Засунув руку под пояс колготок, она немного оттянула их от нежной кожи. А потом, по-прежнему удерживая складки платья, стала медленно скатывать колготки вниз — не дергала и не тащила, а элегантно счищала их с себя, как кожуру, двумя изысканно тонкими пальцами. Сначала показалась белая полоска живота, затем немного черного белья, и снова ее прекрасная белая кожа на бедрах, и немного ниже, и еще ниже…
Она остановилась на мгновение.
— О нет, пожалуйста, — прохрипел Брюс. Такого эротического зрелища он давно не наблюдал.
Брук поставила одну из восхитительных ног на стеклянный столик. От этого колготки, спущенные где-то до середины пути к колену, туго натянулись, привнося в ее знойную позу элемент насилия и принужденности.
Каблук звонко стукнул о поверхность стола.
— Расстегни, — велела она Брюсу.
Ее голос был холоден и сух: она отдавала приказ. Брюс наклонился вперед, уткнувшись животом в собственный член, — столь сильной была эрекция. Выполняя приказание, он почти касался ее обнаженного бедра, так что даже чуть не прильнул губами к манящей коже, но не рискнул. Он был в ее власти. Ей решать, что делать дальше. Брук элегантно опустила ногу в расстегнутой туфле на пол и тут же грациозно взметнула на стол другую ногу.
— Теперь эту, — резко сказала она.
Брюс снова повиновался.
Она сбросила туфли и секунду постояла на ковре, придерживая платье и колготки, а затем продолжила свой завораживающий стриптиз, постепенно приближаясь к коленям. Теперь колготки были на расстоянии ее вытянутой руки, и этим способом она уже не могла сдвинуть их ниже.
Брук села. Одним стремительным движением оказалась вдруг на ковре, одновременно спустив колготки до колен, а потом, перекатившись на спину, притянула колени к груди и оголила икры. Все еще придерживая колготки, она выпустила из рук подол платья, позволив ему упасть ей на лицо и на пол вокруг ее головы. Прямо перед носом у Брюса, словно чашечка шелкового цветка, красовался зад Брук. Секунд пятнадцать Брюс мог пожирать глазами треугольник черных трусиков, пролегавший между ее бедрами и полоской спины, тонущей в складках платья на ковре.
И заключительный аккорд. Все еще лежа на спине и прижимая колени к груди, она одним движением скатила колготки с лодыжек и ступней до самых пальцев, кончики которых игриво указывали на Брюса, возвышаясь над непреодолимо притягательным магнитом черных трусиков. Последнее легкое усилие — и колготки упали бесформенной кучкой на пол рядом с черным треугольником. В то же мгновение ее длинные белые ноги устремились вверх по направлению к потолку. Все еще лежа на спине, Брук плавно раздвинула ноги, образовав ими римскую цифру пять, сквозь которую, приподняв от пола голову, она лукаво взглянула на Брюса.
Улыбнувшись, Брук приняла горизонтальное положение и уже через секунду стояла перед Брюсом, держа в руках подобранные с полу колготки. Пальцы ее ног тонули в роскошном ковре. Она шагнула к Брюсу и бросила еще хранящие тепло ее тела колготки ему на колени.
— Ну как?
Брюс постарался ответить по возможности остроумно:
— Ну, я надеюсь, ты не попросишь меня проделать то же самое с моими носками.
Его ответ был вовсе не так плох, как можно было ожидать, учитывая обстоятельства.
Брюс увлек Брук к софе, и они сплелись в объятии. Сексуальное возбуждение, сдерживаемое весь вечер, мгновенно вырвалось наружу. Они впились друг в друга губами. Холодная сцена соблазнения сменилась жгучей, ненасытной страстью.
Затем Брук отстранилась.
— Я достану презерватив.
Она потянулась за сумочкой, и на секунду Брюсу показалось, что он влюблен. Какая женщина! Не успел он подумать о презервативе, как она уже осуществляет его желание.
Однако когда рука Брук показалась из изящной сумочки, в ней был не презерватив, а маленький пистолет.
Глава пятнадцатая
— Только тронь меня еще раз, и клянусь, я убью тебя.
Брюс отскочил от Брук так, словно его поразила пуля, а не эмоциональный шок.
Она смотрела на него, а он — на дуло пистолета. Что, черт возьми, происходит? Он что, нарушил какое-то новое предпостельное правило? Или обвиняется в попытке изнасилования? Брюс, конечно, слышал все эти ужасные истории о мальчишках-студентах, которые, целуя на прощание своих подружек, решались забраться рукой им под свитер, а назавтра оправдывались перед всем университетом за якобы совершенное изнасилование. Но, в конце-то концов, женщина снимает перед ним колготки! Разве это не приглашение к действию? Хотя, возможно, нет. О, господи, возможно, нет. Если женщина задирает перед тобой платье и демонстрирует свое белье, что это значит: «да», «может быть» или вовсе даже «нет»? Ему что, нужно было дождаться формального приглашения? Или попросить ее предъявить свои сексуальные требования, если таковые имеются, четко и ясно? Да к тому же в письменной форме?
— Послушай, Брук… пожалуйста, извини меня, но… но… что происходит?
— Ты думаешь, если я модель, то обязательно шлюха?
— Нет! Боже мой, нет! Конечно, я так не думаю. Я… Я… Послушай, я просто не понял ситуацию. Мне очень жаль. Но, правда же… Ну, то есть… Я подумал…
— Я знаю, что ты подумал, козел! — Костяшки на пальце Брук, сжимающем курок, стали белыми. — Ты на меня как первый раз взглянул, так сразу и подумал о сексе, разве нет? С самой первой секунды я была для тебя всего лишь куском мяса. Ну, так теперь ты за это заплатишь, ублюдок.
Она была вне себя, Брюс это видел. Не просто злилась или закатывала истерику, не просто повторяла извращенные феминистические домыслы, а впала в самое настоящее буйное помешательство. Нервы ее были разболтаны, как мировая экономика. Она, наверное, сошла с ума. А чем еще это можно объяснить? Весь вечер они всячески пытались угодить друг другу. Брюс понимал, что его никак нельзя было обвинить в насилии. Он ее не спаивал, не использовал свое преимущество в весе и вообще не делал ничего такого, что считается непозволительным по отношению к женщине, во всяком случае, если речь не идет о лесбиянках. Нет, совершенно очевидно, что эта женщина не в своем уме. Сумасбродная сучка из тех, кто утверждает, что «соблазнение отличается от изнасилования только использованием шампанского и шоколада». И как быть, если ты у нее под прицелом? Как ее образумить?
— Пожалуйста, Брук, в этом нет необходимости.
Он пытался придать своему лицу выражение спокойствия и сочувствия. Получалось так себе.
— Целуй мне ноги, козел! — закричала она. Скорее, даже завопила. От перенапряжения связок голос ее сорвался и в конце фразы перешел на скрежет, что отнюдь не уменьшило неистовой силы его воздействия.
Целовать ей ноги? Брюс задумался. Конечно, целовать их надо было немедленно, но как именно? Страстно или нежно? Может быть, приподнять одну ногу руками, а затем превратить свои губы в нежных мотыльков, касающихся крыльями ее кожи от пальцев до лодыжек? Или пасть перед ней ниц и сосать кончики пальцев, как голодное животное — материнскую грудь? А что, если забраться языком между пальцами? Растрогает это ее и заставит опустить пистолет или, наоборот, добавит масла в огонь и она окончательно потеряет и без того нестойкое самообладание?
— Я сказала, целуй мне ноги, козел! — повторила Брук.
Брюс шлепнулся на колени без всякого плана в голове и как-то маловразумительно уткнулся носом в ее пальцы.
— Я сказала, целуй, а не нос вытирай! — рявкнула она.
Брюс активизировался. Поцеловал большой палец, затем мизинец и все остальные по очереди. А дальше что? Еще раз в обратном порядке? Он снова перецеловал все пальцы, на сей раз начав с мизинца. Теперь то же самое на другой ноге? Он сделал и это. Причем дважды, для пущей убедительности.
Ну вот. Он поцеловал ей ноги. Однако Брюс не знал, что делать дальше.
— Хочешь, чтобы я поработал языком? — спросил он на всякий случай.
— Хочешь, чтобы меня вырвало?
У Брюса затекла шея. Повторив свой ритуал с поцелуями еще раз, он вновь пребывал в нерешительности. Что ей от него нужно? Он вслушивался в дыхание Брук, пытаясь угадать ее настроение. Пришла она в себя или нет? Способна ли она рассуждать разумно? Есть ли у него шанс каким-то образом завоевать ее доверие и снискать расположение? Необходимо сохранять спокойствие и доброжелательность. И может быть, даже льстить ей.
— Чего же ты еще хочешь, сука?
Прозвучало это совсем не так, как он планировал, и его охватил ужас. Брюс съежился в ожидании неминуемого наказания.
— Тебе страшно? — услышал он голос Брук.
Ну и вопрос!
— Да, страшно.
— Очень страшно?
— Очень, — пауза, — страшно, — пауза, — мать твою.
— Хорошо, — был ее ответ.
Шея у Брюса теперь уже болела по-настоящему.
— Пожалуйста, Брук, скажи мне, чего тебе надо.
