Сидя за чашечкой кофе, которого даже не хотела, Солнышко пробежалась по списку. Несмотря на все достоинства «Юга», возникала еще одна проблема: где разместить на ночь тех, кто не захочет возвращаться в Сидней. Причем два варианта, дешевый и роскошный. После того как она подберет оба, надо будет выслать информацию о них вместе с приглашениями. Солнышко не сомневалась, что Лео не захочет мотаться с ней по отелям, поэтому придется объехать побережье самой, а потом скинуть ему информацию.
Хорошо. Следующим неотложным делом значилось выяснить, во что будет одет Лео.
Потому что это задерживало дизайн его туфель. И выбор ее собственного наряда.
Ей до смерти хотелось надеть новое платье в стиле 30-х годов из платинового шармеза. Оно элегантно и просто облегало все ее изгибы и небольшим водоворотом спадало вниз. У него был даже божественный маленький шлейф. К нему очень подойдут ее любимые бронзовые атласные туфли с открытым носком и прозрачными пряжками в стиле ретро.
Пожалуй, надо сесть на диету. Но ей не добиться истинного блеска, если Лео не подыграет. Пока Солнышко не заметила в нем склонности наряжаться. Джинсы, футболки и свитера. Туфли хорошие, но каждодневные и сильно поношенные.
Солнышко услышала рев мотора, через секунду к ресторану подкатил мотоцикл. Взмах ногой, и он слез, снимая с головы шлем. Ее сердце подпрыгнуло к самому горлу, желудок сжался в комок. Нет. Так не пойдет.
Она не могла думать об одежде, туфлях и отелях, пока он ездит на этом проклятом байке. Надо поговорить с ним. Еще раз. И еще, и еще. Пока он от него не избавится.
Солнышко выпрямила спину и сжала зубы. Она не намерена следующие семь недель трястись от страха, что он разобьется! Сунув папку с материалами в портфель, она бросила на стол деньги и вышла из кафе.
Лео увидел ее в тот момент, когда она остановилась на переходе. Как обычно, Солнышко выглядела прекрасно в зеленом костюме с юбкой, облегавшей ее, как кожица персик, и в шоколадных лодочках на высоком каблуке.
– Лео, мне надо с тобой поговорить.
Он ждал, чтобы она чмокнула его в щеку.
Но она была слишком взволнована, чтобы думать о поцелуе. «Вот и хорошо», – подумал он. Ей и положено волноваться после вчерашнего. Он точно волновался.
– Ну да, мы об этом и договаривались. Солнышко дрожала от нетерпения.
– Я загляну на кухню и сразу вернусь.
Вот так-то, Солнышко, посиди поостынь, не ты здесь главная.
Дело не в том, что ему нужно успокоиться, просто ей ни к чему знать, что он так и не разобрался в том, что произошло вчера. Не говоря уже о том, чтобы решить, как быть с ее предложением повторить это еще три раза. С чисто мужской точки зрения предложение заманчиво. Но секс только ради секса? А что? Если ему больше ничего не нужно, это высший балл. Вчерашний секс был впечатляющим, хотя далеко не верх самоотречения с его стороны. К тому же этим удовольствием награждали и других. Неужели он хочет от нее чего-то большего? Не успел этот вопрос возникнуть в голове, как Лео немедленно ответил на него уверенным «нет, черт побери». Он не любил бойкой самоуверенности. А Солнышко Смарт – воплощение бойкой самоуверенности. Со своей неспособностью отпустить прошлое и стремлением, не углубляясь, скользить по верхам. Со своей мантрой «секс и ничего больше». Со своей безответственностью, так хорошо знакомой Лео по его бездельникам родителям, жившим по принципу «будь, что будет». Они не только были готовы предлагать свои тела и последние капли достоинства кому попало, но и закончили тем, что умерли один за другим от передозировки, оставив двух сыновей сиротами.
О’кей, слова «бедные маленькие сиротки» едва ли подходили к ним с Калебом, поскольку они перестали рассчитывать на родителей задолго до их смерти.
Так что «нет», он не хотел от Солнышка ничего, кроме секса. Но и просто секс с ней тоже не нужен. Все, чего он хотел от этой самоуверенной, бойкой, веселой и взбалмошной девицы, – без лишних проблем подготовиться к свадьбе брата и через семь недель благополучно направить свой парус в другом направлении.
Теперь все ясно. Решение принято. Секс из меню исключается. И диваны. И кровати. И все прочие места, где она собирается поджарить его половые железы. И он с радостью объявит ей об этом. И как можно быстрее, потому что за сегодняшний день он менял свое решение уже несколько раз.
Но когда Лео сел напротив Солнышка, в полной готовности сообщить ей эту новость, она его опередила:
– Лео, ты должен избавиться от мотоцикла. Это слишком опасно.
Неожиданно. Ему потребовалось некоторое время, чтобы переключиться. Секс, да. Одежда, да. Обувь, прекрасно. Но только не мотоцикл.
– М-да, ладно. Но раз уж это касается транспортировки моего тела, ты можешь спокойно оставить это на моей совести.
– Я не могу сделать это «спокойно».
Лео пристально посмотрел на нее. В ее лице не было ничего самоуверенно-бойко-взбалмошного.
– Уф-ф. Давай вернемся на шаг назад. Что тебе нужно на самом деле?
– Я хочу, чтобы ты дожил до свадьбы, вот и все.
– Нет, не все. Отвечай, или закончим этот разговор.
Она нетерпеливым движением поправила челку. Посмотрела на него пронзительным взглядом:
– Моя сестра.
Лео ждал. Его руки сжались в кулаки. Хотелось прикоснуться к ней. По спине пробежал холодок от пугающей догадки.
– Ты можешь сказать, что это не мое дело, строго говоря, так оно и есть. Но я не могу оставаться в стороне и ничего не сказать или не сделать, когда смерть дышит кому-то в лицо. Как мне потом жить, если не вмешаюсь, а с тобой что-нибудь случится?
– Ты читаешь лекции всем, у кого есть мотоциклы?
– Нет, конечно, только тем, которых я… – она запнулась, – которых я знаю.
Лео бросил на нее долгий взгляд. Не вздумай на это купиться.
– Ты сказала: сестра. Я хочу знать все. Я думал, она болела. Видимо, это не так. Мне надо было спросить раньше.
– Я не хотела, чтобы ты спрашивал. Поэтому и не позволила спросить. Потому что рассказывать тебе… ты ездишь на мотоцикле… можно накликать. Я боялась. Извини. Сейчас объясню. У Лунности был мотоцикл. Она разбилась и умерла. Я сидела сзади, но осталась жива. Мы были похожи, как две капли воды. Неразлучны. А потом вдруг… – Она щелкнула пальцами. – И я оказалась…
– Одна? – закончил Лео.
– Да. Одна.
Он ждал. Сердце стукнуло один раз. Два. Три. Солнышко не сводила с него глаз, но, видимо, больше не собиралась ничего говорить.
– Солнышко, – мягко произнес он, – смерть не дышит мне в лицо. Я не подросток, который гоняет по дорогам очертя голову. Мне тридцать. Я осторожен.
– А что, если в тебя врежется кто-нибудь не столь осторожный?
– Как в вас? Твою сестру кто-то сбил?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
