– Что с ними всеми будет?
– Кто знает… Теоретически, у нас они должны оставаться недолго. Но только теоретически. Видите вон того мальчика?
– Блондинчика? – Я показала на семилетнего ребенка, который, как мне показалось, возглавлял банду из нескольких одногодков.
– Да, его. Он у нас уже третий год со своей сестрой. Ей пять. Иногда их мать ненадолго забирает, а потом они попадают к нам опять. Она обещает не пить, но снова и снова уходит в запой. Суд не может лишить ее родительских прав, вот она приходит и забирает детей, как из камеры хранения. Дети о ней заботятся, когда она пьяная лежит, даже в магазин за вином ходят. А видите того мальчика с машинкой на веревочке? – Она показала на малыша в подгузниках, который был младше Оли. Он еще и ходить-то нормально не научился. – Его полгода назад на свалке нашли, голодного, грязного и больного. Мы до сих пор не знаем, кто его родители. А вон та девочка, которая за столом сидит и рисует, попала к нам из больницы. Ее отчим избил и изнасиловал. Ей всего шесть. А вон те двое у окна бродили сами по поселку. Они близнецы, им по четыре. Их родители в это время спали дома, вдрызг пьяные. А вон тот мальчик в джинсовой рубашке…
– Хватит, – перебила я ее, не в состоянии слушать дальше, – все понятно, спасибо.
«Неужели такое может быть?» – думала я.
Сейчас я поняла, что было не так в зале за стеклом. Там собралось слишком много горя на один квадратный сантиметр.
– У каждого здесь своя история, пани доктор. Не все такие ужасные. Есть у нас тут семья – шестеро детей. Их мать сюда привела. Ушла от мужа-алкоголика, который постоянно их избивал. Ей жить негде и кормить детей не на что. Приходит к ним каждый вечер, моется у нас, ужинает с детьми и целует их перед сном. Я все не решаюсь спросить, где она ночует. Может, если бы у нее была крыша над головой, они могли бы рассчитывать на пособие из алиментного фонда. Ой, простите, я вам слова не даю вставить. Так по какому вы вопросу?
Я молчала. Не знала, что сказать. Просто не представляла себе.
– Пани доктор?
– Извините, но это уже не имеет значения.
– Но вы ведь зачем-то пришли? – допытывалась Марцинковска. – У вас все в порядке?
– Да, кажется… А который час? – Я решила сбежать отсюда как можно скорее.
– Почти двенадцать.
– Ой, извините, мне пора. У меня встреча назначена.
– Но вы так и не сказали, зачем пришли.
– Может, в следующий раз. Спасибо за кофе. До свидания.
Однако я ненадолго задержалась.
– Можно у вас кое о чем спросить?
– Конечно.
– Они, – я кивнула на детей, – вам истерики устраивают?
– Нет, пани доктор. Обычно нет. Редко и только вначале.
– Почему нет?
– Потому что не могут.
Я отвернулась и выскочила за порог.
– До свидания! – крикнула она мне в спину, когда я уже вцепилась в дверную ручку.
Я плотно закрыла за собой дверь, словно хотела навсегда запереть все увиденные несчастья.
Остановившись, я оперлась спиной о холодную стену и подняла голову навстречу дождю. Он прекрасно остудил горящее лицо. Не знаю, как долго я так простояла. Когда пришла в себя и успокоилась, то вернулась к машине. Оли и Иоанны там не было. Интуиция подсказала, что их надо искать в «Макдональдсе» неподалеку. Здесь он открылся одним из первых и все еще был довольно популярен. Проигнорировав недовольство очереди, жаждущей гамбургеров, я вошла внутрь. Конечно, я не ошиблась: Оля с Иоанной сидели за столиком и ели мороженое.
– Привет. Хочешь мороженого? – предложила Иоанна.
– Тетя! – обрадованно воскликнула Оля, подбежала и прижалась ко мне.
– Ну? – спросила Иоанна.
– Что ну? – Я сделала вид, что не поняла вопроса.
– Что мы будем делать?
– Домой едем. А что нам еще делать?
– Оля с нами? – почти беззвучно прошептала она и бросила на меня удивленный взгляд.
– С нами, – твердо ответила я, не глядя на нее. Просто не могла смотреть ей в глаза.
– Де мама? – спросила Олька.
– Оля, милая, ты слышала, мы едем домой, – сказала я малышке.
– К маме? – Олька не успокаивалась.
– Мама на небе, Олечка, помнишь? Мы к ней не можем ни пойти, ни поехать.
– Мама! Ото!
– Ты о чем? – спросила я, застегивая Олину курточку.
– Ото! Мама, папа, Оля, – терпеливо объясняла она мне.
– О, фото! – дошло до меня наконец. – Фото, да? Конечно, мы едем домой, туда, где фото мамы и папы.
Мы сели в машину и поехали домой. За всю дорогу Иоанна ни слова не сказала, и я была ей за это охренительно благодарна.
Глава 10
– Де мама? – вдруг спросила Оля.
Стоял жаркий июльский день. Сквозь закрытые шторы пробивались горячие солнечные лучи. Жара продолжалась уже несколько дней, и с одиннадцати до пяти мы сидели дома. Толстые кирпичные стены невероятно нагревались, и внутри не было той прохлады, какая должна быть в старых домах. Мы с Олей сидели в комнате. Она играла на ковре, а я устроилась поудобнее, закинув опухшие, больные ноги на табурет.
– На фотографии, Оля, в кухне.
– Не хочу ото! Хочу к маме! Де мама? – завопила девочка.
– Где мама, где мама? А почему о папе не спрашиваешь? – проворчала я.
– Де папа?
– Вот видишь, – похвалила я Ольку. – Папа тоже на фото. Вместе с мамой.
– Де мама?
– На фото в кухне! Или на небе, если хочешь, – заявила я, чтобы наконец отделаться от вопросов. Как же она меня раздражала.
– Де мама?!
– Олька, перестань. Мне сейчас не до игр. Иди в кухню, сама знаешь, где стоит то проклятое фото.
– Не хочу ото! Хочу к маме!
– Где ты тут маму видишь? – проворчала я.
– Хочу к маме!
– Где я тебе ее возьму? – огрызнулась я, а потом добавила немного ласковей: – Оля, пожалуйста, перестань. Мне сегодня только истерик не хватало.
– Хочу к маме, – сказала девочка, но спокойно, без слез.
– Оля, мы ведь уже об этом говорили, – со вздохом ответила я.
Ну все, сейчас начнется!
– К маме! – крикнула Оля и тут же разрыдалась.
Она плакала. Не билась в истерике, не задыхалась, а просто плакала. Я сползла с кресла и села рядом с ней на ковре. Взяла малышку на руки и посадила на колени. Опухшие ноги ужасно болели, и я почувствовала, как икры начали затекать.
– Оля, Оля, – повторяла я, обнимая девочку, а та прижималась ко мне.
Сейчас она была просто беззащитным, осиротевшим ребенком, а не разъяренной, орущей бестией. Ее маленькое тельце сотрясалось от горя. Она плакала тихо, монотонно и спокойно. Я обнимала малышку, а она все крепче прижималась ко мне, словно я была единственным, что у нее оставалось во всем мире. Только я могла ее утешить, но не умела. Мне стало больно от мысли, что я не могу дать малышке того, в чем она нуждается.
Оле нужна была мама, только мама. Каждому ребенку нужна мать, как собаке будка, и ничего с этим не поделать. Я не представляла себе, что значит быть матерью, но за годы работы гинекологом твердо усвоила одну вещь – если есть ребенок, то где-то должна быть и мать. А у этой малышки мамы не было и уже не будет. От этой мысли мне было больнее, чем от передавленных вен. Я так жалела этого ребенка.
– Оля, Олечка, – повторяла я, расплакавшись вместе с малышкой.
Обнимала ее, укачивала и гладила по спинке, пока она не уснула. Просидели мы так долго. Ужасно болели ноги, и я даже не смогла поднять малышку. Уложила ее на ковер, укрывать не стала, потому что и так было жарко. С трудом поднялась и побрела на кухню. Мне нужно было принять лекарство, что-нибудь обезболивающее и успокоительное, и еще горсть таблеток: для разжижения крови, противовоспалительное, от давления и повышенного холестерина. Потом села в кресло и надолго уснула. Вдруг что-то заставило меня вскочить. Правда, в переносном смысле, потому что ног я уже не чувствовала и вскочить не могла. Наверное, я так крепко уснула, что потеряла счет времени. Взглянула на Олю. Девочка не спала, просто лежала спокойно и смотрела на меня большими блестящими глазами. Сквозь задернутые занавески проникали красные лучи заходящего солнца. Близился вечер. Может, тогда жара хоть чуть-чуть спадет.
– Привет, Оля. Выспалась? Кушать хочешь? – спросила я, а малышка все смотрела на меня огромными серыми глазищами.
– Иди ко мне. Наверное, пора подгузник сменить. Поможешь?
– Да, – тихонечко ответила она.
– Тогда снимай старый и надевай новый. – На ней были только подгузник и кофточка, так что она бы легко справилась с заданием. – А я тебе сырок принесу, хочешь?
– Хочу!
Я пошла в кухню и взяла сырок из холодильника. Он был божественно холоден, и я приложила его к щеке. Заглянула в холодильник – запасы уже заканчивались, и пора было ехать в Торунь за покупками.
– Оля, а мы завтра в магазин поедем, – объявила я, входя в комнату.
Малышка сидела в моем кресле. Она уже успела надеть новый подгузник. Может, липучки пристегнула кривовато, но в целом все было на месте.
– О! Ты сама подгузник переодела! Какая ты молодец!
– Оля синая! – слабо улыбнулась девочка. Странная она какая-то была, слишком тихая и спокойная, хотя, может, мне только показалось. Прижимала к себе Гав-гава и смотрела на меня.
