— Ребята, Юнис! Это он, Юнис! — закричал Абу Хамид, хлопнув себя по бедрам.
Он с величайшей осторожностью передвинул стрелку еще чуть-чуть, и низкий голос Юниса загремел на всю пещеру. Речь его полилась сначала плавно, потом он заговорил быстро-быстро, словно застрочил из пулемета. Только теперь Абу Хамид, окончательно успокоившийся, достал табакерку, свернул сигарету и закурил.
После новостей заиграла музыка. Теперь самое время переброситься несколькими словами, обменяться мнениями. Но надо прежде самому разобраться, что означают некоторые слова, понять их смысл. Абу Хамид, конечно, не хуже любого грамотея понимает литературный язык. Но этот Юнис так тараторит, сыплет всякими непонятными словами, иностранными именами, всякими политическими терминами, названиями городов и стран, что за ним не уследить. Можно было бы кое-что спросить у других, но Абу Хамиду не хочется показывать перед всякими умниками свою неграмотность. Труднее всего ему давались такие названия, как Чехословакия или Югославия. Попробуй, выговори их — язык сломаешь! Но он все-таки в конце концов запомнил и эти трудные слова. И если Абу Хамид все-таки не мог выговорить их сразу и кто-нибудь ему помогал, то он тут же давал умнику отпор:
— Неважно, как произносится! Важно, что их уже взяла Германия!
Глядя на ликующее лицо Абу Хамида, Таруси в шутку заметил:
— Если немцы придут сюда, назначат они тебя, Абу Хамид, начальником полиции. Тогда нам некого будет бояться.
Все засмеялись.
— Избави меня аллах, — с довольным видом сказал Абу Хамид. — Не надо мне никаких должностей! Для меня достаточно, если Германия победит. Да продлит мне аллах жизнь до того светлого дня! Для меня это будет самая большая радость. Да, самая большая радость! И я не скрываю этого!
Кончилась музыка, и опять заговорил Юнис. В пещере снова воцарилась тишина.
Когда передача подошла к концу, Абу Хамид с видом победителя обвел всех торжествующим взглядом и, обращаясь к Таруси, спросил:
— Ну, как? Признаете, что наша взяла? Можем мы спокойно слушать радио и теперь?
— Признаем, Абу Хамид! Благодаря тебе можем снова слушать Юниса! Молодец, Абу Хамид! — послышались голоса.
— Нет, — скромно потупясь, возразил он. — Это благодаря Таруси!..
— При чем здесь я? — перебил его Таруси. — Каждый внес свой вклад. Каждый постарался. Ну а теперь — по домам!..
ГЛАВА 18
Пробило два часа ночи…
Как ни трудно было уходить от Умм Хасан, но Таруси должен был вернуться в кофейню. Ему не терпелось узнать, приходил ли кто-нибудь из полиции, не разыскивают ли его опять. А может быть, дежурят около кофейни?
Умм Хасан сквозь сладкую дремоту видела, что он собирается уходить, но никак не могла заставить себя открыть глаза. Ей хотелось как можно дольше продлить это приятное состояние между бодрствованием и сном. Утомленная его пьянящими ласками, она, почувствовав, что осталась одна, перевернулась на другой бок, что-то невнятно пробормотав, и снова погрузилась в глубокий сон.
Таруси знал, что теперь она будет спать крепким сном до полудня. И проснется отдохнувшая, розовощекая, пышущая здоровьем, полная сил, излучающая и любовь и негу — те тревожащие и волнующие токи, которые с такой неодолимой силой влекли Таруси к ней, возбуждая в нем желание снова крепко обнять ее упругое тело, прижаться к ней, целовать ее пахнущие помадой, но ненакрашенные губы, ощущать ее всю такую теплую, свежую, естественную и захмелеть от ее горячих и нежных ласк. А ласкала она, как, наверное, никакая другая женщина в мире. Прижмется плечом и говорит: «Поцелуй меня, поцелуй…» А сама, обжигая тебя дыханием, влажными губами нежно прикасается к уху и шепчет ласковые слова, от которых голова идет кругом и закипает кровь. Она говорит так тихо, что ты этих слов уже почти не слышишь, а скорее ощущаешь по движению губ, пока этот трепетный шепот не переходит наконец в учащенное дыхание. Оно смешивается, сливается в одном ритме с твоим, переходит в бурю, в вихрь, в бешено несущийся поток, который поднимает тебя вместе с ней и несет неведомо куда, пока оба не проваливаются в бездну, над которой вскоре смыкается спокойная гладь бескрайнего моря. Тогда она подкладывает свою руку под твою щеку и шепчет: «Спи, мой милый, мой хороший… Мой единственный… Усни на моей руке». А другой рукой гладит и теребит твои взлохмаченные волосы, вытирает твой влажный лоб. Иногда она в объятиях Таруси ненадолго забывалась в сладостной дреме, но и во сне беззвучно шевелила пересохшими губами, которые, казалось, уже сами по себе все еще продолжали произносить эти ласковые, предназначенные только ему одному слова.
Проснувшись под утро, Таруси тихонько, стараясь ее не потревожить, уходил к себе, а она, сморенная сладкой дремотой и ласками, спала беспробудным и безмятежным сном.
Но днем ее неотступно преследовала одна тревожная мысль, которая омрачала ее, казалось бы, безоблачное счастье. Она жила в постоянном страхе, что Таруси разлюбит ее, бросит, как бросал других женщин до нее, и тогда она снова волей-неволей должна будет вернуться к своему прежнему образу жизни, о котором ей не хотелось даже вспоминать.
«Потеряю его — потеряю все, — думала она. — Без него жизнь не мила. Брошусь в море. Покончу все счеты сразу, навсегда…»
Но внутри у нее все кричало, протестовало против такого исхода: «Нет! Нет! Я хочу жить. Он будет все время со мной. Я нужна ему. Я его никуда не отпущу. Никому не отдам. Ведь ни одна другая женщина не сможет его любить так, как я, потому что нельзя любить сильнее. Господи, за что я его так люблю?!» И беззвучно смеялась своему глупому вопросу.
А Закия, немолодая женщина, которая жила у нее, видя, как она мучается, с доброй улыбкой успокаивала ее:
— Ну чего ты терзаешь себя? Ведь он тебя тоже любит. Поверь мне, доченька, я старая женщина, многое повидала на своем веку: этот мужчина не чета другим. Это настоящий мужчина — и сильный, и смелый, и честный. Не смотри, что он в возрасте. В эти годы настоящими мужчинами и становятся. А от молодых один только дых — что проку-то! Я с первого взгляда оценила его по достоинству, поэтому-то и познакомила тебя с ним. Из всех мужчин он самый сильный, самый лучший. Недаром его все в городе уважают и считаются с ним. Как он стал к нам ходить, на наш дом сразу снизошли милость и благословение аллаха. Раньше и камни нам в окна бросали, и дверь мазали, и какими только грязными словами не оскорбляли. А теперь? Даже жандармы и полицейские, которые охраняют тюрьму напротив, стали относиться к нам с уважением. И соседи по-другому на нас смотрят. Все с почтением спрашивают о Таруси, интересуются им…
— А почему он редко к нам приходит? Почему среди ночи исчезает? Ты порасспросила бы Абу Мухаммеда!
— Да я пробовала. Но у него не больно-то много выпытаешь. Говорит: иногда ночует в кофейне, иногда где-то на стороне. Днем тоже, бывает, уходит, а куда — не говорит. Таруси сам не болтает лишнего и не любит, когда к нему с расспросами лезут.
— А ты сама как думаешь? Нет ли у него другой женщины?
— Уверена, что нет… А даже если б и была, что из этого? Редкий мужчина довольствуется одной женщиной. Уж такова их натура. Но где бы он ни шлялся, а тянет его всегда в тот дом, где сердце оставил. Где его любовь — там его и кров. А сердце свое, поверь мне, он у тебя оставил. Любит он тебя, и выбрось ты всю блажь из головы. А хочешь его к себе навсегда привязать, сходи лучше к шейху Ибрагиму. Он даст тебе зелье. Напиши на тонкой бумажке имя своего возлюбленного и раствори ее в этом напитке, а потом дай ему это выпить — навек к тебе привяжется. Шейх Ибрагим чудеса творит. Даже к брошенным женам мужей возвращает. Вот тебе мой совет: не терзай и не мучь себя понапрасну. Останется твоим Таруси. Уж я-то в мужчинах разбираюсь. Немало их на своем веку повидала.
Но как ни успокаивала ее старая Закия, а на душе у Умм Хасан все равно было тревожно. И только в объятиях Таруси эта тревога сразу исчезала, словно испарялась от бушующего в ней огня, который мог разжечь в ее душе только он, тот единственный, долгожданный, самый лучший из всех мужчин, который доставляет женщине радость быть покорной и послушной, готовой отдать всю накопившуюся в ней страсть и любовь, чтобы сделать его тоже счастливым.
Для нее таким мужчиной стал Таруси. Его она ни с кем не могла сравнить. То, что он в годах, правильно говорит Закия, не имеет значения. Для нее, уже вполне созревшей женщины, познавшей к тому же жизнь, нужен как раз такой — опытный, волевой и сильный мужчина. Один только взгляд его может взволновать женщину. Но он вовсе не бабник, ищущий любовных приключений. Его сила, темперамент скрыты внутри, прячутся за оболочкой внешнего безразличия к женщинам. Это еще больше притягивало ее к нему. Ни один из мужчин, которых она знала раньше, и даже все они, вместе взятые, не могли так наполнить ее жизнь. Им удавалось на какое-то время овладеть ее телом, но никто из них не мог завладеть ее душой, разбудить ее чувства, заставить испытать счастье быть покорной и послушной. Ведь недаром еще в детстве ее называли «бесенком» — никто не мог ее приручить. И позже, сколько ни пытались, так и не удалось никому подчинить ее силой, поставить на колени или навязать свою опеку. Она не признавала никаких запретов и ограничений, была своенравной, упрямой, капризной. А вот теперь готова довольствоваться самым малым — и слушаться, и покоряться, и даже признавать право мужчины на женщину, о котором ей так часто говорили. Не мужчины вообще, а именно его. Только ему, и никому другому, она готова и будет безмерно рада подчиняться, служить, помогать, быть для него не просто женщиной, но и другом.
