рубцам...
— Дорогой Егор Ермолаевич,
Зимогор ты наш Охламонович,
износил ты душу
до полных дыр,
так возьмешь за то дорогой мундир
генеральский чин, ватой стеганый,
с честной звездочкой да с медалями...
Изодрал судьбу, сгрыз завязочки,
так возьмешь за то дорогой картуз
с модным козырем лакированным,
с мехом нутряным[162]
да с кокардою...
А за то, что грех стер портяночки,
завернешь свои пятки босые
в расписную шаль с моего плеча
всю расшитую мелким крестиком...
Поглядел Егор на свое рванье
и надел обмундирование...
Заплясали вдруг тени легкие,[163]
заскрипели вдруг петли ржавые,
отворив замки Громом-посохом,
в белом саване
Снежна Бабушка...
— Ты, Егорушка, дурень ласковый,
собери-ка ты мне ледяным ковшом
да с сырой стены
да с сырой спины[164]
капли звонкие да холодные...[165]
— Ты подуй, Егор, в печку темную,
пусть летит зола,
пепел кружится,
в ледяном ковше, в сладкой лужице
замешай живой рукой кашицу
да накорми меня — Снежну Бабушку...[166]
Оборвал Егор каплю-ягоду,
через силу дул в печь угарную.
Дунул в первый раз — и исчез мундир,
генеральский чин, ватой стеганый.
И летит зола серой мошкою
да на пол-топтун
да на стол-шатун[167]
на горячий лоб да на сосновый гроб.[168]
Дунул во второй — и исчез картуз
с модным козырем лакированным...
Эх, Егор, Егор! Не велик ты грош,
не впервой ломать.[169]
Что ж, в чем родила мать,
в том и помирать?[170]
Дунул в третий раз — как умел, как мог,
и воскрес один яркий уголек,
и прожег насквозь расписную шаль,
всю расшитую мелким крестиком.[171]
И пропало все. Не горят костры,
не стоят шатры у Шексны-реки,[172]
нету ярмарки.
Только черный дым тлеет ватою.
Только мы сидим виноватые.[173]
И Егорка здесь — он как раз в тот миг
папиросочку и прикуривал,
опалил всю бровь спичкой серною.
Он, собака, пьет год без месяца,
утром мается, к ночи бесится,
да не впервой ему — оклемается,[174]
перемается, перебесится,
перебесится и повесится...[175]
Распустила ночь черны волосы.
Голосит беда бабьим голосом.
Голосит беда бестолковая.
В небесах — звезда участковая.
Мы сидим, не спим.[176]
Пьем шампанское.
Пьем мы за любовь
за гражданскую.
Перекур
Кто-то шепнул — или мне показалось?
Кто-то сказал и забил в небо гвозди.
Кто-то кричал и давил нам на жалость.[177]
А кто-то молчал и давился от злости.
И кто-то вздохнул от любви нераздельной.
Кто-то икнул — значит, помнят беднягу.
Кто-то всплакнул — ну, это повод отдельный.
А кто-то шагнул, да не в ногу, и сразу дал тягу.
А время дождем пластануло по доскам стропил.
Время течет, растолкав себя в ступе.
Вот кто-то ступил по воде.
Вот кто-то ступил по воде.
Вот кто-то ступил по воде,[178]
Да неловко и все утопил.
Значит, снова пойдем.
Вот покурим, споем и приступим.
Снова пойдем.
Перекурим, споем и приступим.
Кто-то читал про себя, а считал — все про дядю.[179]
Кто-то устал, поделив свой удел на семь дел.
Кто-то хотел видеть все — только сбоку не глядя.
А кто-то глядел, да, похоже, глаза не надел.
А время дождем пластануло по доскам стропил.
Время течет, растолкав себя в ступе.[180]
Вот кто-то ступил по воде.
Вот кто-то ступил по воде.
Вот кто-то пошел по воде...
Значит, тоже пойдем.[181]
Вот покурим, споем и приступим.
Тоже пойдем.[182]
Перекурим. Споем. И приступим.
Но кто-то зевнул, отвернулся и разом уснул.
Разом уснул и поэтому враз развязалось.
— Эй, завяжи! — кто-то тихо на ухо шепнул.
— Эй, завяжи! — кто-то тихо на ухо шепнул.
Перекрестись, если это опять показалось.
Перекрестись, если это опять показалось.[183]
Как ветра осенние
Как ветра осенние подметали плаху.
Солнце шло сторонкою да время — стороной.
И хотел я жить, и умирал — да сослепу, со страху,
Потому, что я не знал, что ты со мной.
Как ветра осенние заметали небо,
Плакали, тревожили облака.
Я не знал, как жить — ведь я еще не выпек хлеба,
А на губах не сохла капля молока.
Как ветра осенние да подули ближе,
Закружили голову, и ну давай кружить!
Ой-ей-ей, да я сумел бы выжить,
Если б не было такой простой работы — жить.
Как ветры осенние жали — не жалели рожь.
Ведь тебя посеяли, чтоб ты пригодился.
Ведь совсем неважно, от чего помрешь,
Ведь куда важнее, для чего родился.[184]
Как ветра осенние уносят мое семя,
Листья воскресения да с весточки — весны.
Я хочу дожить, хочу увидеть время,
Когда эти песни станут не нужны.[185]
Когда мы вместе
Добрым полем, синим лугом
Все опушкою да кругом
Все опушкою, межою
Мимо ям да по краям
И будь что будет
Забудь, что будет, отродясь
Я воли не давал
Я воли не давал
