Лодью свою Вадим ярл получил в наследство от отца и продолжал называть «Пардусом»[41] – так легка была она на воде, так стремительно разгонялась, разрезая килем пенные гребни. Борта лодьи поднимались невысоко и были выкрашены в густо-синий цвет. Следуй она на одних веслах, заметить ее в толчее волн было бы непросто, но «Пардус» шел под парусом. Растянутое реем красно-белое ветрило маячило издалека, словно бросало вызов встречным и поперечным, пугая мирных купцов, напрягая воинов. Удача – девица с норовом, изменить может запросто, а тут, на палубе, восемь десятков отборных головорезов, точно знающих, где у меча острие…
Сощурившись, Вадим осмотрелся. Серо-зеленое Варяжское море заливало весь круг зримого им мира, перекатывая валы соленой влаги, шумно дыша и плеща.
– Воист! – коротко кликнул ярл и, без лишних слов, показал на мачту.
Воист, шустрый белоголовый малый, мерянин из города Суждал,[42] поплевал на ладони, сплошь покрытые мозолями, и полез на мачту, ловко цепляясь за канат из моржовой кожи. Наверху, уперев колено о рей, Воист оглядел море на западе и крикнул:
– Вижу берег!
Вадим молча кивнул, хороня скупую улыбку в бороде. Засветло управились! Позади глубокая Нева и мелкие воды Хольмского залива между Финландом и Эйстландом, позади – короткий простор Варяжского моря, и вот зоркий Воист углядел коренные земли Свеарики.[43] Подгребаем, однако!
За годы службы у василевсов, сперва у Феофила, после у сына его Михаила, Вадим привык к теплым водам синего Русского моря, Понта Эвксинского, как звали тот водоем ромеи. Не то что море Варяжское, зябкое летом, окованное льдом зимой. Тут и краски побледнее, и теплынь поскуднее… Природа второго сорта.
Долго ли, коротко ли, а приблизилась страна свеев, обтекла лодью островами-шхерами. Да, не любит земля тутошняя соху и посев – сплошь скалы да сосны. А где тощие почвы ровно стелятся, там травку-муравку камень прорывает, мшистые валуны утаптывают. Худая земля, не для урожаев богами сотворена. А в Гардарике чем лучше? И там поля – урывками. Где расчистишь деляну да выжжешь дерева, там и сеешь. Одни птицы да души блаженные в Ирии видят сверху «Страну крепостей» – ковер лесной в подпалинах огнищ, в черных дырах болот, в серебряных брызгах неисчислимых озер. Окраина. Задворки мира.
– Белый щит поднять! – скомандовал Вадим.
Двое гридней-близняшек, Ардагаст и Прогост, вскочили и кинулись к мачте, живо подтянув к самому флюгеру круглый щит, мазанный белой краской, – знак добрых намерений.
– Парус спустить! Весла на воду!
Произошло множественное движение – гридни расселись по скамьям-румам, вывернули круглые заглушки из лючков в борту, просунули в них узкие лопасти весел, взялись хорошенько и налегли.
Узкая длиннотелая лодья, высоко поднимая форштевень с ощеренной пастью чудовищного зверя, помчалась шустрее и вошла в пролив к озеру Лёг. Показались первые дымки, навстречу проплыл пузатый фризский когг. А Вадиму стало нехорошо – припомнил он, с чем следует в земли свейские, какие вести несет Эйрику конунгу, сыну Энунда из рода Инглингов. Оплывая страхом, прислонился Вадим спиною к мачте. Господи Иисусе, спаси мя и помилуй…
«Пардус» скользил по волнам озера, несся черным вороном, зловещей птицей, вестником несчастий и горестей. Словно отвечая мыслям Вадима, пролетел по ясному небу живой ворон, хрипло каркая. Священная птица Бодана… Вадим сжал пальцы в кулаки – это знак! Крещенный в храме Святой Софии, ярл до сей поры барахтался в тенетах языческих провозвестий.
– К берегу! – скомандовал он, повеселев.
За разливом вод открылась Упсала, столица свейская, поставленная в устье речки. В Упсале проживал Эйрик Энундсон, конунг всея Свеарики.
Ладья утишила разгон и плавно приткнулась к деревянным мосткам. Крепкие парни с берега приняли швартовы и живо обмотали вокруг бревен. Первым на берег сошел Вадим, следом спустились Ардагаст и Прогост. Дорогу важничавшей троице перегородили трое викингов, каждый поперек себя шире. Средний из них, поглядывая на лодью, спросил неприветливо, коверкая гардскую речь:
– Чего надобно?
– А ты кто таков, чтобы спрос учинять? – попер на викинга Ардагаст, кладя пятерню на рукоять меча.
– С дороги! – поддержал брата Прогост.
На лодье заволновались, забегали, гремя оружием. Но викинги попались упертые. Средний набычился и пошел на Прогоста, вытягивая меч. Клинок в его могучей лапе гляделся кухарским ножиком.
– Стоять! – хлестнул голос, в котором пробивалось властное превосходство, и викинги неохотно отошли. Из-за их неохватных спин выступил дородный свей в синем кафтанчике из фламандского сукна, с огромной собольей шапкой на голове, и громко сказал:
– Я – стурман[44] Эйрика конунга нашего, и все называют меня Хродвислом ярлом сыном Торгерда. Чья лодья пристала к нашему берегу?
– Люди зовут меня Вадимом ярлом сыном Годлава, – ответил Вадим. – Сами мы из Гардов и хотели бы переговорить с конунгом свеев.
Стурман склонил голову в знак согласия и повел рукою, приглашая следовать за собой.
Дорога была не длинной. Обогнув пологий курган, Вадим вышел к храму, рубленному из дерева и разукрашенному золотом. Храм стоял на ровном месте, окруженном холмами, как трибунами амфитеатра, виденного ярлом в Миклагарде. Рядом с капищем рос огромный, раскидистый дуб. На его ветвях висели, покачиваясь на ветерке, почти истлевшие останки давних жертв, а с голого сука свешивалась петля, стянувшая горло человека, принесенного богам намедни, – вороны только и успели, что глаза ему выклевать. За распахнутыми дверьми святилища горел огонь в очаге, подсвечивая статуи трех богов. Тор с молотом сидел посередине, Бодан в доспехах и Фрейр с огромным членом тулились по сторонам. Вадим истово перекрестился. Ох, прав он был, спасая душу в вере истинной, и порукой тому его чутье! Да разве может сравниться запах тлена с благоуханием ладана?
Стурман не заметил крестного знамения. Поклонившись богам, Хродвисл ярл повел гостя ко дворцу свейского конунга. Вадим скривился. Дворец, называется! Да в Миклагарде его и за конюшню не сочли бы.
По двору близ королевских палат маялись без дела с полсотни викингов в доспехах. Завидев Вадима, «ясени битвы» мигом оживились, словно почуяли, с чем пожаловал пришелец из Гардов.
Поднявшись на второй этаж по внешней лестнице, стурман проводил Вадима в покои конунга.
Эйрик сын Энунда из рода Инглингов выглядел браво, хотя ростом и силой не потрясал. Кряжистым он был, основательным, со светлыми волосами цвета половы и ясными глазами, прозрачными, как тающий лед. Конунг был в высокой выхухолевой шапке с бобровой тульей, в длинном плаще черного сукна, отороченном горностаем. Плащ открывал красный кафтан с золотыми бляшками и плетенками и кожаные штаны, заправленные в юфтевые сапоги, расшитые мелким речным жемчугом.
– Высокочтимому владетелю Свеарики, – напыщенно возговорил Вадим, – великому и светлому Эйрику конунгу сыну Энунда, шлет приветное слово Вадим Храбрый сын Годлава, ярл ильменский!
– Приятно слышать учтивые речи от боярина Улеба конунга, – слегка поклонился Энундсон. – Что привело тебя к порогу дома моего, Вадим ярл?
– Хочу предложить Эйрику конунгу Аустрвег,[45] – ровным голосом проговорил Вадим.
Эйрик встрепенулся, его глаза расширились – сперва во гневе, потом от растерянности. Светлые брови сошлись, сминая кожу на лбу морщинами непонимания.
– Проясни смысл твоих слов! – отрывисто сказал Эйрик.
– Все просто, конунг, – заговорил Вадим, дергая губами от возбуждения. – Тесть Улеба Буривой вдрызг разругался с зятем, разорвал все ряды мира и любви[46] и теперь один сидит в Кирьялаланде. Известно, Кирьялаланд мехами обилен, но ведомо ли тебе, конунг, что целые груды мехов скопились в Бьярмаре,[47] дожидаясь купцов арабских? И все они будут твоими, если ты поторопишься их взять!
На губах Эйрика заблуждала улыбка.
– Карелы – хорошие охотники, – надавил Вадим, – но воины они никакие. На землях их стоит много крепостей, но самая большая…
– Кирьялаботнар? – перебил его Эйрик. – Та, что в устье Вуоксы?
– Да, конунг.
– У стен ее погиб мой прапрапрадед, – пробормотал Эйрик, – Ивар Широкие Объятия…
– Верно! – нетерпеливо сказал Вадим. – Но ныне Кирьялаботнар опустела. Кунингас Матул ушел из нее на праздник в Бьярмаре, и с ним утопала половина рати, что стояла в крепости. Путь свободен, конунг! А в помощи Буривою отказано. Улеб ясно выразился: ни одного варяга не дам! Сам, дескать, выкручивайся.
Эйрик взволнованно заходил по комнате, почти касаясь шапкой низкого потолка.
– Но почему ты открываешь мне тайное? – резко спросил он. – А, Вадим ярл? Тебе-то какая выгода от моего похода на карел?
