Через час моя печальная задумчивость, во время которой я размышлял над организацией и физическими потребностями двенадцати дней каждодневной трехразовой мастурбации, была прервана лязгом открывшегося окошка в двери камеры.
— Ты тот самый, который хотел книги? — проорал офицер, нахмурив брови и всматриваясь внутрь камеры. Через окошко он протолкнул книг двенадцать — в мягком и твердом переплете, разного толка и в разном состоянии, в том числе «Памяти Каталонии» Джорджа Оруэлла, «Посмертные записки Пиквикского клуба» Диккенса и роман Герберта Уэллса «Тоно Бенге».
Мои отношения с надзирателем продолжались в том же духе. Однажды двери камер открылись, каждому из нас вручили по ведру мыльной воды и жесткие щетки и сказали, что мы должны вымыть столы. Я стоял на коленях и скреб стол, когда в моем поле зрения оказалась пара начищенных до блеска черных ботинок. Я посмотрел вверх и увидел нахмурившегося офицера.
— И чем это, по-твоему, ты занимаешься? — вопросил он.
— Мою стол, сэр, как приказано.
— Так делай это поусерднее!
Я удвоил свои усилия и стал скрести сильнее и быстрее.
— Так совсем никуда не годится, вот что. Дай-ка сюда щетку.
Не успел я опомниться, как надзиратель уже встал на колени и набросился на мой стол. Он перевернул его и стал выскребать грязь из углов. Закончив, офицер кинул щетку в ведро, снова поднялся на ноги и повернулся на каблуках:
— Вот так чистят стол, сынок!
Думаю, он был ко мне неравнодушен.
В 1965 году в Англии взаимоотношения «полицейских и разбойников» все еще были похожи на комедию, снятую на киностудии в Илинге[79]: преступники редко пользовались огнестрельным оружием. Обитателями крыла «F» были те, кто проиграл в игре с полицейскими. В очередях на зарядку или за едой постоянно звучал вопрос: «А ты здесь за что, приятель?», за которым следовал другой: «И сколько, думаешь, тебе дадут?». Когда мы с Фредди отвечали: «Подозрение в хранении наркотиков» и «Мы не виновны, нас выпустят», они разражались смехом: «Послушай, друг, если бы они собирались вас отпустить, то не стали бы здесь держать. Вы витаете в облаках, вот что».
Единственными очевидно крутыми парнями, попадавшими в поле нашего зрения, были угрюмые мальтийские сутенеры, которые держались группой и никогда ни с кем не разговаривали. Подтверждение бесхитростности в отношениях полицейских и преступников я получил в результате неожиданной встречи. Она произошла в один из дней, когда заключенный, бывший у администрации на хорошем счету, убирал коридор перед моей камерой. После ритуального обмена информацией, он прибавил, что он и есть Суррейский Призрак. Когда я попросил его рассказать об этом поподробнее, он изложил свою историю.
Этот мужчина, женатый и имеющий ребенка, ежедневно ездил на работу в Фарнэм — тридцать километров по сельской местности в Суррее. Он знал дорогу так хорошо, что мог сказать, в каких домах никто не живет. Однажды он остановился на одинокой ферме, огляделся и, найдя открытое окно, уже через несколько минут ехал дальше по дороге с телевизором и столовым серебром Скупщик краденого подбил этого человека прийти еще раз с новыми вещами. В последующие два года он ушел с работы (ничего не сказав об этом жене) и проводил все время, обворовывая сельские дома.
Серия грабежей с похожим «почерком» побудило местную прессу поднять крик о «Суррейском Призраке». В конце концов его остановили за превышение скорости; в багажнике обнаружилось подозрительно большое количество электрических бытовых приборов. Вещи принадлежали другим людям и были покрыты отпечатками его пальцев, которые к тому времени были уже хорошо известны.
Вечером перед отправкой в Лондон для предъявления обвинения Призрак забеспокоился, когда тюремщики отказали ему в ужине, который давали остальным заключенным Страх усилился, когда двое полицейских вывели его из камеры и поволокли под руки в служебное помещение. В этой комнате его ожидали вовсе не монстры с дубинками в руках, а свободный стул во главе стола На столе стояла тарелка с бифштексом и овощами и бокал вина, а за столом сидели с десяток полицейских из близлежащих городов, которые хотели встретиться с Призраком до того, как его поглотит система уголовного правосудия.
Другой заключенный был американцем из Сент-Огастина, штат Флорида, организатором оргий трансвеститов из числа полицейских и политиков этого города. Однажды ночью на такое собрание, где в тот раз присутствовал начальник полиции нравов в корсете и на высоких каблуках, совершило рейд конкурирующее подразделение полиции. Он спасся бегством через окно заднего фасада здания, а потом заинтересованные лица снабдили его деньгами, чтобы он исчез из города Сначала он перебрался в Нью-Йорк, потом в Лондон, где деньги закончились, и он лишился возможности платить за гостиницу и такси. Он изумлялся, насколько мягко с ним обходится британская юстиция, и казался вполне довольным своим пребыванием в крыле «F».
В конце концов мои письма привели к появлению адвоката Фредди становился все более безропотным и покорным судьбе — он знал, что его твердо решили осудить. Когда суд был отложен, чтобы один из детективов мог дать показания где-то в другом месте, мой адвокат вызволил меня под залог. Но для Фредди такая радость была недоступна — с просроченной визой у него вообще не было права находиться в Англии.
Ярким апрельским днем я вышел из здания суда магистрата на Грейт-Мальборо-стрит. На Риджент-стрит мое внимание привлек автобус с надписью «Хайгейт», и я подумал о «Тоно Бенге». Когда главному герою романа бывало грустно, он отправлялся на это знаменитое кладбище, садился там на бугорок и смотрел с холма вниз, где надгробные памятники сливались в тумане с дымовыми трубами Кентиш-Тауна. Моим первым проявлением свободы, сказал я себе, будет попытка отыскать это место.
Действительно, недалеко от входа была небольшая возвышенность, поросшая травой. Рядом стоял дуб. Глядя вниз с холма сквозь свободный от мглы (после постановлений сороковых годов о бездымном топливе) воздух Лондона, я почти что мог нарисовать в своем воображении размытую границу между памятниками и трубами. Я немного полежал в этом месте, глядя в небо и упиваясь своей хрупкой свободой. А когда поднялся, чтобы уйти, заметил перед собой ряд памятников, установленных в девяностые годы девятнадцатого века, незадолго до того, как Уэллс написал свою книгу. Имена на двух средних камнях, если поменять местами первое с последним, совпадали с теми, которые носили два главных персонажа в «Тоно Бенге». Я сел в автобус, шедший с холма вниз, чувствуя, что вернулся к жизни и восстановил связь с миром.
Когда дело стали рассматривать в суде, у меня возникло ощущение, что мое гарвардское прошлое и хорошие манеры произвели впечатление на судью. Представители Короны[80] пытались, как только могли, добиться обвинительного приговора. Они предъявили суду краснолицего и обливающегося потом (поскольку он лгал) химика из Скотленд-Ярда, который утверждал, что в той чашке, где Фредди держал разрыхленный табак, содержалось два грамма смолы каннабиса. Ничто не мешало им посадить Фредди, и они это сделали: три месяца в Брикстонской тюрьме, а затем депортация. В моем случае обвинение предъявило неотправленное письмо к подруге, где говорилось о «кайфе», и факт моего задержания в аэропорту Кеннеди. Я решительно настаивал, что в Америке слово «кайф» имеет отношение к алкоголю, а судья изъял упоминание о моем деле в Соединенных Штатах на том основании, что эти показания не подкреплялись документами. Обвинения были отклонены; я совершил два «прокола», но ни по одному из них не получил судимости. Я сохранил свободу передвижения благодаря чистой случайности и доброте совершенно незнакомых мне людей.
Вскоре после описываемых событий трое полицейских подошли к автомобилю на глухой улице недалеко от Шепердс-Буш. Когда они попросили у водителя документы, его спутник выхватил дробовик и убил всех троих. Уголовный мир ужаснулся не меньше, чем полиция: доведенные до отчаяния стрелки нигде не могли укрыться. Один сдался быстро, другого нашли через несколько недель, голодающего в неприютном лесном массиве в Дербишире. Как и опасались в большинстве своем и преступники, и полиция, это происшествие свидетельствовало о том, что времени Терри-Томаса в Британии приходит конец. Преступность становилась все более жестокой, преступники и полицейские — более грубыми и агрессивными по отношению друг к другу. Ни о каких бифштексах и вине для Призрака уже не могло быть речи.
Сегодня молодой представитель среднего класса, связавшийся с наркотиками, имеет такие же шансы быть арестованным, как полететь на Луну. Британское и американское законодательство в области незаконного оборота наркотиков применяется практически исключительно против низших слоев общества. В шестидесятые власти были неподдельно напуганы тем, что «благовоспитанная» молодежь употребляет наркотики: им казалось, что это означает конец цивилизации в их понимании. Сейчас, когда брокеры нюхают кокаин, миллионы молодых людей принимают экстази каждый уикенд, а общество при этом продолжает функционировать «в нормальном режиме», власти предержащие могут сосредоточиться на всегда внушающих опасение малоимущих, используя законодательство о наркотиках в качестве еще одного способа запугивания и карательного средства.
