Но счастье, как и небо, не может быть всегда безоблачным. Единственной тучкой, омрачавшей ее счастье, был страх, что она потеряет Таруси. Вдруг он охладеет к ней, бросит ее, найдет себе другую? Сможет ли она удержать его?.. Что она должна для этого сделать?.. Как вести себя?..
ГЛАВА 19
Абу Хамид, проснувшись рано утром, пошел пройтись по городу — ему не терпелось поделиться последними новостями и послушать кстати, что говорят вокруг. Зашел он на рынок, постоял около мастерской Али Хаяты, послушал заумный спор шейха Мустафы, служителя мечети, с хаджой Мухаммедом ас-Сейидом о том, как можно взвесить сон, который тебе приснился, попытался вставить и свое слово — мы, мол, тоже кое-что понимаем — в их диспут и направился в кофейню Абу Заккура.
Солнце стояло уже высоко. На улицах играли только малыши — босоногие, чумазые, непричесанные, — сновали закутанные в милайи женщины. Начинался рабочий день. Город пустел. По улицам слонялись лишь те, кто не работал. В кофейне Абу Заккура, прижавшейся к старой церкви с полуразрушенным куполом, уже сидел народ — здесь тоже начался своеобразный «рабочий» день. Из ее открытых окон доносился стук костяшек игроков в нарды, в нос бил запах кофе и табачного дыма. Наиболее удобные места были заняты курильщиками наргиле.
Абу Хамид сел, где побольше было людей, выпил чашечку кофе. Показав своей палкой в сторону храма, который, говорят, был построен еще во времена Древнего Рима, громко произнес, так, чтобы услышали все:
— О аллах всемогущий и милосердный! То, что построили римляне, все еще стоит, а сами они все-таки не удержались в нашей стране. Неужто же французы останутся у нас вечно!
— Что ты? — ответил за всех Абу Заккур. — Война кончится — они тут и дня не продержатся.
— Да, жизнь — штука сложная, — философски заметил Абу Хамид. — Война — зло, а бывает, обернется и добром. Вы меня спросите, какая война обернется добром?
Он испытующим взглядом обвел всех и, помолчав немного, радостно выпалил:
— Гитлер напал на Россию!
— Да ну?!
— Кто тебе сказал?
Абу Хамид загадочно улыбнулся.
— Кто сказал, неважно. Лучше не спрашивайте, это секрет. Зачем вам влезать в чужие тайны? И меня на грех толкать? Секрет, если его знают двое, уже не секрет. Вы же знаете меня, человек я неболтливый. Достаточно того, что я вам сказал. У меня источник что надо. Разве я вас когда-нибудь обманывал?
— Нет! Ну что ты!
— Так вот, попомните мои слова: теперь Англия запросит у Германии мира!
Его стали тормошить, пытаясь выжать из него хоть какие-нибудь подробности. Требовали, чтобы высказался яснее. Но Абу Хамид не проронил больше ни слова. В душе он уже раскаивался, что выдал свою главную новость здесь. Надо было бы идти с такой вестью в кофейню Ибн Амина, где ее оценили бы по достоинству. Там, в квартале Шейх Захир, люди более образованные, умеют слушать и знают цену новостям. А здесь, в квартале Шахэддин, темнота, им что ни скажи — в одно ухо влетит, в другое вылетит. Именно поэтому он с важной вестью прежде всего бежал в кофейню Ибн Амина. Если же по какой-либо причине новость из-за рубежа вдруг его обгоняла, он пытался тогда взять реванш сообщением о важном событии в стране или на крайний случай — в своем родном городе… Иногда над ним подтрунивали или ставили под сомнение его сообщения. Тогда он, оскорбленный, покидал кофейню Ибн Амина и направлялся к Абу Заккуру. Тут и вчерашнее событие было последней новостью и каждое его слово принимали на веру.
Абу Хамид сделал еще несколько затяжек из наргиле, отвернул свой мундштук и, не дожидаясь, пока потухнет в головке уголек, вышел на улицу. Зашел в парикмахерскую, побрился и с достоинством, не торопясь, направился прямым путем к Ибн Амину.
Там несколько молодых парней резались в карты, другие стучали костяшками нард.
— Здорово, ребята! — поприветствовал их Абу Хамид и, пройдя мимо, занял свободный столик в самом дальнем углу.
Не успел он допить чашку кофе, как к нему подсел Исмаил Куса. Подошло еще несколько человек. Скоро в углу не было свободного места. Никогда еще не собиралось здесь столько народу. Но Абу Хамид все еще хранил молчание.
— Абу Хамид, что нового сегодня? — спрашивают со всех сторон.
— Ничего особенного, — скромничает он.
— Да уж ладно, не тяни. У самого небось язык так и чешется…
— Я же говорю вам: нет ничего.
— Так мы тебе и поверили!
— Ты ведь всегда начинен новостями. Они так и прут из тебя.
— Новости, сынок, что рыбка. Бывает, ловится, а бывает, и нет. Ты ведь не каждый день возвращаешься домой с уловом. Вот и я не всегда с новостями прихожу.
— А где ты был вчера вечером?
— Это неважно.
— У своей дамы сердца! — пошутил Исмаил Куса.
— Вот и ошибся, Исмаил! Не знаю, как тебе, а мне приятней проводить вечера в мужской компании. Вчера, если это вас так интересует, я был в кофейне Абу Заккура. С не менее уважаемыми и достойными людьми. И ушел оттуда после закрытия кофейни. Так что ты на меня, пожалуйста, не наговаривай.
— Ладно, не обижайся, — примирительным тоном сказал Исмаил. — Ну, а вообще как дела?
— Все хорошо, — уклончиво ответил Абу Хамид.
Он еще раз обвел всех взглядом, как бы пытаясь установить, заслуживает ли этот народ того, чтобы он делился с ним столь важными новостями. Так оценивает свою публику певец или дирижер перед началом концерта. Пока он не видит здесь солидных людей. Собралась одна мелюзга. Разве они сумеют по-настоящему оценить его новости? Нет, здесь он и рта не раскроет. Как бы они его ни упрашивали, главная новость останется при нем.
— Да что с тобой, Абу Хамид? Это же не в твоем обыкновении так скромничать. Ну, выкладывай, не томи, — наседали на него со всех сторон.
— Клянусь аллахом, нечего рассказывать. Вчера так и не удалось послушать радио. Погода, видите, какая стоит, ветрище все дует и дует.
— Может, у тебя есть что-нибудь новое, Исмаил?
— У меня — о внутренних делах. На базаре слышал вчера, как будто по всей Сирии народ опять начинает шевелиться. Ожидают выступления.
Все головы сразу повернулись в сторону Исмаила. Забыв об Абу Хамиде, люди придвинулись поближе к Исмаилу. Такое безразличие к нему обеспокоило Абу Хамида, и он тут же подал голос:
— Какое выступление?
— Против французов. Говорят, что начнется оно сразу во всех городах — в Дамаске, Халебе, Хомсе, Хаме и Латакии.
Исмаил Куса — человек состоятельный, имеет свою землю, вроде никогда политикой не интересовался. А тут на тебе, вдруг такая осведомленность. И говорит с таким пылом, аж уши раскраснелись. Что бы это могло значить? Кто же собирается выступать?
— Я так слышал, — продолжал Исмаил, — что хотят объявить независимость Сирии.
Эта новость была настолько неожиданна, что все растерянно молчали.
— Какое там выступление? Какая независимость?! — воскликнул Абу Хамид. — Просто Национальный блок, наверное, хочет снова взять власть в свои руки, как это уже было в тридцать шестом году!
Все вдруг опять зашумели. Исмаил хотел было возразить что-то Абу Хамиду, но тот, воспользовавшись общим оживлением, встал и вдруг куда-то исчез, как сквозь землю провалился.
Пока Абу Хамид говорил, в дверях кофейни появился Абу Мухаммед, который делал ему знаки. Просто так он не пришел бы. Наверно, его прислал Таруси. Абу Хамид отошел с ним в другой угол кофейни и с тревогой спросил:
— Что случилось? Опять обо мне спрашивают?
— Если бы только спрашивали! Они тебя сейчас ищут повсюду. Спасайся, пока не поздно! Не теряй ни минуты!
— Неужто пахнет жареным?
— А ты как думал? Уже арестовали несколько человек.
— Аллах, аллах! Это ты от Таруси узнал? А он не сказал, куда бежать? Где теперь скроешься?
Абу Хамид, растерянный и испуганный, сыпал вопросы один за другим, не дожидаясь даже ответа на них. Он утратил вдруг способность думать и принимать какие-то решения. Он так хотел бы, чтобы другой кто-то подсказал ему, что делать, куда бежать и вообще как выйти из этого неприятного положения.
— Таруси узнал об арестах от Надима Мазхара, — продолжал Абу Мухаммед. — А когда полицейские пришли к нам и спросили тебя, тут все стало ясно. Для чего ты им нужен? Не в нарды же играть. Таруси постарался пока отвлечь полицейских, предложил им кофе, наргиле, а меня послал предупредить тебя об опасности. Таруси сказал, чтобы ты спрятался где-нибудь в Шахэддине и никуда не выходил. Уж там тебя никто не найдет.
Абу Хамид послушался совета. Он прошел в уборную, оттуда через заднюю дверь выскочил на улицу и так припустил бегом, что только каблуки застучали. Запыхавшись, он переходил с бега на шаг, потом опять бежал, стараясь держаться подальше от людных улиц, петлял в лабиринте извилистых переулков, с испугом оборачивался, остерегаясь погони. Если сзади раздавался какой-либо подозрительный шум, он только поддавал пару и бежал еще быстрее, уже не оглядываясь.
