, требуя назад деньги и ценные бумаги. Уолл-стрит годами пользовалась деньгами своих клиентов, а многие бумаги уже никто никогда не нашел бы. Разгневанная толпа снесла бы всех брокеров.
А за всем этим маячил настолько страшный призрак, что о нем даже думать боялись. Во взаимных фондах находилось $50 млрд. Изъять деньги из фонда — дело одного дня. Вы просто приносите свои бумаги и говорите: «Сидни, мне нужны мои деньги». Подушка безопасности у взаимных фондов была: каждый год они продавали больше, чем возвращали пайщикам. Поэтому им приходилось продавать акции исходя только из рыночной стратегии. Если им казалось, что рынок пойдет вниз, фонды могли довести долю денежных инструментов до 10 %; если, по их мнению, рынок собирался рвануть вверх, они могли вложиться в акции по полной. (Кстати, статистика говорит, что это по их представлениям рынок должен был идти вверх или вниз — на деле же рынок издевательским образом каждый раз двигался в противоположном направлении.) Во всяком случае, фонды не продавали акции для того, чтобы вернуть деньги обеспокоенным пайщикам.
А что если эти пайщики взаимных фондов перепугаются и начнут выводить свои деньги? Пятьдесят брокерских фирм уже пошли ко дну, сотни тысяч счетов повисли в воздухе, бегство от брокеров продолжалось, брокеры продавали акции, чтобы хоть как-то пополнить свои капитальные счета, а что же теперь? Что произойдет, если взаимным фондам придется продавать акции для того, чтобы вернуть деньги пайщикам? Кому они эти акции смогут продать?
— Я много думал об этом, — сказал один мой знакомый управляющий фондовой биржи. — Нам пришлось бы закрываться.
