На локтевых и коленных сгибах лиловели синяки. Глядя в лицо матери, мальчик произнес обреченно:
— Болезнь вернулась, да?
— Не говори глупостей, — сказала Руфь. — Выводы будем делать после обследования.
— Вернулась. — Уилл отвернулся к стене.
— Это может быть что угодно. Лечение… химия… подточила твой организм.
— Летом я был совсем здоров.
— И скоро опять будешь здоров.
— Да, конечно, — уныло промолвил Уилл.
Даже если болезнь вернулась, думала Руфь, если клетки-мутанты вновь терзают организм моего мальчика, выход все равно есть. Радиотерапия. Трансплантация костного мозга. У нас остался выбор. Остались шансы.
— Врачи тебя посмотрят. — Она села на кровать и прижала голову сына к своей груди. — Я люблю тебя, Уилл. Ты ведь это знаешь, да?
Мальчик кивнул.
— Но я больше не выдержу, мам. Честно. На повторное лечение я не соглашусь. Иглы. Боль во всем теле. Постоянная тошнота. И все зря.
Руфь обняла сына за плечи.
— Ты не прав. Жить хорошо, Уилл. В жизнь нужно верить.
— Если я опять заболел, лучше умереть.
— Не смей так говорить! Не смей, Уильям. Ты будешь жить. Мы ведь еще даже не знаем, что с тобой.
— Разве? — Он посмотрел ей в лицо. Однако в глазах его ничего нельзя было прочесть.
Они ждали в маленькой комнате с низким потолком. Это была не та комната, где они встречались с врачами раньше. Руфь решила, что, возможно, смена помещения не случайна. Наверное, их хотят оградить от тягостных воспоминаний. Здесь стояли два кресла, между креслами — квадратный деревянный столик. Напротив — узкий бежевый диванчик. На стене над ним висела картина с видом заснеженных гор.
Вошли доктор Колдбек и доктор Гирин. Оба подавленные.
— Профессор Коннелли. Миссис Коннелли. — Врачи пожали им руки, сели и раскрыли папки.
— Мы глубоко разочарованы, — начал доктор Колдбек. — После столь скорой ремиссии мы надеялись на более позитивные результаты.
— Вы слишком рано прекратили лечение? — прямо спросила Руфь.
— Не думаю. Кровь у него была чистая, болезнь ушла. Зачем же пичкать здоровый организм высокими дозами сильных препаратов?
— Каковы его шансы? — осведомился Пол. — В прошлый раз вы говорили, что восемьдесят процентов больных с его диагнозом выздоравливают. Каков процент выздоравливающих при рецидиве?
— Несколько меньше восьмидесяти, скрывать не буду, — ответил Гирин. — И как вы знаете, пробы крови, которые мы взяли у вас обоих и у брата профессора Коннелли, не соответствуют структуре крови Уилла, следовательно, трансплантация вашего костного мозга исключается. Однако мы надеемся найти действенный способ лечения.
— На что мне надеяться? — сказала Руфь. — И что более важно, на что надеяться ему? Он уже столько вытерпел, и все напрасно.
— Не напрасно, — возразил Колдбек. — Вы должны нам верить. Поскольку болезнь Уилла оказалась устойчивой к стандартным препаратам, мы намерены применять химиотерапию в сочетании с радиотерапией. Радиотерапия не столь болезненна, как химия, но побочные эффекты те же.
Руфь вцепилась в подлокотники. Если и у нее сердце разрывается, то каково же Уиллу?
— Мы ведь правильно поступаем, да? — спросила она, внезапно засомневавшись, правильно ли они поступают.
— Продление жизни — наш долг, — сказал Колдбек.
— Любой ценой?
— Когда кто-то из выздоровевших пациентов приходит к нам, — заговорил Гирин, — как, например, Ричард, заглянувший на прошлой неделе сообщить о своем предстоящем браке, у меня исчезают всякие сомнения в нашей правоте. И как ни трудно в это поверить, число выздоравливающих постоянно растет. Мы всегда можем показать на них и сказать: пусть лечение — тяжкий процесс, но оно дает результаты.
Спустя пять дней Уилл получил первую дозу облучения. Полумрак и громоздкие очертания оборудования создавали в комнате зловещую атмосферу, которую еще более усугубляла тишина. Пока Уилла укладывали на покрытый пластиком стол, Руфь держала сына за руку, но потом, когда его, как мумию, начали заворачивать в простыни, она отступила. Уилла обложили свинцовыми щитами, чтобы его ослабленный организм не подвергся лишнему облучению. Даже лицо закрыли.
Стол задвинули в темную полость аппарата. О Уильям… О чем он думает, один, в этом стальном бункере?
Поскольку иммунитет у Уилла был крайне ослаблен, ему пришлось провести в больнице две недели. Из-за панической боязни игл каждый укол превращался для него в настоящую пытку. Стоя и наблюдая, как медсестры вонзают иглы в тело ее сына, Руфь мучилась не меньше Уилла. Это же тело моего любимого мальчика, хотелось кричать ей. Оставьте его в покое. Терзайте лучше меня.
— Почему его держат вместе с другими детьми? — с вызовом спросила она дежурную медсестру. — Он восприимчив к инфекции. Его следует изолировать.
— Миссис Коннелли, мне кажется, вы не вправе…
Она стукнула кулаком по столу:
— Мой мальчик нуждается в особом уходе. Все должно быть сделано для его выздоровления.
— Это не в правилах нашей больницы.
— В таком случае я буду вынуждена обратиться к администратору.
— Он скажет вам то же самое, миссис Коннелли.
— Что ж… — Руфь побарабанила пальцами по столу и пошла прочь.
Она понимала, что ведет себя отвратительно, но прошлый раз она поверила врачам, а они не оправдали ее надежд.
Из коридора она заглянула в палату Уилла. Заметив мать, мальчик махнул ей рукой, предлагая войти.
— Я, пожалуй, воздержусь, — сказала она.
— Почему?
— Боюсь, притащу тебе инфекцию.
— Знаешь что, мам?
— Да?
— Ты говоришь так, будто уже все потеряно.
— Скоро Рождество, — сказала Руфь. — У тебя есть какие-нибудь пожелания?
— Много. А точнее, одно. Но ты не согласишься.
— Давай выкладывай.
На щеках Уилла выступил слабый румянец:
— Я хочу поехать в Дом Картеров.
— Я знаю, но…
Мальчик отвернулся, и у нее защемило сердце при виде его редеющих волос, под которыми лоснился гладкий череп.
— Смешно, правда? — тихо, почти шепотом, проговорил он. — А ведь я слышал, как ты сказала доктору Гирину, будто ради моего спасения готова на все.
— В это время года там очень холодно.
— Коттедж отапливается, да и камин можно разжечь. Под крыльцом и в сарае куча дров.
— Дай мне подумать, хорошо?
Но чем дольше Руфь размышляла, тем больше убеждалась, что еще не готова вернуться в Дом Картеров. Она стала искать компромисс. Решение созрело на следующий день.
— Скажем так, мы поедем на Рождество в Суитхарбор, но остановимся не в нашем доме.
Взгляд Уилла потух.
— Тогда зачем вообще ехать.
— Давай снимем номер в «Кэбот инн»?
— В гостинице? На Рождество? Нет уж, спасибо. — Он устремил взгляд на стену за ее спиной. — Это будет не то.
— Уильям… — Руфь ласково погладила сына по голове. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, честно. И я знаю, как тебе хочется поехать в Дом Картеров, но я пока еще не готова. — Она прижала палец к губам. — Летом, когда я навещала тебя, мне казалось, что я уже могу, но теперь, когда дошло до дела, я вынуждена признать, что это пока выше моих сил.
Огромные глаза Уилла горели. Он смиренно вздохнул, пошевелил губами.
— Ладно, гостиница тоже неплохо. В Доме Картеров было бы лучше, но и так ничего.
— Значит, я звоню?
Когда она положила трубку, Уилл спросил:
— А папа поедет?
— Если захочет, — беспечным тоном ответила она. — Я не возражаю.
Он теперь почти не видел ее. Они встречались в больничном коридоре, сталкивались на автостоянке, но только и всего. Нет, они не избегали друг друга, просто так получалось. И если она смотрела в его сторону, Пол даже не был уверен, что она его заметила. Собравшись с духом, он позвонил ей:
— Может, мне приехать, помочь тебе?
— Как знаешь. Думаю, Уилл будет рад.
— Ты мне тоже не безразлична, Руфь, — тихо сказал он.
— Спасибо, Пол. — Ее тон смягчился.
— Уилл говорил, вы на Рождество собираетесь в Мэн. И остановитесь в «Кэбот инн».
— Так и есть. — Она помедлила и добавила нехотя: — Послушай, Пол, не знаю, нужно ли это, но Уилл хочет, чтобы ты поехал с нами.
— Теплое приглашение, ничего не скажешь. Умеешь ты осчастливить человека.
— Человека, который нас бросил.
— Руфь… Я очень жалею о своем поступке. — Он был почти уверен, что не кривит душой. — Ты по-прежнему единственная женщина, с которой я хотел бы жить.
— Раньше надо было думать.
И я очень жалею, что мы не вместе преодолеваем трудности, не вместе переживаем общую боль, хотел сказать Пол, но промолчал. Он вынужден был мириться с ее враждебностью. Сейчас главное — Уилл. А не она и не он сам.
— Почему ты отказываешься от моей помощи?
