Каждый понедельник по утрам нарядно одетые люди заходили в особняк Шунмейкеров на Пятой авеню обменяться любезностями и своими глазами узреть дорогостоящую роскошную обстановку, окружавшую жильцов этого дома. За час до начала предполагаемых визитов Шунмейкеры собиралась вместе, чтобы патриарх семейства убедился, что каждый из его домочадцев выглядит подобающим образом.
Утром в понедельник, сразу после своего триумфального возвращения в общество, Пенелопа осторожно выскользнула из своих покоев и с оглядкой спустилась в гостиную. На алебастровом овале её лица совершенно не отражались охватившие Пенелопу презрение и беспокойство. Генри бросил её, ввергнув в бесконечную скуку, но некоторые влиятельные люди не одобрили её возвращение в высший свет. Газеты пока не освещали произошедший скандал, но если она продолжит себя так вести, то непременно этим займутся. Как было известно всем знакомым Пенелопы, она вовсе не дура и четко осознавала связь между своим положением в обществе и семьей, членом которой стала, выйдя замуж.
— А, миссис Генри, — окликнул её дворецкий, когда Пенелопа подошла к гостиной. Слуги называли её «миссис Генри», чтобы отличать от старшей миссис Шунмейкер, и Пенелопа подсознательно чувствовала, что таким образом они мягко дают понять, где её место. — Это пришло для вас, — сообщил он ровным тоном, указывая на мраморную столешницу. Глаза Пенелопы вспыхнули. В огромной инкрустированной золотом вазе стоял пышный букет пурпурных пионов. Цветов было так много, что казалось, ваза сейчас треснет.
— О! — воскликнула она. Букет представлял собой настолько поразительный натюрморт, что мускулы её лица поневоле расслабились.
— Их прислал принц Баварии, — продолжил дворецкий, отводя взгляд, — который нынче остановился в отеле «Новая Голландия»…
— О, — повторила Пенелопа уже иным тоном, коснувшись пальцами сомкнутых лепестков бутона. Они были совсем как она: яркими и редкими. От них было невозможно отвести взгляд, пусть они и хрупкие, и Пенелопа сразу же поняла, что принц распознал в ней эти черты. Так долго одолевавшее её предчувствие беды начало улетучиваться, и наслаждаясь красотой, она ощутила, как к ней вновь возвращается уверенность.
Эти цветы напомнили Пенелопе, что она по-прежнему весьма привлекательна и способна завоевать внимание достойных мужчин, даже несмотря на то, как плохо обращается с ней Генри.
— Спасибо, Конрад. — Она повертела украшавший запястье браслет из белого золота с агатами. Как и все красивые вещи, полученные после замужества, это был подарок старого мистера Шунмейкера. Состояние перешло к нему по наследству, и он многократно его приумножил, вложив деньги в железные дороги, недвижимость и прочие области дохода, о которых девушки круга Пенелопы по правилам приличия не должны любопытствовать.
Свекровь однажды обмолвилась, что только после свадьбы женщина начинает жить, поскольку больше никого не волнует её невинность, и сейчас, глядя на восхитительный букет, Пенелопа наконец признала это истиной. Прежде — сидя дома или постоянно зорко следя за сомнительной верностью мужа — она в этом сомневалась. Но теперь видела, что даже в отсутствие Генри можно много чем наслаждаться. Или — мысленно исправилась она, вспоминая, как восхищался ею принц в бальной зале дома Каролины Брод — особенно в отсутствие Генри. Она лукаво улыбнулась сама себе, бросив взгляд на свою пышную высокую прическу, отражавшуюся в настенном зеркале в раме из орехового дерева, и повернулась, чтобы встретиться лицом к лицу со свекрами.
— Как я счастлив, что скоро вновь смогу увидеть всю семью под одной крышей… — говорил Уильям Шунмейкер, входя в огромную гостиную первого этажа. Он был крупным мужчиной, но каждый сантиметр его мощного тела выглядел должным образом. Любая мелочь в его образе привлекала внимание, но в эти минуты Пенелопе было сложно выказывать почтение и даже уделять старику особое внимание. Да и к чему это ей, когда она привлекла внимание принца? — И как раз вовремя к балу, устраиваемому Партией развития семьи.
Единственная семья, чье развитие по-настоящему интересовало старого Шунмейкера, находилась в просторной гостиной, рассевшись по обтянутым шелком стульям эпохи Людовика XIV на безопасном расстоянии от огромной каминной доски, близ которой стоял глава семейства. Изабелла, вторая миссис Уильям Сакхауз-Шунмейкер, находилась к мужу ближе всех. Она оперлась на подлокотник своего кресла. Её по-девичьи светлые волосы и розовые щеки прекрасно подчеркивало платье с пышными рукавами, сужающимися к запястьям, главной деталью которого был огромный атласный бант на груди.
Лицом к Изабелле сидела её падчерица Пруденс, утопающая в бесформенном черном шелковом платье с белой оторочкой, делающей его похожим на одеяние монахини. Под их ногами лежал желто-сливовый персидский ковер. На нем устроился Разбойник, бостонский терьер Пенелопы, на которого никто не обращал внимания. Переступив порог, Пенелопа устремилась к оттоманке и уселась на неё, полностью скрыв бирюзовую обивку тканью своего роскошного одеяния. На ней была пышная юбка из лососевого крепдешина и темно-серая рубашка с высоким воротом, в тонкую поперечную полоску. Рукава буфами охватывали предплечья и, так же как у свекрови, сужались к запястьям. Яркий полуденный свет лился на Шунмейкеров из больших окон, выходивших на Пятую авеню, добавляя великолепия расставленным по комнате мраморным статуям, полированной мебели из красного дерева и складкам пышных юбок дам.
Слуги в бархатных ливреях с гербом Шунмейкеров скромно стояли вдоль стен, там, где на них удобнее всего не смотреть, если что-то понадобится. Пенелопа на секунду опустила накрашенные ресницы и, вновь открыв глаза, перевела взгляд на свекра.
— Какой бал? — любезно переспросила она.
— О, Пенни, ты же помнишь, — с оттенком упрека в голосе вмешалась миссис Уильям Шунмейкер.
Существовавшая между старшей и младшей миссис Шунмейкер приязнь куда-то испарилась с тех пор, как Пенелопа не пожелала оказать содействие росткам флирта между своим братом Грейсоном и его ровесницей Изабеллой. Жена патриарха семьи Шунмейкеров не понимала, насколько важен был Грейсон в плане Пенелопы уничтожить репутацию Дианы Холланд и разбить её сердце. В любом случае, всё это случилось давно и изначально пошло не так, как задумывалось, и теперь Грейсон вернулся в Лондон, всё ещё страдая по малышке Холланд и занимаясь делами семейного предприятия, поэтому ледяной тон свекрови, по мнению Пенелопы, был ни к чему.
— Бал Партии развития семьи, где будет объявлена кандидатура Уильяма на пост мэра, в следующую пятницу, — наконец соизволила пояснить Изабелла.
