– Идут! Идут! – закричали мальчишки на мысу.
Улеб конунг придвинулся к берегу поближе, испытывая непонятное волнение. Рорик, коего в Гардах прозвали Рюриком, – вот достойный преемник ему. Этот точно не подведет. Молод? Да. Горяч? Да. Но умен, но хитер, но как честью дорожит! А уж род его подревнее, чем у Скьолдунгов…
В устье Ала-дьоги вплывали лодьи – черная, синяя с белым носом, сизая с красной полосой. По бортам щиты красуются, ряды весел размеренно блещут мокрыми лопастями, а драконы со штевней сняты – имеют венды уважение к богам гардских земель!
На корме черной лодьи стоял высокий молодой человек и махал снятым шлемом. Улеб конунг вскинул руку в ответ. Интересно, с чем пожаловал сын Регинхери? Не тот это человек, чтобы просто так по гостям шляться…
Забрякали сходни, и на причал соскочил Рюрик. Легко взбежав на травянистый пригорок, где глыбою вкопанной стоял Улеб, он отвесил поклон и сказал:
– Гой еси, конунг!
– И тебе поздорову! – важно ответил Улеб. – С чем пожаловал?
Рюрик вдруг покраснел, смешался, открыл было рот, но так ничего и не вымолвил, повернулся только и махнул рукой. Тут же четверо дюжих варягов снесли по сходням тяжелый сундук, окованный полосами железа, и поставили к ногам Улеба. «Так…» – похолодел конунг. А Рюрик, пылая ушами, отпер замок и поднял крышку сундука – на солнце заиграли радугой драгоценные каменья, заблестели жемчужины, крупные, как винные ягоды, брызнуло желтым отливом маслянистое золото.
– Это – мунд за невесту, – хриплым голосом произнес Рюрик. – Отдай за меня Ефанду, конунг! Любую службу сослужу, что ни попросишь – сделаю.
Улеб подбоченился. Был ли он рад в этот момент? Скорее, растерян и ошеломлен. Всякий отец, растивший дочь, знает, что рано или поздно явится к нему некто молодой и прыткий и уведет его «маленькую» со двора. И все равно, женихи застают отцов врасплох…
– А любить будешь? – сощурился Улеб.
– Вечно! – с жаром воскликнул Рюрик и покосился мимо конунга.
Улеб поглядел в ту же сторону.
– Выходи, выходи, давай… – сказал он с ворчаньем и прикрикнул: – Ефанда!
Девушка, опустив голову, вышла из толпы подружек, хихикавших и шушукавшихся. «Статная какая… – залюбовался Улеб. – А груди уж больше материных налились! Ишь ты ее…»
– Ну что? – спросил он Ефанду. – Все слышала?
– Да… – прошептала девушка.
– Ты на жениха посмотри хоть, – проворчал Улеб. – Нравится?
Ефанда вскинула глаза на Рюрика и кивнула.
– Пойдешь за него?
– Да! – смелее ответила Ефанда.
Рюрик смотрел на нее жадно и умиленно, вся гридь его, что сошла на берег, улыбалась, а Улеб конунг оглядывал молодых, грустя о близкой разлуке и гордясь дочерней красою. Вздохнув, он взял узкую, холеную руку Ефанды и вложил ее в крепкую, мозолистую пятерню Рюрика.
– Я принимаю твой мунд, – громко объявил Улеб конунг, – и отдаю тебе самое дорогое, что нажил. Береги ее и не обижай, а то… – Конунг сжал огромный кулак. – Сам разумеешь.
– Буду беречь! – воскликнул счастливый жених. – Сам не обижу и никому иному не позволю.
– Ну, тогда быть свадьбе!
При этих словах Улеба конунга народ закричал, засвистел, заревел. Затрубили рога, застучали неистово мечи о щиты. Свадьба! Эх и погуляем!
…Пир удался на славу. Столы накрыли и в тереме, и на крепостном дворе, и прямо на улицах Альдейгьюборга. Гуляли все. Гридни Улеба и Рюрика перепились, мигом побратались и бродили в обнимку, горланя песни – пусть и не в лад, зато громко!
Жители скидывались улицами и концами городскими, собирали подарки и подносили красивой паре. Для Ефандочки ничего не жалко! А уж князья как расстарались – дарили, словно хвастаясь богатством. Соболей – охапками, бобровые шкурки – высокими стопками, горностаев – тюками! Дорогой посудой одаривали, из стекла и фарфора, тканями шелковыми, парчой и бархатом, благовониями аравийскими в хрустальных флакончиках, румянами и тушью в коробочках из слоновой кости – Ефанда притомилась кланяться.
А народ разгулялся так, что рыба из Олкоги выпрыгивала! Даже арабских купцов умудрились споить. Те отбрыкивались – дескать, вера не позволяет вино пить. А им и не перечили, вина не давали, меда только подливали хмельного. И запели южане протяжные песни, восхваляя девичью красу и молодецкую удаль.
Всю ночь гудела Альдейга, до самого утра бродили по ее улицам варяги – русы и венды, готы шатались и меряне, весины и гости с иных земель – фризских, урманских, франкских, ромейских, булгарских, хазарских. Только на рассвете затих город, забылся пьяным сном.
А когда стаял туман и высохла роса на влажных бортах лодий, самые упорные сбрелись на проводы.
– Бать… – всхлипнула Ефанда, крепко обнимая отца.
– Ну, чего нюнишь? – ворчал ласково Улеб конунг. – Аль не рада?
– Рада… – шмыгнула носом Ефанда. – Только одна не хочу…
– Глупая… – пенял ей отец. – Разве ж ты одна? Двое вас! А вскоре и третий объявится… Или третья!
Ефанда краснела только и вздыхала. Она вступала в извечное кружение жизни, неведомое ей дотоле. Новизна того, что прихлынуло, пугала и влекла.
– Ну, ступай…
Ефанда в последний, в самый последний раз чмокнула отца и отшагнула к мужу.
– Ну, носи ты теперь, – усмехнулся Улеб.
Рюрик подхватил Ефанду на руки, прижал к груди и взошел по сходням на борт черной лодьи, где бережно опустил драгоценную ношу.
– Ждите в гости! – прокричал с берега конунг.
Ладожане тоже закричали, замахали руками, платками, зелеными ветками и цветами. Дружно ударили весла, и лодьи отчалили, уходя по тихой воде.
Улеб конунг стоял и смотрел, как исчезает за поворотом точеная фигурка на палубе, прижавшаяся к другой, крепкой и ладной. И чувствовал, как подливает тоска, как сжимает сердце смутная тревога, извечный родительский непокой.
– Пошли, Улеб, – вздохнул Аскольд. – Выпьем за спокойное море и добрый путь.
– Пошли, – кротко согласился конунг.
Глава 7
1
В Перунов день, то есть в четверг, Олег, сын Романа сидел в кузне и работал стеклянные бусы. Засел с самого утра, благо Веремуда оставили в Бравлинсхове мечи точить. Бусины – дело тонкое, твердой руки требует, а после обеда у Олега по расписанию тренировка по иайдо, где он так умотается, что руки трястись начинут…
От маленьких тиглей с разного цвета стеклом припекало бок и спину. Олег осторожно наматывал на синюю стеклянную палочку желтый слой, окунал ее в красное варево, макал в зеленый расплав. Потом щипцами отделял от палочки кусочки и прокалывал их иглою по слоям или поперек. Вплавлял в эти бусины «глазки» – отрезочки других стекляшек, у коих цвета шли концентрическими кружками, – и получалась красивая «карамелька».
– Здорово! – сказал Пончик с завистью. – А что ты будешь с ними делать? Бусы? Раде подаришь?
– Не-е… – протянул Олег. – На торгу продам. Тут бусины ценятся, каждая за дирхем уйдет. Стоит и попотеть!
– Дирхем – это монета арабская?
– Арабская… Тутошняя конвертируемая валюта. За один дирхем можно двадцать пять кур купить или нож. Хорошую корову за тридцать возьмешь, коня – за пятьдесят…
– А раба? – тихо спросил Пончик.
– За сто – сто пятьдесят… Недешевы рабы, ох, недешевы… Ничего, Пончик, выкупимся!
С улицы донеслось лошадиное ржание и деревянный скрип.
– Ну что? – влетел в кузню Валит. – Грузимся?
– Все? – спросил Олег, не отрываясь от стекольных дел. – Пончик, у тиуна отпросился?
– Ага!
– Грузи потихоньку. Сейчас я подойду… Валит, остаешься за старшего!
– А можно я попробую, со стеклом? – сказал Валит, просительным тоном.
– Дерзай.
Олег аккуратно собрал в мешочек цокающие бусины и вышел – из сухого жара кузни во влажную духоту лета. Июнь!
У самой кузни стояла телега, запряженная чалым мерином, возовитым и доброезжим. Имени ему не придумали, так и звали – Чалко. Увидев Олега, Чалко тряхнул головой и потянулся теплыми губами к рукам кузнеца, вынюхивая угощение. Олег сунул лакомке сухарик, обмакнутый в мед, и Чалый схрумкал вкусняшку.
Товару сегодня было вдосталь – серпы, косы, насошники, топоры, тесла, ножи. Впору сельпо открывать! Вышел Пончик, волоча мешок с бронзовыми ступками.
– Поехали? – спросил он, уложив мешок и берясь за вожжи.
Олег дал отмашку.
– Но-о! – крикнул Пончик.
Телега тронулась, и Олег возмечтал о рессорах. Невозможно ехать на этом костотрясе: от каждого бугорочка организм екает, а на камнях просто разжижается.
Телега выехала на берег Ила-дьоги, в кусты тальника. Чалко, мерно качая головой, перетащил возок через бугор и вкатил во двор Бравлинсхова. Где-то он все это уже видел, мелькнуло у Олега. То ли на картинах Васнецова, то ли еще где… Девки прядут, ткут, зорят… Олег их уже немного различает – у вендских красавишен коса имеется, а их русские подружки ходят с распущенными волосами. Но все как одна в поневах. Перекрестное опыление культур…
