чисто новые картинки, восхитительно как это устроено. И все думают, что они всегда прежние.
Это был как саундчек перед началом: теперь я примусь становиться точкой, складывающей все свои размерности в ноль. Остаются город, улица, три полосы Загородного из центра, одна в сторону центра (для общественного транспорта). Они шумят, приятно. Дома тут с вывесками, почему-то строго группирующимися: в сторону Владимирской Загородный забит обувными. Не по какому-то ценовому принципу – тут дорогое, здесь дешевое, а вперемешку. Обувной «Калевала», «Немецкая обувь», «Саламандер», еще что-то обувное с зелено-белой вывеской, как у Сбербанка, а имеет ли нулевая точка желания? Ну пока они себя не предъявляют, хотя сам этот вопрос и возник. В целом же в психике теперь доминировало одобрение всего подряд, в том числе и любых чьих-либо желаний, которые могли бы привести в эти магазины, например.
Чуть далее по Загородному, за Пятью углами и попсо-джазом, обнаружилась ниша, совершенно пригодная в качестве места для метафизики шаговой доступности: карман, отсутствие дома в общем ряду, а там сквер с тремя-четырьмя скамейками (белые, спинки гнутые, деревянные, белая краска). Это неподалеку от магазина, где в витрине исторический плакат: черный прямоугольник, на нем обратной, белой графикой, как бы линогравюра в негативе – главный дом Пяти углов (Владимирская церковь вдалеке справа выше – непропорционально крупная), а в правом нижнем углу – 300, уже почти отклеившаяся, где 3, разумеется, больше похоже на З, золотенькая наклейка, из фольги что ли. В сквере имелась центральная круглая клумба, пустая. На одной из скамеек пили, конечно, меняя свое состояние на то, которое им подходило сейчас. На некоторой жаре они это делали, чуть колеблясь в мареве, подключались к лучшим вариантам бытия. Мои отчужденность и безразличие сохранялись, желания соответствовать им не возникло, но и это – как место, так и занятие – было одобрено, пусть даже и в безличном каком-то варианте. Также стало понятно, как именно тут находишься не полностью: разглядываешь в окрестностях имеющиеся в них, становящиеся теперь более различимыми элементы, а они тоже не привязываются к психике, не принимаются выстраивать в ней через себя связи, тем более символического характера. Воздействовали прямо чувственно, ровно самими собой, ничего не требуя в ответ. Вот крышка какая-то валяется, еще ерунда какая-нибудь в песке (сером, понятно). Ах, а вот проообооочка! Густо-зеленая, скажем, или лимонно-желтая. И еще плотные кусты возле стены с одного края сквера, полезные по-всякому.
Данный сдвиг сохранил отношение: тут всегда так, но ни одно желание теперь не прилепляется ко мне, все вокруг ровно так – само по себе, окруженное своими дыханьями, не требует подключения к ним. Я теперь тут, но ниоткуда не тянутся щупальца, которые смогли бы извлечь из тебя мысли, уводящие затем куда-либо; будто у того, что было вокруг, щупальца засунулись внутрь. Доброжелательность ко всему сохранялась, мир сделался четче. Вот, например, запахи дерева: есть же разница между белыми лавочками сквера, нагретыми солнцем и стоящими в тени. Между запахами перил, когда-то покрытых лаком, и перил, крашенных краской, не говоря уже о досках забора или карандаше на деревянном столе, – они пахнут по-разному. Тут же и чердачные, и подвальные запахи, еще запах воды со стороны Фонтанки. Запах асфальта (июнь, солнце, 11-е), песка – его тут полно, растений в сквере и стены за кустами, пробки, зеленой пробочки тоже, а также пролившейся из бутылки минералки и, неподалеку, пустой пивной бутылки – какая-то бежевая этикетка; еще раз запах сырой воды – снова, значит, ветер со стороны Фонтанки. Ну и, понятно, запах сквера с его травой и какими-то цветами сбоку, не говоря уже о звуках и разнообразной вещественности, окружающей эту точку: как доступной осязанию, так и недоступной. Все это тут – и никаких желаний, да, собственно, чего ж это вообще о желаниях?
Сколько сочленений должно быть у церкви-раскладушки? Первое: все сложилось внутрь, ты = отчужденная сущность, а все вокруг = какое оно есть, и ничего не происходит, но как-то оно правильно не происходит. Второе: выбор места, где точку раскрыть. Третье: само раскрывание. Четвертое: то, что при этом получается, но это они – и церковь, и религия с их Высшими Силами – должны уже сами. Возможно, есть и пятое – сценарий выхода: должно было произойти, но как-то не очень вышло – ну тогда и пошел себе дальше (сценарий – для того, как и куда именно). Хотя, разумеется, могло и произойти, тут же не так, что результат обязан быть нагляден и понятен. И раз уже 4-й пункт от тебя не зависит, то нет оснований планировать выход, результатом может быть что угодно, и ничего – тоже.
Существенно, что пока не возникла линия, которая продиралась бы к чему-либо конкретному. Ничего из описанного не производило и боковых движений, отклонений из-за перевозбуждения. Конечно, уход вбок на какой-то частный возбудившийся рельс – тоже неплохая история. Но тогда она тут уже началась бы, а длится – исходная. В ней теперь возникли черно-белые картинки, на которых все связаны и зацепились друг за друга в транзакциях различного свойства. Понятно, у меня там доминирует середина 80-х – середина 90-х, потому и картинки окажутся черно-белыми, вот и вся метафизика. Черно-белые окрестности, темно-серые пейзажи. Черно-белая водка, наконец; приятели, ты сам и все прочее черно-белое. Этакая серебряная из тонких ниток-точек переплетенная конструкция, как бы серебро или алюминий среди такого ничто – то есть темной пустоты; тонкая, где-то сгущающаяся, с пересечениями и утолщениями, где-то почти косичкой или спиралью. Плетеные полушария, которые можно надеть на голову или даже глубже черепа, прямо на мозг.
А может, в мозгу так и есть: она реально там выросла, кто ж может разглядеть? Не делает альтернативу реальности. Не влияет, не вмешивается в происходящее сейчас – ну здесь же все теперь цветное. Сетка лежит в голове, словно в смазке (мозг же в какой-то сырости), присутствует вне чувств, но как-то позволяя всему совмещаться, хотя бы топографически. Части этих черно-белых кусков тут еще существуют – дома, улицы, чувства. Вполне существуют, есть же Пять углов. Хотя, конечно, перекрыли проходные дворы – почти все, но на Рубинштейна один как минимум остался, – но надо знать, что там замок на подворотне не работает, спекся (дом то ли 29, то ли 27). Примерно на мозге лежат эти тонкие связи, в сумме – практически авоська, и даже не в том дело, что она производит своим легким давлением на мозг кайф, она просто там есть. Конечно, при
