Но одно маленькое знаменательное событие до конца школьной смены все-таки произошло – и снова на перемене. Санчо шел по первому этажу, прислушиваясь ко всему, а мимо проходил с каким-то мотком проводов невысокий паренек и кивнул ему. Санчо механически кивнул в ответ и даже не остановился. Но через несколько шагов подумал: он никогда не видел этого типа с проводами. Паренек выглядел его сверстником, может, на пару лет постарше. Только совсем не походил на школьника из-за этих проводов и рабочей спецовки. Откуда тот знал Кукушкина?
Санчо обернулся. Перемена бушевала, но того, кто был ему нужен, и след простыл.
Начался последний урок, и Санчо забыл обо всем.
Название урока было тяжелое и колючее, как «противотанковый еж», – БЖД. Безопасность жизнедеятельности. И ее отходов, всегда плоско шутил Григорьев. Говорили, что раньше такой предмет был только в одиннадцатом классе, но теперь, в связи с возросшей угрозой терроризма, его ввели и для восьмиклассников.
Санчо нравилось это самое БЖД. Даже не тем, что там рассказывали, как и чего делать, если начнется какая-нибудь заваруха. И не тем, что показывали настоящее оружие, хотя и с рассверленным стволом, а потом дали пару раз собрать-разобрать автомат. Пули тот не выпускал, но вместо стреляных гильз цельные патроны выбрасывал – загляденье!
Нет, Санчо нравилось то, где всегда проходили эти уроки.
Школу выстроили до революции, а затем еще достраивали, уже в тридцатых годах, при Сталине. Тогда же и вырыли бомбоубежище, где можно было разместить жителей чуть ли не всех окрестных улиц.
Когда на самом деле началась война, в школе разместили госпиталь. Город не бомбили, но воздушные тревоги случались, и тогда в убежище скрывались раненые и медперсонал. А после войны сюда опять вернулась школа, и в лабиринтах убежища сделали несколько учебных классов и устроили всякие подсобные помещения. О прямом назначении тоже не забывали, потому что тогда уже опасались войны атомной. А теперь вот террористов…
Неприметная дверь без таблички уводила в подземелье. Уроки по БЖД проводили в специальном классе внизу. Он когда-то назывался классом начальной военной подготовки. По стенам там висели разные интересные плакаты, каждый из них старше Кукушкина втрое, а может, и впятеро. На плакатах были нарисованы схемы распространения радиации при ядерном взрыве на земле, под землей и в воздухе; что надо делать при неожиданной атаке; как оказывать экстренную помощь и переносить раненых. Еще тут стоял манекен в противогазе и костюме химической защиты. А за стенкой, в соседнем зале, располагался самый настоящий тир, где иногда можно было пострелять из пневматического ружья под бдительным взглядом военрука.
Но это была известная часть подземелья. На самом деле убежище змеилось лабиринтом под всей школой с ее несколькими корпусами. Никто из тех, кто здесь учился, не знал, куда ведут все закоулки. Иногда мальчишек звали в темные коридоры перетащить что-нибудь. Санчо видел, сколько в этих катакомбах всякого хлама. Он не исключал, что где-то за надежно запертой дверью могут храниться настоящие винтовки, пистолеты и патроны, а может, даже гранаты. Неиспользованный запас еще со времен войны. Была же подсобка, где стоял железный шкаф, доверху набитый противогазами!
Санчо слушал вполуха бывшего военрука Михалыча, который теперь значился преподавателем БЖД, и думал, сколько вопросов он задаст Ланселоту, когда пойдет к нему сразу после этого урока. Ведь он толком ничего не узнал вчерашним вечером.
Урок закончился раньше обычного. Военрук Михалыч сказал, что все могут быть свободны, кроме мужской половины класса. Насчет мужской половины он, конечно, перегнул, было таковых всего девять на четырнадцать дам. Михалыч нарисовал перспективу оставшимся: они помогают перетащить несколько снарядов, а он разрешает затем с полчасика пострелять в тире и дает винтовки.
Мужская половина, кроме Санчо, воспылала энтузиазмом. Кукушкину же деваться все равно было некуда.
Они гуськом прошли по лабиринту коридоров и достигли подземелья, где хранились относительно новые маты и частично разобранные тренажеры. Пару тренажеров и штабель матов и нужно было поднять наверх, в спортзал.
Санчо работал в двойке с Григорьевым. Но из-за комплекции и общей неспортивности Кукушкина они все время оказывались последними. Естественно, самый нижний из штабеля достался тоже им. Когда они взгромоздили поклажу на второй этаж, в зале их встретил только Михалыч. Он велел стащить обратно вниз один старый, истрепанный мат. «…А потом приходите в тир!» Кукушкин всю дорогу в подвал теперь должен был слушать ворчание Григорьева.
Они втащили ношу в подсобку и бухнули на другой штабель, выше их самих. Мат, разумеется, лег неровно. Мучимый чувством вины, Санчо отправил Григорьева в тир и сказал, что слазает наверх и поправит. Дел оказалось на полминуты. Санчо рассчитывал догнать Григорьева в коридоре.
Но когда он вышел в коридор, Григорьева уже не было. Наверно, успел свернуть за угол. Зато у поворота, преграждая дорогу, стояла высокая фигура.
Лампа дневного света замигала, будто не верила сама себе. Так же дрожал свет фонаря вчера вечером, когда Санчо увидел бой Ланселота.
Фигура была иной, чем те, с кем дрался рыцарь. Они по крайней мере выглядели живыми. У этого же типа лицо синело, как у покойника. Кроме того, противники Ланселота одевались вполне современно. А синелицый кутался в древний ветхий плащ, полы которого превратились чуть ли не в лохмотья. Санчо даже заметил большую дыру, сквозь нее виден был рукав… камзола?
В свете лампы блестела выпуклая застежка плаща. Санчо даже вспомнил, как она называется – фибула.
Темные спутанные волосы синелицего закрывали один глаз. Второй, опять же, настолько глубоко ушел в глазницу, словно провалился, как у настоящего мертвеца. Тем не менее глаз был живой. Санчо даже заметил, как двигается зрачок.
Синелицый ничего не говорил, только сверлил Кукушкина этим глазом. Санчо не двигался с места.
Фигура выпростала руку из-под плаща. Кисть закрывала рваная перчатка. Санчо заметил, что на руке отсутствует мизинец.
– Меч-ч, – глухо сказала, почти прошипела фигура.
И Санчо понял, что ей надо. То же, что троим вчера надо было от Ланселота. Этот рыцарь-покойник с ними заодно.
Язык словно присох, и Кукушкин помотал головой в знак отрицания.
Фигура не спеша убрала руку снова под плащ. Там звякнуло. У Кукушкина упало сердце, как оно иногда падало, когда он слышал звон инструмента в кабинете стоматолога.
Рыцарь-покойник вытащил руку уже не пустой, а с мечом. Лезвие было темным, но отнюдь не ржавым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
