— Еще раз большое спасибо, мадам, но мне нужно утром быть в Оук-порте. На русском судне мои вещи и… бабушка волнуется, мадам.
— Хорошо, завтра поедем вместе на моей яхте. Возьмем Доллис с собой, она покажет вам город. Наш дом в Оук-порте, мы эмпирейцы, Джин. Здесь мы только спасаемся от жары…
Она что-то еще говорила, а Геннадий лихорадочно прикидывал, стоит ли рассказывать ей о подслушанном в сенате разговоре. Она эмпирейка, сенатор, ей, наверное, не безразлична судьба ее народа.
Он глянул вниз и остолбенел от ужаса. По проливу, оставляя за собой светлый след, двигался «Алеша Попович». Они уходят из Оук-порта! Куда? Почему? Они уходят без него! Он остался совсем один!
«Алеша Попович» проходил прямо под ними. Палубы были пусты. Медленно вращалась антенна локатора. Геннадию показалось, что он видит в стене ходовой рубки каменное лицо своего друга капитана Рикошетникова. Как он мог бросить его?
За его спиной гулко захохотал Бастардо Мизераблес.
— Гляди! — заорал он. — Сматываются коммунисты. Наша взяла!
Мадам обожгла его резким и неожиданным, как удар хлыста, взглядом.
— До сих пор не научились вести себя в обществе, полковник! — Она повернулась к Геннадию и, пораженная его взглядом, воскликнула: — Что с вами, мой мальчик?
— Там, — в ужасе закричал Геннадий, показывая на удаляющегося «Алешу Поповича», — там осталась моя коллекция марок!
Да, дорогой читатель, в чем нельзя отказать моему герою, так это в присутствии духа и находчивости!
ГЛАВА 8
которая на своем убедительном примере показывает, что голоса логики и разума порой могут потонуть в неистовом шуме сбитой с толку толпы
Что же произошло? Почему «Алеша Попович» неожиданно покинул гавань Оук-порта? Можно ли представить себе, что советские моряки бросили в беде своего товарища? Нет, этого представить нельзя.
Николай Рикошетников, обойдя все, как ему казалось, помещения сената в поисках Геннадия, выбежал на площадь и оказался в центре событий, развязанных мрачными хулиганами с Карбункла.
Площадь кишела людьми. Местами возникали стычки, переходящие в кулачный бой. Ораторы, взобравшись на фонарные столбы, кричали в толпу. Ревели моторы мотоциклов. Группа мужественных горожан, взявшись за руки, защищала свою святыню — памятник Серхо Филимоныч Страттофудо.
Рикошетников помчался на судно, мигом собрал совещание комсостава. Половина экипажа была направлена в город на поиски пропавшего мальчика. Всем морякам было строжайше заказано выспрашивать о мальчике у местных жителей и тем более называть его имя. Рикошетников боялся, и не без основания, что «копальщики» могут узнать о пребывании в городе потомка благородного русского адмирала и устроить на него настоящую охоту.
Тем временем возвратились с тренировки судовые футболисты. Они рассказали, что большинство публики горячо их приветствовало, а меньшинство наоборот — бросало в них дохлых крыс, пищевые отбросы и увядшие цветы. Меньшинство это было весьма ретиво и затянуто в черную кожу. Рассеялось оно только тогда, когда появился гигант в плавках из леопардовой кожи — лучший футболист всех времен и народов, добродушный, но неразговорчивый Рикко Силла.
Поиски Геннадия продолжались несколько часов и не дали никаких результатов. Потрясенный Рикошетников решился тогда на крайний шаг — он снова отправился в сенат.
В сенате уже все спали. Семижильный «резинщик», похрапывая, тянул свое:
— В свете изложенного, опираясь на параграф девяносто, пункт «Д», отдела восемнадцать, можно категорически заявить, что производство пуговиц на территории республики может быть разрешено только лицам, доказавшим свою способность к оному…
Рикошетников разбудил того сенатора, который дал резкую отповедь проискам полковника Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано. Толстяк в футболке под номером «3» повел его в свой кабинет для конфиденциальных переговоров.
Имя сенатора было Нуфнути Куче. Рикошетников рассказал ему все. Нуфнути Куче выслушал его с крайним вниманием. В маленьких его глазах, отягощенных трехъярусными мешками, пылал неподдельный интерес.
— Видите ли, капитан, — сказал он, — я не могу вам раскрыть всей подоплеки нынешних событий в нашей стране, потому что и сам ничего не понимаю. Скажу только, что передовая интеллигенция, рабочий класс и спортсмены очень озабочены неожиданной и непонятной атакой с острова Карбункл. В других условиях приезд потомка адмирала Серхо Филимоныч Страттофудо мог бы превратиться в национальный праздник. Сейчас, увы, мы не можем предугадать развитие событий. Эмпирейцы слишком доверчивы и простодушны. Это дети, сэр. Я обещаю вам, что я и мои люди — скажу по секрету, их немало — предпримут все усилия для поисков мальчика. Я не исключаю возможности того, что он попал в лапы негодяев, но… — Нуфнути Куче встал перед Рикошетниковым на одно колено и торжественно провозгласил. — Клянусь созвездием Кассиопеи, катамараном старого Йона, цепями египетских рабов, ржавыми мечами викингов, четками мадам де Клиссон и аркебузами португальцев, клянусь бархатным камзолом нашего первого президента и нашим священным булоногом, Джинадо Эдуардос Страттофудо будет спасен! Аминь!
Капитан Рикошетников сразу понял, что этому человеку можно доверять. В глазах его он увидел намек на незаурядный государственный ум.
— Нуфнути, скажите, состоится ли футбольный матч?
— Не уверен.
— Согласитесь, мы, мирные ученые и моряки, оказались в весьма двусмысленном положении…
— Согласен.
Немногословность Нуфнути Куче еще раз убедила капитана Рикошетникова в надежности этого человека.
— Мистер Рикошетников, я не коммунист, — сказал Нуфнути Куче. — Я всего лишь левый либерал, филуменист и правый защитник, но я вам скажу: мне кажется, что все беспорядки на архипелаге направляет какая-то единая мощная рука.
О дальнейшем развитии событий можно догадаться по заголовкам и высказываниям местных газет.
«Ежедневный фонтан» (Оук-порт):
«Кто мешает нашим парням накапливать международный опыт?»
«Сытная пища без обмана» (г. Стамак, о. Карбункл):
«Футбол — путь к нищете и позору!»
Литературный журнал «Лестница» (специальный выпуск):
«Сегодня мы помещаем стихи нескольких наших известных граждан.
РИККО СИЛЛА
Пусть будет дружбою богатаДуша любого демократа!Увидят все — наступит срок,Прославится наш булоног!
ТОКТОМУРАН ДЖЕЧКИН
Прекрасен миг — в ужасном гвалтеВаш президент берет пенальти!Быть может, кто-то скажет: «Поза?!»Нет! Это ловкость виртуоза!
НУФНУТИ КУЧЕ
Легопер-эмпиреец, по знаку судьи выходиНа зеленое поле, как прежде простой и веселый.Кожаный мяч, управляемый ловкой ногою,Дружбы традиции пусть возродит с моряками державы далекой!
НАКАМУРА-БРАНЧЕВСКА
Был парк пронизан лунным светом,Благоухал розарий мой…Ко мне явился за ответомКороль души моей больной…
КАФРО ЛАТТИФУДО
Легоперы — ренегаты,Презирает вас народ!Уж конечно, ренегаты,Презирает вас народ!»
Вечером того дня, когда был похищен Геннадий, уличные споры и стычки усилились. «Кроты», обычно не показывавшие носа в Оук-порт, теперь заполонили улицы, бары, кафе. На причале возле «Алеши Поповича» волновалась большая толпа.
— Надо прощупать русских! — кричали «кроты».
Поговаривали, что каждый из них получил за свои хулиганские выходки по двенадцать клуксов и по бутылке «Горного дубняка».
Ночью страсти не утихали, а, напротив, разгорались. Воя, носились по узким улочкам мотоциклы «кротов» со снятыми глушителями. На стенах крепости, отражаясь в черной воде, колыхались факелы. Никто из приглашенных не явился на грандиозно задуманный вечер «Вальс незнакомых цветов»… Мадам Накамура-Бранчевска в одиночестве скользила по паркету, тревожно вглядываясь в темноту парка, принюхиваясь к розам и орхидеям. Утром горожане стали находить в почтовых ящиках, на ступенях лестниц, на столиках кафе желтые листочки. Какие-то негодяи за ночь распространили «Обращение капитана Рикошетникова к народу Республики Большие Эмпиреи и Карбункл».
