Электричка!
Меня накрыло волной ностальгии в тот же момент, как я уцепился за поручень и взобрался на неудобные ступеньки! Даже не знаю, с чем у меня ассоциировался этот запах. Он ощущался металлическим привкусом на языке и отдавался стуком колес в ушах. Нигде не пахло так, как в электричках. И двери еще эти... Когда я был пацаном, для меня было делом принципа заскочить первым, ухватиться за отполированную множеством прикосновений металлическую ручку, упереться ногами, и заставить тяжелые двери разъехаться в стороны. Но главное — не дать им потом сомкнуться, пока папа, мама и все остальные пассажиры, которые пристроились к нашей семье, не войдут в салон. И только потом я отпускал дверь и торопливо проскакивал между ее хищными створками, так и норовившими ухватить меня до того, как я окажусь внутри.
Держать дверь я не стал, разумеется. Кажется, весь последний вагон был забит сотрудниками шинного завода, которые ехали на состязание. Рядом с дверью стояли несколько пар лыж с притороченными к ним палками. О, кажется одна компашка все-таки была не из наших. Они заняли целый отсек, свалили в середину громоздкие рюкзаки и достали гитару. Туристы. Явно расположились надолго. А нам всем ехать всего-то три остановки. И потом топать по заснеженному лесу до самой лыжной базы. Минут примерно двадцать.
Даша ухватила меня за руку и потащила к сиденьям, которые оккупировали все наши. Я уселся с краю и усадил девушку к себе на колени. Меховая опушка ее шапки щекотала мне щеку и ухо. Электричка загудела, и перрон за окном медленно пополз назад.
По вагону было заметно, что совсем скоро Новый год. С полок для багажа и ламп свисали блестящие ниточки дождика, окна были разрисованы снежинками, цифрами «1981» и снеговиками.
Над грохающей за спиной у каждого входящего дверью красными буквами было написано: «СОВЕСТЬ ПАССАЖИРА — ЛУЧШИЙ КОНТРОЛЕР!»
Ну да, логично. Никаких турникетов на входе на перрон не было. Никто не проверял билеты и не следил, чтобы в электричку не попадали зайцы.
Где-то за спиной хлопнула бутылочная пробка. Щуплый парнишка в сдвинутой на затылок вязаной шапочке тренькнул по струнам гитары и задорно запел:
— Отчего на голове не растут цветочки,
А растут они в траве и на каждой кочке,
Если волосы растут, значит, их сажают,
Отчего сажать цветы мне не разрешают?
Припев подхватила вся компания туристов и некоторые из других пассажиров:
— Хорошо бы сделать так, вжик, срезать все кудряшки,
На макушке красный мак, а вокруг ромашки.
Серое кирпичное здание лыжной базы шинного завода напрыгнуло на нас из заснеженного леса внезапно. Вроде бы только что мы растянувшейся толпой шагали по неширокой лесной дороге, окруженной сугробами и заснеженными деревьями, и вдруг уже топчемся рядом с трехэтажкой скучного вида. Входная дверь то и дело грохает тугой пружиной, выпуская на площадку из утоптанного снега очередного осторожно ступающего спортсмена в скользких лыжных ботинках.
Кто-то уже гнался за уехавшей в сторону лыжей. Троица в серых ватниках соображали на троих под наряженной к новому году елочкой. Строгая мамочка отчитывала своего нерадивого отпрыска за расхристанный вид. Девушка в красном костюме изящно рассекала коньковым ходом. Пузатенький мужичок в расстегнутой куртке наоборот едва удерживал равновесие. Что особенно забавляло, на груди у него был номер участника соревнований.
И над всем этим был растянут красный транспарант «ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ ЛЫЖНОЙ ГОНКИ!!!»
— Иван?! — передо мной возник расркасневшийся Семен в синей олимпийке и без верхней одежды. — Ты чего тут топчешься? Быстро пойдем регистрироваться!
— В смысле — регистрироваться? — слегка опешил я. А, черт! Забыл, что согласился участвовать в гонке. По дороге предвкушал, как мы сейчас в охотку покатаемся по лесу, потом хлебнем чайку, сдобренного коньячком, поиграем в настольный теннис на втором этаже, пирожков поедим...
— А кто будет честь газеты по-твоему защищать?! — возмутился Семен и потащил меня к дверям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Семен приконвоировал меня к недлинной очереди к девочкам из отдела кадров, которые записывали всех участников и выдавали нагрудные номера. Потом я получил в прокате свою пару деревянных лыж «Быстрица» с парой черных ботинок с вытянутыми носами крепления.
— Раздевалка на втором этаже, давай быстрее переодевайся! — Семен подтолкнул меня к лестнице. Сменной одежды у меня не было, но обувь где-то же надо было оставить, так что я поплелся искать раздевалку и молча завидовать бездельникам, которые уже махали ракетками над зеленым столом для пинг-понга. А вокруг разливался едва заметный запах плодово-ягодного вина, который как бы намекал, что в граненых стаканах из буфета налит совсем даже не чай.
Раздевалок было две — мужская и женская. За деревянной дверью, пряталась длинная комната с рядами крючков для одежды, и деревянной полкой над ними. Я не без труда нашел свободный крючок, протиснувшись между суетливо переодевающимися мужичками. Один явно подготовился лучше всех, он менял всю одежду, включая трусы. Я же посмотрел на свои бессменные джинсы «Рила» и красную курточку и присел на корточки, чтобы развязать шнутки на ботинках. И сменить их на неудобные лыжные, которые вроде бы были моего сорок третьего размера.
Шнурки были короткими и почему-то мокрыми. Кто-то уже сегодня на этих лыжах катался что ли? Приехал в несусветную рань, чтобы пробежаться по лесу, потом быстро вернул лыжи в прокат, и они достались мне?
— Ну чего ты там копаешься?! — Семен засунул голову в раздевалку.
— Да не кипишуй ты, — отмахнулся я, пытаясь завязать узел на коротких будто бы обгрызенных шнурках. — Никуда уже не денусь. Правда, победы на обещаю, я же не лыжник...
— Ничего-ничего! — ободрил меня Семен. И его тут же оттер от двери суровый лыжник, гордо пришпиливший на грудь номер 72. А у меня-то, кстати, какой? Я посмотрел на два тканевых квадрата, соединенные двумя тесемками. На грудь и спину. Цифры вещали, что я участник под номером 134.
Ну ладно. Соревнование так соревнование.
Вроде бы, надо еще лыжи натереть какой-то мазью, чтобы лучше скользили?
Первых пять минут на лыжах я чувствовал себя даже не как корова на льду, а как верблюд, который этот самый лед впервые видит. Но в какой-то момент вдруг сообразил, что мое тело умеет справляться с дровами, пристегнутыми к моим ногам, гораздо лучше, если не пытаться им особенно управлять. Похоже, что в отличие от меня, Иван был как раз заядлым лыжником. И именно из-за этого вот внутреннего конфликта в самом начале ноги и разъезжались в разные стороны. Еще минут пять мне потребовалось, чтобы отвлечься от попыток командовать ногами и руками своего тела. Чтобы оно совершенно самостоятельно начало изящно рассекать коньковым ходом по накатанному снегу рядом с входом в здание лыжной базы.
Только на старте мельком увидел Мишку с фотоаппаратом, успел ему помахать до того, как тренер отправил мою группу участников в лыжный «бой».
Я не сразу понял, что заблудился и свернул куда-то не туда. Наша трасса была длиной пять километров и обозначена красными метками на деревьях. В начале мы шли довольно плотной группой, потом я оторвался и ушел далеко вперед, и только через какое-то время сообразил, что довольно давно не видел на деревьях этих самых меток. Меня даже накрыло легким дежа-вю. Во студенчестве я как-то уже сворачивал в снежном лесу куда-то не туда, возвращаться на базу пришлось на трамвае. А здесь так получилось, потому что я ну очень старался отпустить контроль над телом. Любовался заснеженными елками, глазел на сугробы, ну и вот... доглазелся.
Ладно, ерунда все, надо просто вернуться по той же дороге и найти эту клятую метку.
Я заскользил обратно, прислушиваясь к ватной тишине заснеженного леса. Интересное дело. Чем холоднее и снежнее лес, тем хуже в нем разносятся звуки. Будто замерзают. Или снег им мешает...
