– Логично, – согласился Вадька, но, прежде чем Катька успела загордиться, добавил: – Только никаких дядек на осветительских мостках не было. – Он прикрыл глаза, вспоминая мчащуюся впереди юркую фигурку в черном трико и головокружительный прыжок на мостик. – Это кто-то из балетных.
– Значит, точно не Ритка! – аж подпрыгнул Сева.
– Сообщник… – промямлила Катька. – Еще один…
– Не много сообщников для одной балерины? – ехидно-невинным тоном осведомился Сева и высокопарно продекламировал: – Ритка – босс балетной мафии! Торгует наркотиками из-под пачки! А оперные у нее шестерят – долги выколачивают на высоких нотах. И вообще, это они только сказали, что репетиция, а сами поехали с гопниками стрелку забивать.
Кисонька вдруг представила: уединенная полоса лесопарка, серые воды реки, выстроившиеся в ряд машины, за которыми, сжимая в потных кулаках кастеты и велосипедные цепи, настороженно прячутся мужики в спортивных костюмах – быковатые такие, с бритыми затылками и небритыми мордами… И тут на берег один за другим выкатывают тяжелые черные джипы, из которых выпрыгивают балерины в белых пачках…
– Бр-р-р! – Кисонька потрясла головой. Воображение разгулялось окончательно – вооруженные бейсбольными битами балерины в лучших балетных традициях перепархивали через капоты, стремясь добраться до гопников. Лена Матвейчук забивала какого-то бритоголового монтировкой.
– Тех двоих Ритка могла нанять… – протянула Кисонька, напрасно пытаясь отогнать от себя видение балетной примы, раскланивающейся под аплодисменты над слабо вздрагивающим телом избитого гопника. – Особенно если они говорили правду и Настю действительно не собирались убивать, а только запереть на пару дней. За такое если поймают, много все равно не дадут, можно даже за простое хулиганство выдать – сказать, что пьяные были, показалось прикольным девчонку запереть. Но с софитом совсем другое дело, – она покачала головой. – Это уже убийство! Или нанесение тяжких телесных повреждений? Тут надо профессионала нанимать за большие деньги.
– Профессионалы софитами не кидаются, а если кидаются – то не промахиваются. Тем более за большие деньги! – немедленно вставил Сева.
Кисонька согласно кивнула:
– Или от отчаяния самой рискнуть…
– То есть – похитить не вышло, решили софитом прихлопнуть? Замаскировать под несчастный случай? – подхватил Вадька, и глаза его под очками глянули остро, как два буравчика. – Но тогда получается – преступника поджимает время, иначе он не стал бы рисковать, а просто организовал новое похищение. Значит, Настю надо нейтрализовать…
– До вечернего представления, – невозмутимо проинформировала Катька. – Похитить, отравить, ногу поломать… Чтоб не смогла танцевать. А кому это надо – только Ритке! – торжествующе выпалила Катька и поглядела на остальных снисходительно.
– Катька! – надрывно застонал Сева. – Ритка была на сцене! Ее саму чуть не пришибло!
Круг замкнулся.
– И еще… Я Ритку за руки держал… – после долгого молчания нерешительно добавил Сева. – У нее маникюр – во! – Сева развел руками, как рыбак, показывающий размеры пойманной щуки. – Все ногти целые. Значит, не она дядек из шкафа выпустила?
– А, так вот зачем ты к ней обниматься лез – ногти проверить хотел? – злобно процедила Катька.
– Я не лез, – с достоинством сообщил Сева. – Она сама! – и он горделиво приосанился.
– Судя по характеру действий преступника, ему… или ей… нужно, чтоб балерина Настя не смогла танцевать в спектаклях, причем уже сегодня вечером, иначе преступник не стал бы торопиться, – подвел итог Вадька. – Но единственный человек, которому это выгодно, – ее соперница Ритка была на сцене, когда Настю пытались убить, и чуть не пострадала вместе с ней! Из этого следует… – Вадька помолчал и, так ничего толкового не придумав, закруглил свою речь: – Что мы чего-то не знаем и чего-то не понимаем!
– Гениально! – почтительно кивнула Кисонька. – Понимание, что мы чего-то не знаем и чего-то не понимаем, безусловно, поможет нам что-то узнать и что-то понять.
Вадька покосился на нее подозрительно, но девчонка ответила ему таким внимательным и серьезным взглядом, что Вадька смутился, неразборчиво забормотал и смолк.
– Ну где же Мурка? – после нового молчания обеспокоенно сказала Кисонька, привычно схватилась за телефон и тут же оставила, вспомнив, что звонить некуда.
Точно в ответ в коридоре послышались шаги, дверь распахнулась…
– Вот! – довольно провозгласила девушка в черном трико и черной пачке, заглядывая в гримерку. – Я ж говорила, найдем твоих ребят! Я так и думала, что их Настя приютит! – Прима Лена Матвейчук распахнула дверь еще шире – и следом за ней в гримерку шагнула напряженная, как струна, Мурка, тискающая в кулаке свернутую трубочкой театральную программку.
– Заметь… – тыкая Севу локтем в бок, прошипела Катька. – Она даже не предполагает, что нас тут Ритка посадила, хотя у них с Настей общая гримерка!
– Ритка? Не-е… – замотала головой балерина. – Вот в туалете перед годовым отчетным спектаклем запереть – это да, это Риткин стиль, а пустить в гримерку и чаем напоить… Не-е-е! – Она добродушно засмеялась, казалось, ее забавляет вредность Ритки.
Сыщики многозначительно переглянулись – выходит, Ритке уже случалось кого-то запирать.
– А правда, что наш Александр Арнольдович в спектакль гуся ввел, а тот на Ритку софит скинул? – кивая на восседающего на спинке стула Евлампия Харлампиевича, с любопытством спросила прима.
– Он вашу Ритку спас! – возмутилась Катька, умудряясь укоризненно глядеть сразу и на Лену, и на Евлампия Харлампиевича – похоже, ее одинаково возмущали и недооценка высокой роли гуся в спасении девчонки и… то, что он вообще взялся Ритку спасать.
– И вовсе не он, а я спас Ритку! – еще сильнее возмутился Сева.
– А Евлампий Харлампиевич – тебя!
– Ух ты! – восхитилась Лена. – Жалко, меня там не было, хоть бы посмотрела!
– А не было, так и не говорите… – обиженно пробубнил Сева – нет, ну почему, когда близняшки кого спасают, так все вокруг суетятся, хвалят, а как ему удалось хоть кого спасти, так сразу норовят кусок славы отобрать? – Не было… – повторил он и вдруг подозрительно уставился на топорщащуюся Ленину пачку. – А чего ж вы тогда переодевались? – напористо, совершенно прокурорским тоном спросил он, мрачно разглядывая балерину из-под насупленных бровей. – Вы же сами говорили, что танцевать не будете! Целый год!
Остальные сыщики поглядели на него с удивлением – чего на человека накинулся? Тем более что Лена отчаянно смутилась – точно ее поймали на чем-то нехорошем… Зато на лице Мурки отразилось столь же отчаянное облегчение, и, стоя у Лены за спиной, она принялась подмигивать компаньонам и корчить непонятные рожи. И тут до Вадьки дошло!
Черное трико! Черное трико несостоявшегося убийцы – и черное трико Лены Матвейчук! Трико, на которое сверху легко нацепить пачку! Но… зачем Лене, и без того приме театра, за которой сумасшедшие поклонники бегают толпами, кидаться светильниками в какую-то девчонку – вчера из хореографической школы?
– Ну… переоделась и переоделась, просто так… Это вообще моя пачка, я в нее сто раз переодевалась! – придерживая пачку обеими руками, точно ее могут вдруг отнять, выпалила Лена и затравленно огляделась по сторонам. – Имею право!
– Конечно, конечно, – забормотала удивленная Кисонька. – Я вот даже без всякого права… – она осеклась, сообразив, что лучше не вспоминать про нацепленную без спроса пачку, и неловко закруглилась: – Я вот тоже… постоянно переодеваюсь. И перед школой, и после школы, и перед тренировкой, и как в кафе иду – переодеваюсь, и… и как не иду…
– Иногда мне кажется, ты переодеваешься, даже чтоб сходить в туалет, – не выдержала Мурка.
Лена немедленно с готовностью засмеялась. Точно обрадовалась, что внимание переключилось на другого человека.
– Ой, а я раньше тоже любила переодеваться, а теперь – не очень. Устаю, – пояснила она. – На репетициях переодеваешься, на спектаклях по два-три раза переодеваешься… А тряпки люблю, – призналась она и снова покрутилась перед зеркалом, точно что-то прикидывая. – Как увижу симпатичную, обязательно куплю! И с гастролей привожу… А потом они висят в шкафу и висят, – скорчив огорченную рожицу, добавила она. – И вроде бы есть куда надеть – хоть сюда, на работу, чтоб девки обзавидовались, – а лень! Так и хожу в джинсах. Потом опять крутую шмотку увижу – и снова покупаю! Димка уже ругаться стал. Димка – это муж мой, – напомнила она. – Говорит, полный шкаф тряпок, на половине даже ценники не оборваны, хоть распродажу устраивай!
– Жалеете, что в Китай не поедете? – все тем же прокурорским тоном, как на допросе, отчеканил Сева. – Там шмоток – хоть завешайся!
