— Конечно, сим-карта приобретена на имя Виктора Петровича Товкаленко 1972 года рождения, адрес тоже имеется. Это ещё не всё, я проверил форум и почту официального сайта Заряны и обнаружил там эти же стихи!
— На форуме? Интересно, кто-то из фанатов пошутил или Виктор Петрович развлекается?
— Сообщение появилось в разделе «Письмо Заряне» на прошлой неделе, отправил некто под ником Совесть.
— Как ты сказал?! — встрепенулся Антон. — Совесть?! Постой, ведь именно эта подпись стояла на анонимках Зарецкого! Когда именно появилось письмо?
Алик смутился.
— Э… не помню, но могу посмотреть.
— Посмотри, электронный адрес этой, так называемой, Совести сможешь вычислить?
— И адрес и даже компьютер, с которого отправили сообщение, но потребуется время.
— Так не теряй его зря! Иди, работай! А мы пока проверим Товкаленко Виктора Петровича, если он, конечно, существует.
Алик кивнул и вернулся к своему компьютеру. Холмс проводил его задумчивым взглядом.
— Май, ты навестишь жениха девушки. Сам понимаешь мне туда нельзя: журналисты увидят — сделают неадекватные выводы, поднимут шум. Выяснишь во всех подробностях, чем занималась девушка 8 мая, где была, с кем встречалась — поимённо и поминутно. К Бодрову тоже сам заедешь, а я поищу Товкаленко и пообщаюсь с Зарецким, он должен сегодня прийти.
Арбенин не торопился покидать облюбованный подоконник и продолжал задумчиво разглядывать пейзаж за окном. Антон искоса посмотрел на помощника, чувствуя нарастающее раздражение. Ему всегда не нравились излишняя самоуверенность и независимость последнего, с таким невозможно почувствовать себя боссом до конца.
— Ты ещё здесь? Май, у нас мало времени, поэтому если у тебя нет вопросов…
— Вообще-то есть.
— Я слушаю!
— Чего именно хочет Зарецкий?
— Неужели не ясно? Он хочет, чтобы я нашёл убийцу!
— А зачем? — Май, наконец, оторвался от созерцания улицы и вопросительно посмотрел на детектива, тот ответил ему таким же недоумевающим взглядом.
— Извини, не понял вопроса?
— Вот и я кое-чего не понял. Поскольку господин продюсер умышленно срежиссировал суицид, что само по себе незаконно, уголовное дело заведено не было, значит, суд тоже не предвидится.
— И?
— Мне просто интересно, если мы найдём убийцу и передадим его Зарецкому, что он будет с ним делать? Линчует?
Антон откинулся в кресле и нервно засмеялся:
— Ага, на Красной площади! Узко мыслишь, Арбенин! Сразу видно — бывший следователь!
Помощник продолжал хмуриться:
— А если серьёзно?
— А если серьёзно, меня это не интересует! Моё дело — найти отравителя, а там пусть сам разбирается.
Арбенин не спеша, сполз с подоконника.
— Советую вам всё же поинтересоваться этим при встрече с крутым продюсером. Кто знает, насколько он крут?
Детектив уже не пытался сдержать накопившееся раздражение:
— Арбенин! Я тебе не за советы плачу! Иди, работай и не отвлекай меня, мне ерундой заниматься некогда!
Май пожал плечами:
— Зато я здесь только этим и занимаюсь! — проворчал он, открывая дверь.
Теперь нахмурился Холмс:
— Точно подмечено! А мне нужен человек, который будет занят делом! Разницу чувствуешь? Так, что если тебе что-то не нравиться…
Арбенину не нравилось практически всё: район, в котором находилось агентство, надменные, всегда смотрящие свысока клиенты, ненормированный рабочий график с полным отсутствием выходных, начальник, не считающийся с мнением подчинённых. Полностью устраивала его только сумма гонораров. Этих денег вполне хватало на то, чтобы постепенно расчищать путь к главной цели. Той самой, к которой он шёл без малого десять лет и теперь, когда до неё оставалось всего несколько шагов, рисковать не стоило.
— Я к Бодрову, потом отзвонюсь, — не оборачиваясь, сказал он и вышел из офиса.
Магазин «Райский сад» находился неподалеку, поэтому помощник детектива посетил его в первую очередь, но пообщаться с загадочным автором эсэмэсок не удалось. По словам администратора, парень не вышел на работу, сославшись на высокую температуру.
— Ладно, пусть лечится, побеседую пока с женихом, — решил Май, — но сначала нужно подстраховаться!
Ангелина вернулась домой, собираясь просто полежать в своей комнате. Самоубийство Заряны в сочетании с грубостью Арбенина вызвали у впечатлительной девушки сильную головную боль. Но этим скромным планам не суждено было осуществиться: в гостиной её встретила непривычно нарядная тётя.
— Ой, Геля, как ты вовремя! Я как раз собиралась тебе звонить!
— Что случилось? — встревожилась племянница. — Что-нибудь с папой?!
— Нет! Что ты, с ним всё в порядке! Просто я нашла тебе ученика.
— Ученика?!
Девушка только теперь заметила, что они не одни. Из уютного мягкого кресла порывисто поднялся очень высокий молодой человек с длинными светлыми волосами.
— Это Дмитрий, — представила смущённого парня Анна Константиновна Романова, — он будет брать у тебя уроки.
Ангелина растерялась, такого поворота сюжета она никак не ожидала.
— Боюсь, ничего не получится — я на работу устроилась.
— На какую работу?! Ты мне ничего не говорила!
— Э… я просто не успела. Долго объяснять, потом расскажу.
— Извините, п-пожалуйста, — слегка заикаясь от волнения, вмешался Дмитрий, — я могу и вечером приходить.
Он смущённо поправил очки и робко улыбнулся потенциальной учительнице.
Ангелина удручённо разглядывала его безукоризненный костюм, галстук-бабочку и блестящий от геля для волос ровненький пробор. Парень был просто воплощённой интеллигентностью, а значит, уроки его мало интересовали, и конечная цель появления здесь была совсем иной. Ведь именно с такими «подходящими мальчиками» тётя под разными предлогами знакомила племянницу, с тех пор как пару лет назад та имела неосторожность увлечься неким Маклашевским.
Он называл себя дворовым бардом, целыми днями распевал довольно откровенные песенки собственного сочинения и проживал в каком-то жутком полуразрушенном общежитии, совершенно не заботясь о хлебе насущном и нисколько не беспокоясь по поводу недостаточной безупречности своих манер, точнее полного их отсутствия. Именно эти раскрепощённость и независимость толкнули тогда замкнутую, скованную бесконечными правилами, уставшую от официоза и постоянного соответствия навязываемому идеалу девушку, к малограмотному, но свободному от всех перечисленных условностей Маклошевскому. Впрочем, на поверку эта свобода оказалась весьма условной, и увлечение быстро прошло, не успев переступить тонкую грань конфетно-букетного периода.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
