9 мая. Продолжается монтаж радиостанции. Обещают закончить завтра, к полудню. Без радио выходить в море нельзя. Если погода будет благоприятная, то, возможно, завтра вечером пойдем в Хук оф Голланд, маленький городок на правом берегу в устье реки Маас. Оттуда выйдем в море. В 17 часов во всех котлах буксиров заложили огни. Оставили на судах вахты. Завтра утром все должны перейти из отелей на свои суда».
Голландия «вступает» в войну
«10 мая. 22 часа. Сегодня произошли необычайные события, перепутавшие все наши планы. На рассвете мы проснулись от рева авиационных моторов и разрывов бомб: гитлеровские самолеты подкрались в ночной темноте к спящему и ничего не подозревавшему городу. Пикируя, они стали бомбить жилые кварталы, обстреливали их из пулеметов и пушек. Были сброшены сотни парашютистов.
Теперь нам стало понятно, почему перед голландской границей немецкая полиция плотно закрывала окна нашего вагона. С тех пор прошло пятнадцать суток, и вот сегодня гитлеровцы осуществили давно задуманное.
С крыши дома были хорошо видны бомбежка аэродрома Ваалхафен, высадка воздушного десанта и возникшая вскоре перестрелка на левом берегу Мааса.
Радио, обычно молчавшее в эти часы, внезапно ожило. Четкий голос диктора объявил о предъявлении Германией ультиматума и затем о вторжении на голландскую территорию немецких войск. Оказалось, что немецкий меморандум был вручен голландскому посланнику в Берлине через полтора часа после вторжения в Голландию. Какое вероломство! [88]
(О чудовищной провокации, совершенной гитлеровцами, мы узнали уже после окончания второй мировой войны. За несколько часов до вторжения на голландскую землю фашистская авиация, выполняя приказ своего правительства, совершила провокационный налет на германский город Фрейбург. Этот налет, приписанный авиации Голландии и Бельгии, послужил предлогом для нападения германских войск на нейтральные страны.)
Город переведен на осадное положение. На улицах проверяют документы чуть ли не у каждого прохожего. Попасть на верфь удалось с большим, трудом. Администрация потребовала спустить пары и покинуть суда, так как верфь могла подвергнуться бомбежке. Сохранность судов она гарантировала, исключая, конечно, случай попадания вражеской бомбы.
К вечеру собрались все моряки, живущие в нашем отеле, но с другими отелями, где размещены наши, связи нет. На ночь оставили своих дежурных у входных дверей.
11 мая. Сидим в отеле. Подходить к окнам нельзя, патруль открывает стрельбу. Голландское командование сообщает по радио, что атаки немцев отбиваются успешно, и по-прежнему призывает население к спокойствию. На суда, пробраться пока невозможно. Организовали свое дежурство в отеле.
12 мая. Некоторые районы города в руках немцев. На улицах идет перестрелка. Около полудня я и Горохов пытались пройти на завод. Отшагали много километров и даже переходили из района, уже занятого немцами, в район, контролируемый еще голландцами, но до завода так и не добрались. На одной улице, недалеко от вокзала, нас остановил солдат в голландской форме: «Немедленно уходите, сейчас тут будет бой». Солдат этот показался мне подозрительным, он неожиданно вышел из подъезда частного дома, мимо которого мы проходили. Я спросил по-английски: «А куда уходить?» Солдат неопределенно махнул рукой вдоль улицы. Понял ли он мой вопрос — неизвестно, но тут Горохов заговорил с ним по-немецки. Солдат [89] весь преобразился и, посмотрев на ручные часы, на чистейшем немецком языке стал быстро объяснять, куда надо немедленно бежать. По-видимому, это был представитель «пятой колонны»; услышав безупречный немецкий язык Горохова, он принял нас за своих. Едва мы успели добежать до железнодорожной насыпи и укрыться за ней, как началась перестрелка. Шел бой за центральный вокзал. Усталые и голодные, мы вернулись в отель. С утра было несколько налетов. Возникли отдельные пожары. К вечеру прекратилась подача газа и электроэнергии. Чтобы приготовить нам обед, хозяйка ломала старые ящики и доски. К вечеру пожары усилились. Горят склады в центре города и казармы. Все магазины закрыты. Торговля приостановлена. Многие жители покидают город.
13 мая. К полудню открылись продовольственные магазины. Продают картофель, молоко. Нормы ограничены. Всюду огромные очереди. В некоторых районах нет питьевой воды. Завтра жизнь в городе должна пойти обычным порядком, все должны выйти на работу, атаки немцев отбиты. Так заявил по радио голландский генерал. На ночь оставили дежурных по этажам и у входных дверей. С нетерпением ждем возможности попасть на свои суда.
14 мая, 23 часа. Кругом пожары. Временами высоко в небо взлетают огромные снопы искр — это значит, что в горящем здании рухнули перекрытия...
Утром отправились на суда, но на верфь никого не пустили. Завод занят военными. Директор завода сказал Павлову, что наши суда все целы и, возможно, через день-два нам разрешат прийти на них, но, может быть, и не разрешат. «Война. Буксиры и краны могут понадобиться нам самим, да и как вы теперь пройдете к себе на родину?» — заявил он. Мы попытались связаться по телефону с Москвой, но безуспешно.
Когда после очередной, неудачной попытки попасть на свои суда мы сели обедать, рев моторов заставил всех выбежать на улицу. Самолеты шли группами низко над городом и спокойно, не встречая никакого отпора, сбрасывали свой смертоносный груз. [90]
В нашем доме вылетели стекла, и весь он так шатался, что оставаться в нем было рискованно. Хозяева отеля и все жильцы побежали в укрытия, в ближайший парк. Во всем доме остались Гинцберг, боцман Богданов и я. Одна бомба попала в соседний дом — половина здания превратилась в груду кирпичей. На перилах балкона второго этажа до самого вечера висел трупик мальчика лет пяти-шести. Он раскачивался на ветру, одежонка крепко зацепилась за исковерканные перила и не давала ему упасть. Почти весь центр старого города разрушен и горит. Пожары никто не тушит. Население полностью деморализовано. Воды, газа, света — нет. С трудом разыскали несколько пачек свечей.
Часов в шесть вечера неожиданно заговорило радио: Голландия сдалась на милость победителя. В двенадцатом часу дня голландское правительство передало свое согласие на предложение немцев сложить оружие, однако это не приостановило варварского налета на город.
До позднего вечера мы ничего не знали о своих товарищах, которые жили в других отелях. Но постепенно все собрались у нашего гостеприимного норвежца. Многие прибежали полуодетыми, едва успев захватить свои вещи. Механик Владимир Степанович Макурин прибежал в одной майке с узлом на спине. В их отель попала бомба. Когда Макурин сбежал с последней ступеньки, вся лестничная клетка рухнула вниз.
Наш маленький отель не мог вместить всех. Пришлось укладываться на ночь прямо на полу или ложиться вдвоем на одной кровати».
В оккупированном Роттердаме
«15 мая. На суда нас все еще не пускают. Центральная часть города совсем разрушена.
Поднявшийся ветер усиливает пожары. Убирают трупы, увозят раненых. У моста через Маас мы увидел и тела голландских пулеметчиков, погибших на боевой позиции. Одному пуля попала в голову справа, [91] возле уха. Он уронил голову на руки, каска свалилась — в задней ее части была маленькая круглая дырочка. У другого пулеметчика весь затылок был залит кровью. Судя по всему, эти защитники родины стали жертвой подлых рук «пятой колонны». Когда вскоре мы проходили мимо этих пулеметчиков, головы их были покрыты свежими живыми цветами.
Город заполняется немецкими войсками. Идут — надменные, бодрым шагом. Движение на перекрестках регулируют немецкие солдаты. Голландских полицейских не видно, здание полиции разрушено. В центральный почтамт и в городскую ратушу попали бомбы. На наших глазах рушились целые здания. Борьба с пожарами ведется лишь в некоторых местах, в большинстве случаев она безуспешна. Немцы бомбили старательно, и калибр бомб был немалый. В одну воронку посреди улицы свалилось такси. Шофер встал на крышу кузова, и только его голова возвышалась над мостовой.
К концу дня в первом этаже со слабым напором пошла вода. Газа и света нет. Пишу при свече. Все наши люди целы. На ночь выставляем дежурных.
16 мая. Ночь прошла спокойно. Утром отправились на завод. Суда целы, но жить на них не разрешают. На «Аванти» работы по установке рации не производятся. Завод «Радио-Голланд» сгорел. Кто закончит монтаж станции — договориться не удалось. Павлов хлопочет о пропуске для поездки в Амстердам, где живут представители Машиноимпорта.
Наш отель оказался пристанищем для всех наших команд, но жить в такой тесноте долго невозможно. Вечером 16 человек, в том числе мой старпом, стармех и я, перебрались в отель «Маркони», недалеко от верфи «Густо», где стоят все наши суда.
