— Вот, — отец протянул дочери рукопись. — Можно считать, что это первый вариант «Птицелова». Не думал, что когда-нибудь ты будешь это читать. Возьми.
Катрин осторожно взяла пожелтевшие листки и, присев на кресло, бережно, словно живое существо, положила их на колени, Странный, болезненный страх охватил ее. Девушке вдруг захотелось пошире распахнуть окно и развеять старые воспоминания в ночном воздухе Парижа. Пусть летят, подобные пестрокрылым птицам, эти написанные когда-то строки, унося с собой чужую боль и грехи минувших дней. Пусть другие птицеловы подбирают опавшие перья безымянной беды. Катрин вновь лишилась своей решимости, страх перед правдой заставил ее зажмуриться, но когда она открыла глаза, то встретила взгляд отца. Поняв, что стоило близкому человеку отдать ей рукопись, она склонилась над повестью, раскрывающей все тайны, и принялась читать.
«Июнь. 1978 год
Этим летом мне исполнилось двадцать пять лет. Париж изнывал от небывалой жары, но мне раскаленный городской воздух казался полным свежести, потому что это был воздух свободы. Я была счастлива. За плечами была учеба в колледже, поступление в один из второсортных университетов, на чем настояли мои родители и где я заваливала экзамен за экзаменом, и, наконец, самое значимое событие в моей жизни — издание мой первой книги. Повесть о жизни подростков в провинции неожиданно для всех, кроме меня, стала бестселлером, а я — популярной личностью, гостьей многих телешоу, и у меня появился собственный литературный агент, который был ничем не лучше занудных университетских профессоров. Но как бы то ни было, мне нравилось писать, я чувствовала, что знаю, как и о чем надо говорить сейчас с людьми, и у меня это получалось. Справедливо будет сказать, что я работала как проклятая, выпуская книгу за книгой. У меня появились деньги, и очень немалые. Я до сих пор точно не знаю, сколько стою, но слышала, как мой агент говорил, что у «этой девочки денег больше, чем она когда-либо сможет потратить». Я открыла счет для родителей и не без гордости пополняю его, чтобы показать этим провинциалам, что презираю ту до тошноты скучную роль, которую они готовили в жизни для своей дочурки, и имею полное право идти своей дорогой.
Я недавно переехала жить в Париж, и мы с ним понравились друг другу с первого взгляда. Это был мой город, такой же помешанный на собственной значимости провинциал, прославленный туристами, с вековым умением всеми возможными способами, вплоть до весьма неблаговидных, выходить невредимым из самых неприятных передряг. Изнуряющая жара, погрузившая город в потную патоку стоячего воздуха, даже ночью не отпускала, наполняя улицы душными испарениями нагретых за день домов. Зной гнал столичных жителей прочь из города, на побережье и в горы, где еще можно было рассчитывать на спасительную прохладу.
Я тоже собиралась уехать, но покинуть Париж меня вынуждала не жара. В то время я еще не надышалась безумным воздухом этого города и никогда добровольно не оставила бы Париж, если бы не скандал с моими снимками в «Пари Суар». Какой-то пронырливый репортеришка сделал несколько фотографий, на которых я откровенно любезничала с министром, не помню уже каким. В другое время они не вошли бы даже в раздел светских сплетен, но при полном отсутствии новостей в захлебывающемся горячим воздухом городе газетчики подвели под ничего не значащий флирт чуть ли не политическую подоплеку. Разумеется, для меня броские газетные заголовки были лишь дополнительной рекламой, способствующей продаже последнего романа. Но вот старичок министр или его толстуха жена вдруг забеспокоились и чуть не на коленях умоляли меня уехать. Думаю, дыма без огня не бывает, и они просто боялись, что шум вокруг имени этого члена правительства приведет к вскрытию каких-то их темных делишек. Мой агент, неплохо зарабатывающий на издании моих повестей и романов вот уже четыре года, тоже испугался скандала, ведь он мог повредить его курочке, несущей золотые яйца. И вот я вынуждена была отправиться в крохотный городок в Швейцарии, чтобы провести несколько месяцев у моей школьной подруги.
Если бы у меня был выбор, я бы отправилась куда угодно, только не к Катрин, этой тихоне и моей читательнице-почитательнице, которая еще в школе не давала мне прохода. Она была из тех девушек, вся жизнь которых написана на лбах их матерей. За школой и колледжем должно последовать удачное замужество и всевозможные семейные радости в виде троих детей, собственного дома и отдыха зимой — в горах, летом — где-нибудь в Северной Африке. Муж начнет изменять ей на седьмой год брака, она сама сойдется с молодым садовником, и это будет самым большим приключением в ее жизни, о котором она шепотом поведает подругам за игрой в карты, сладостно ощущая всю пошлую глубину своего падения.
Всю дорогу до Лозанны и потом, в маленьком поезде из трех кукольных вагончиков, я с тоской думала, чем же я буду заниматься в этой глуши. Конечно, я могла писать, чего от меня, собственно, и ждали. Но я устала выдавать на-гора откровения дрянной девчонки, которая к тому же изрядно подросла. Однако это быстрое взросление и головокружительная столичная жизнь, с ее вечеринками, приемами, сумасшедшими выездами, не добавила ничего к моему взгляду на мир, лишь развлекая меня и теша тщеславие. Факт был налицо, писать мне сейчас было нечего. А это означало, что я буду проводить часы и дни в обществе Катрин и ее кошки у бассейна или в прогулках по горам, изнывая от скуки и отсутствия общества, где мне запрещалось появляться.
Катрин сама встречала меня. Ее старый, громоздкий «Ситроен» ждал у самой станции, куда прибыли гремящие вагончики подвесной дороги. Оглянувшись, я увидела и хозяйку, она покупала в киоске букет маргариток. Катрин не изменилась, хоть мы и не виделись почти два года. Светловолосая, в веснушках, на губах улыбка, которая придавала ее лицу, на мой взгляд, довольно глупое выражение. Возможно, многие нашли бы ее даже хорошенькой. Я же считала ее внешность приятной, как может быть приятен художнику белый лист бумаги, на котором можно нарисовать все, что угодно. Я улыбнулась, и Катрин замахала мне маргаритками, отчего несколько бедных цветов утратили свои солнечные головки.
— Ноэль! Как я рада тебя видеть. — Катрин подбежала к машине и стала торопливо помогать мне загружать багаж. — Кто бы мог подумать! — восклицала она. — Целое лето мы будем вместе. Здесь замечательно, тебе понравится, вот увидишь!
Она уверенно вела машину по горной дороге, забираясь все выше и выше. Иногда нам навстречу попадались другие автомобили. Со многими водителями Катрин была знакома, они махали нам рукой, и я чуть не прыскала со смеху, когда видела, как моя подруга немного пригибалась к рулю, чтобы все могли разглядеть ее именитую спутницу, о которой она, наверное, уже все уши соседям прожужжала.
