Марси открыла почти мгновенно. На ней была эта шелковая вещица, которые в домашней обстановке прекрасно смотрятся, будь их владелица, скажем, царицей Савской. В любом случае, то, что не было скрыто под тканью, выглядело очень аппетитно.
– Эй, мистер, где-то я вас уже видела, – сказала Марси.
– Я тебе напомню, где, как только окажусь внутри, – ответил я с улыбкой.
– Зачем ждать? – подмигнула она.
Я без промедления заключил Марси в шелках в свои объятия. А затем протянул ей цветы.
– Это все, что мне удалось добыть. Какой-то безумный полуночник скупил все цветы в городе.
Марси взяла меня за руку и повела внутрь.
Все дальше и дальше.
Пространства вокруг было столько, что это начинало действовать на нервы. Мебель подобрана с великолепным вкусом, хотя, на мой взгляд, ее было чересчур много. Но больше всего меня поразила площадь.
На стенах – картины, наподобие тех, что украшали мою комнату в Гарварде. Только это были не репродукции.
– Мне нравится твой чрезвычайно любопытный музей, – сказал я.
– А мне понравился твой крайне любопытный звонок, – парировала она, умело сглаживая пафос.
Вдруг мы оказались в месте, которое смахивало на стадион.
Судя по всему, то, что предстало моему взору, в простонародье звалось гостиной, но выглядело это помещение чересчур монументально: потолки высотой футов двадцать и громадные окна, выходящие на Центральный парк, причем вид из них открывался настолько захватывающий, что я даже не мог сосредоточиться на картинах, развешанных на стенах вокруг. Хотя некоторые из них были столь же сюрреалистическими, сколь и воздействие этого зала на меня.
Марси мое изумление развлекало.
– Мой дом небольшой, но все же это дом, – сказала она.
– Боже, Марси, но здесь же при желании можно устроить целый теннисный корт! – изумленно воскликнул я.
– Могу. Если ты будешь играть со мной, – подмигнула Марси.
У нас ушло достаточно много времени, только чтобы пересечь эту комнату. Каблуки щелкали по паркетному полу в унисон.
– Куда мы направляемся? – не выдержал я. – В Пенсильванию?
– Кое-куда поуютнее, – ответила она и крепче сжала мою руку.
Мы оказались в библиотеке. Отблески камина отражались в стекле бокалов, наполненных вином. Мы сели.
– За что будем пить? – спросила она.
– За попку Марси! – поднял бокал я.
– Нет, – забраковала она мой тост.
– За грудь Марси! – сделал я новую попытку.
– Даю тебе еще одну попытку, – отмела вариант обладательница этой самой груди.
– Хорошо, за мозги Марси…
– Уже лучше.
– Которые так же очаровательны, как ее попка и грудь.
– Пошляк, – укоризненно произнесла она.
– Прошу прощения, мэм, – раскаялся я, – я готов взять все слова обратно.
– Пожалуйста, Оливер. Не надо. Мне понравилось.
И мы выпили. Эти несколько бокалов, наконец, развязали мне язык по поводу ее обиталища.
– Эй, Марси, как ты можешь жить в этом мавзолее? Да, мой фамильный особняк был огромен, но во дворе хотя бы были лужайки, где я мог играть. А у тебя тут ничего, кроме комнат – древних и пыльных.
Она пожала плечами.
– Где вы жили с Майклом? – спросил я.
– В двухэтажном особняке на Парк авеню.
– Который теперь достался ему?
Она кивнула, потом добавила:
– Впрочем, спортивные туфли мне удалось вернуть.
– Чрезвычайно щедро. Но потом ты вернулась под крыло к папочке?
– Пардон, доктор, но я дура не до такой степени. После развода папа предусмотрительно отправил меня в командировку по дальним филиалам. И я работала там, как проклятая. Это было что-то вроде стажировки-терапии. Он умер внезапно. Я вернулась на похороны и осталась здесь, как мне казалось, лишь на время. Конечно, мне не надо было здесь появляться. Но с тех пор, как каждое утро я стала начинать за папиным рабочим столом, какой-то странный рефлекс заставил меня почувствовать, что я… уже дома.
– Это бывает. Не оправдывайся, – успокоил я. Потом встал, подошел к ней и дотронулся до самой ее очаровательной детали.
Бог мой, сразу же в комнате возникло привидение!
Древний старец, одетый во все черное – кроме белого кружевного воротничка и фартука.
– Извините за беспокойство, но стучал, – сказал призрак, приближаясь.
– Да, Милдред? – небрежно ответила Марси, в то время как я пытался спрятать свои пальцы под рукавом.
– Ужин готов, – сообщило видение и испарилось. Марси улыбнулась мне.
И я улыбнулся в ответ.
Несмотря на странную обстановку, я чувствовал себя счастливым. Потому что рядом со мной был… кто-то еще. Я совсем забыл, каково это – чувствовать рядом чье-то сердцебиение.
– Ты не голоден, Оливер?
– Уверен, что буду – к тому моменту, когда мы доберемся до столовой.
И мы отправились в путь. Прошли еще одну галерею, пересекли «теннисный корт» и попали в столовую, которая, казалось, вся была сделана из красного дерева и хрусталя.
– Хочу сразу заметить, – сказала Марси, когда мы сели за огромный стол, – дизайн ужина мой, исполнение – профессионалов.
– Ты имеешь в виду поваров? – поинтересовался я.
– Да. Из меня получилась не очень хорошая хозяйка, – смутилась она.
– Не волнуйся. Еще недавно я питался исключительно чем-то вроде собачьих консервов.
Ужин получился не похожим на предыдущий.
Еда, конечно, была лучше, а вот разговоры проигрывали по всем параметрам.
– Какой соус… Телятина а-ля Веллингтон… О, Шато-Марго пятьдесят девятого года… Это суфле просто великолепно, – нахваливал я многочисленные яства на столе. Но в основном просто жевал.
– Оливер, ты сегодня немного молчалив.
– Просто потерял дар речи от всех этих гастрономических чудес.
Марси, кажется, уловила иронию:
– Я перестаралась, да?
– Не переживай. Какая разница, что мы едим. Главное, что мы едим вместе, – заверил я.
– Да, – согласилась она.
Но я понял: ей кажется, что мне что-то не нравится. Наверное, так оно и было, хотя я и не хотел обидеть Марси. Надеюсь, она не расстроилась.
В любом случае, я попытался успокоить ее:
– Марси, это не значит, что мне не понравилось. На самом деле, это напомнило мне дом.
– Который ты презираешь. – В ее голосе слышалась горечь.
– С чего ты взяла?
– Ты сам сказал. Вчера.
И точно. Кажется, пока мы были в ГоДжо. (Неужели с тех пор прошел всего один короткий день?)
– Слушай, мне очень жаль, если я тебя обидел. Просто мои родители устраивали ужины в таком стиле, мне это всегда казалось каким-то пережитком прошлого. Но у тебя это получается… элегантно, что ли, – сказал я.
– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? – спросила Марси.
Ответ потребовал некоторой доли дипломатии.
– Нет, – искренне признался я.
– И вовсе я не обиделась, – сказала она голосом, утверждавшим прямо противоположное. – Мне просто хотелось произвести впечатление. Знаешь, я не часто устраиваю подобные трапезы.
Услышав эту фразу, я вздохнул с облегчением.
– Насколько часто? – осведомился я.
– Второй раз.
– За неделю?
– Второй раз со смерти папы. (Который скончался шесть лет назад.)
Ну вот, теперь я чувствовал себя законченным сукиным сыном.
– Может, все-таки выпьем кофе? – спросила хозяйка дома.
– Могу я сам выбрать комнату? – намекнул я.
– Нет. В моих владениях ты следуешь за мной.
Я проследовал за ней. Назад в библиотеку. Там стоял кофе, а из скрытых динамиков доносились обрывки Моцарта.
– Ты на самом деле принимала тут гостей всего дважды? – спросил я.
Она кивнула:
– И оба раза это были партнеры по бизнесу.
– А как насчет личной жизни? – Я старался быть деликатным.
– В последнее время стала налаживаться, – улыбнулась она.
– Нет, Марси, серьезно, чем ты обычно занимаешься в Нью-Йорке по вечерам? – упорствовал я.
– Ой, ты знаешь, у меня столько дел. Я возвращаюсь домой, бегаю в парке, если на улице еще светло. Потом спешу обратно на работу. У меня в офисе есть выход на линию, так что я принимаю звонки из Калифорнии.
– Готов поспорить, аж до полуночи? – съязвил я.
– Не всегда.
– А потом?
– Стараюсь не отрываться от окружающего мира.
– Ага! То есть… – попытался я ее добить.
– Пара сэндвичей под имбирный эль в компании Джонни, – улыбнулась Марси.
– Джонни? – Я не смог скрыть ревности.
– Карсона[32]. Интересно послушать за ужином.
– А-а… – Успокоившись, я снова перешел в наступление. – А чем-нибудь, кроме работы, ты занимаешься?
– Маршалл Маклюэн[33] сказал: «Когда человек полностью увлечен работой – это уже не работа», – ответила Марси.
– Он спорол глупость. И ты тоже. Нет, Марси. Ты говоришь себе, что увлечена, но на самом деле пытаешься работой заглушить свое одиночество, – заметил я.
– Боже, Оливер, – изумленно сказала она. – Как ты можешь столько знать о человеке, с которым знаком всего несколько дней?
