Ах, какие роскошные бывают на свете глупости. И как их порой не хватает.
Впрочем, речь не только и не столько о свадьбе Фетиды. Смотри шире. Теперь богам всяческих рангов опять позволено вообще хороводиться со смертными. По трактирам их ходить без всяких божественных заданий, в постель к ним заваливаться; без всякого там тумана и золотого дождя. А то придти в гости и в постель не заваливаться. Или заваливаться не сразу. Поморочить их сначала всяческими рассказами о могучей беспечальности бессмертных, поглядеть в их ошарашенные глазенки, что хочешь, делай, и ничего тебе за это не будет. Дозволенное, правда, становится пресноватым. Даже приключения эротические. Но, во-первых, дозволенное пресноватым становится не сразу. Во-вторых, эротическое, если и приедается в общении с людьми в какой-то момент, однако спустя некоторое время опять становится притягательным. Если вообще эротическое может бессмертным надоедать. Боги подобного что-то за собой не замечали... Так что гуляй, пока можно. Ведь обратный поворот, запретительный, может случиться в любую минуту. У Зевса не залежится. В мысли царя бессмертных, конечно, если он не хочет, не проникнешь. Однако обычной божественной проницательности и не зевсового священного наития хватает, чтобы предвидеть: концу быть. Непроизнесенное между богами тоже как объявленное, чего не понять бессмертным. Подумали и - вроде посовещались.
Вслух же это не обсуждалось, вслух собирались обсудить, кого все-таки из смертных пригласить на свадьбу.
Муза Калиопа (олимпийцы собрались по-свойски, с женами и детьми) вдруг опередила всех:
- А я приглашу Орфея.
И все испортила, нарушила божественную задумчивость, небесную тишину.
- Этого-то зачем? - немедленно заупрямился покровитель искусств Аполлон.
- Сыночек он мой... И божественный певец, - скромно и счастливо объяснила муза эпической поэзии.
- Сы-но-чек, - недовольно передразнил ее водитель хоровода муз. - Этот твой сыночек твердит "Аполлон, Аполлон", а смотрит мимо меня. Словно меня и нету. Словно он имеет в виду кого-то другого. Говорит "Солнце", но видит не Гелиоса. Он и мимо него смотрит. Куда, я спрашиваю? И отвечаю. Такому богу, как я, нет труда предвидеть. - Аполлон произнес это последнее небрежно, легко и просветленно. - Он выступит против порядка, заведенного богами. Он склонен думать, видите ли, что хаос все создает. Все из хаоса выходит и в хаос же возвращается... Певческие бредни.
- Однако есть же что-то в хаосе, если посмотреть не предвзято, откликнулась Эрато, муза эротических песен и свадеб.
- Дура, кобылица парнасская, - рявкнул Зевс, который до этого довольно благодушно и даже с хитроватой поощрительностью взирал на собравшихся. Опять что ли на свадьбе через край хватила?
- Урания, астроном и математик, и та молчит, а эта..., - заметил пристроившийся к своему венценосному отцу Арес.
С недавних пор он вошел во вкус, то и дело стал выступать на божественных сборищах.
- И ты заткнись, - не внял ему отец.
Эрато сложила свои пунцовые губки в обиженный цветочек, а Арес проворчал:
- Заткнись... Забыли, как расплясались под музыку Орфея.
Он вскочил и, взмахнув руками и передразнивая, показал, как, глупо покачиваясь, боги танцевали.
- Ты тоже здорово приплясывал, - напомнила Аресу Артемида.
- Это же прекрасно, - вступилась за Орфея Амфитрида, прибывшая сюда вместе со своим Посейдоном. - Танцы, - мечтательно произнесла она, - да еще на свадьбе.
- Для свадьбы хорошо, - согласилась Гера.
- Разве я про то, - отозвался на слова жены Зевс. - Пусть приходит... Я совсем про другое.
Но в голосе его все еще поколыхивалась угроза.
- А кого позовешь ты? - спросила Гера мужа, несмотря на то, что он еще не остыл.
- Кастора и Полидевка, - вырвалось у Зевса.
Боги замерли. Кастор считался сыном Зевса и Леды. Той самой Леды, к которой нынче зачастил по старой памяти владыка бессмертных. Как-то сейчас разразится Гера. Надо же, даже Геракла своего Зевс не вспомнил.
Однако Гера спокойно поинтересовалась:
- А почему двоих?
- Потому что братья, - буркнул всецарь, не без осторожности поглядывая на жену.
- А я приглашу Геракла, - буквально пропела Гера.
Тут-то боги так и ахнули: вот те на, выходит, не столь уж нелепы слухи, что Гера влюбилась в своего врага Геракла.
- А ты кого позовешь? - Амфитрида обратилась к мужу, чтобы смягчить впечатление от скандального заявления всецарицы.
- Идаса и Линкея, - не задумываясь, сказал Посейдон.
- Я думала... Тезея, - огорчилась Амфитрида.
- Он же двоих выставляет, - боднул в сторону Зевса царь морей. - И близнецов, между прочим.
- Тезея с ними не сравнить, - настаивала на своем Амфитрида. - Пусть один, да Тезей.
- Нет, - замотал косматой головой Посейдон, - он непослушный... непочтительный. Если хочешь, сама приглашай своего любимчика.
- И приглашу, - сказала Амфитрида. - Я позову Тезея, - объявила она.
- Я - Автолика, - вставил Гермес, который обычно отмалчивался.
- Сплошные аргонавты - заметила Деметра.
- Автолика стоит ли приглашать, - усомнилась Урания, любившая строгость и порядок цифр, - он же - хитрец, всех нас перессорит.
- И среди богов найдется кому всех нас перессорить, - не без значения произнесла Гера.
Она, конечно, имела в виду Эриду, но никто не стал вникать в смысл ее слов.
- А какой у него паршивец внучек Одиссей растет, - вставил Дионис и даже зажмурился от удовольствия.
- Пелей тоже паршивец, - заметила Афина неодобрительно.
- Пелей разве паршивец, - пренебрежительно отмахнулся Дионис, - глаза выкатит и - га-га-га... А Одиссей хитроумный паршивец. Этот заставит всех повертеться. Правда, Гермес? - похвалил Дионис автоликова внука.
Гермес улыбнулся задумчиво и нежно.
- Стоп! - прервал разговоры Зевс. - Много в хитрецах вы понимаете... Тезей, Те-зей, - покачал он головой. - Ну-ка, прокрутите подвижные картинки.
На стене покоев Геры вспыхнул четырехугольник. На подвижных картинках возникли Тезей и Поликарп, и перед богами прозвучала вся их последняя, известная нам, беседа. И о том, что по-настоящему можно объединить только избранных; и о том, что общее у всех есть, а надо особенное; что общее, конечно, собирает людей, но собирает-то не лучшим образом; и про мировую душу, которая чем-то смахивает на хаос Эрато, к тому же женственную; и про обоюдное томление души и какого-то духа; и про золотой век Крона, свергнутого нынешними богами.
Женщины, Лаодика и Герофила, тоже в свою очередь появившиеся на картинках, разумеется, болтали про любовь; и почему-то она у них враг жизни; и привычки им, мол, мешают; и благодетельствование, в высшей мере принадлежащее богам, чуть ли не обман; и что любовь должна быть свободной; и на цепи они (мокрохвостые кури-цы!) сидеть не хотят, пусть и на священной...
- Умствующие... Вот где хитрецы-то, - мрачно произнес Зевс.
- А там у них еще Одеон с Мусеем, - подсказала Зевсу дочь его Геба, которую давно не было слышно в собраниях богов.
- Умствующие, - еще громче определил всецарь, поглядывая на Эрато. Этих афинских умствующих рассеять, чтобы на одном месте не собирались. Слышишь, Гермес.
Гермес показал глазами, что слышит.
- А Тезея я все равно позову, - отчеканила Амфитрида.
- Да пропади он, твой Тезей, я не о нем, - огрызнулся всецарь. - Я совсем про другое.
И из-под лохматых бровей он опять грозно глянул на Эрато.
- Давайте лучше про женщин, - предложил Дионис.
И одной этой фразой направил застолье богов в русло, куда с тех пор так легко соскальзывают все беседы.
- Опять ты... - воспротивился было Зевс.
- Ничего не опять, - объяснил бог всяческих вин и экстазов, - я про то, чтоб на свадьбу пригласить земных женщин со всякими их штучками.
И он повертел ладонями, словно охватывая ими что-то.
- Фи! - брезгливо поморщилась Афина.
- Вот вы всегда такие, - вскочил со своего места Дионис. - Жалуетесь, что не дают вам, богиням, развернуться, и готовы своих земных товарок не подпускать кое-куда, выталкивать...
Среди богинь обозначилось протестующее движение. Правда, оно направлялось не только на Диониса, а и в сторону Афины.
Среди гостей Геры не присутствовали ни Эос, ни Эвринома, ни даже Фетида. Невесте нечего делать на подобном собрании. Оттого еще и не пригласили ее подруг. К тому же их вполне заменяли некоторые из муз.
- О дивная, - передразнила влиятельную дочь всецаря простушка и насмешница Талия, имея в виду, что так в Аттике обращаются к Афине, - ты, наверное, пригласишь Асклепия.
И музы откровенно расхохотались. Среди богов ходили упорные слухи, что Афина тайно сошлась с молодым Асклепием.
- Любовь у нее не свободная, а голодная, - фыркнула Эрато.
Афина пропустила мимо ушей эти ее слова.
- Асклепий сам - бог, его и не надо приглашать, - надменно заявила она.
- Самих-то олимпийцев, конечно, не надо приглашать. Все мы здесь, рассудила Гера с нажимом в голосе. - Остальных богов столько, что не наприглашаешься.
