Наш отель оказался пристанищем для всех наших команд, но жить в такой тесноте долго невозможно. Вечером 16 человек, в том числе мой старпом, стармех и я, перебрались в отель «Маркони», недалеко от верфи «Густо», где стоят все наши суда.
В некоторых районах пошли автобусы, готовятся к работе трамваи. Пожары продолжаются.
19 мая. Капитан Павлов ездил в Амстердам и в Гаагу. Немецкое командование заявило, что о перегоне наших судов можно будет говорить дней через восемь-десять. Теперь разрешение на выход в море надо получить от оккупационных властей. [92]
Жизнь в отеле «Маркони» резко отличается от нашего пребывания у радушных простых хозяев пансионата. Отдельно стоящее четырехэтажное здание двумя сторонами выходит на площадь. В первом этаже размещается кафе-бар, на верхних этажах — номера на одного — трех человек. Плата за них в два раза дороже, чем в нашем прежнем отеле, но выбирать не приходилось: в других отелях цены еще выше. Сразу мы почувствовали разницу и в питании. На Вест зи Дайк была добротная домашняя голландская кухня. Кормили по-рабочему просто и сытно. А здесь типичный европейский ресторан. Хлеб нарезают так тонко, будто это сыр, и подают его только по специальному заказу.
Поговаривают о введении карточек на продукты.
21 мая. Наконец удалось связаться с Москвой. Готовим суда, чтобы можно было выйти в море.
24 мая. Вчера оккупационные власти ввели карточную систему на мануфактуру, обувь, женское белье. Как это будет осуществляться — непонятно, ведь вся торговля в частных руках. Сегодня в магазинах была неимоверная давка. К вечеру чуть ли не все магазины в центре города остались без товаров. Кельнерша отеля сказала, что хозяева прячут товары.
26 мая. Все суда готовы к плаванию. Но радиостанция на «Аванти» до сих пор не готова. Чувствуется, что кто-то умышленно тормозит работы. Сегодня получили перевод. Расплатились в отелях и еще осталось денег дней на пять. Наш старый хозяин, бывший норвежский боцман, предоставлял нам кредит, без этого было бы туговато. Ночью было два налета англичан, но бомбили они с большой высоты, желаемого эффекта не получилось. В каналах и реке появилось много мин. При попытке пройти из Влардингена в Ваалхафен взорвались две баржи с углем. У нас угля на переход мало, но вынуждены, на всякий случай, держать котлы под парами. Хотели пройти в угольную гавань своим ходом, но капитан порта и немецкое командование запретили, ссылаясь на обилие мин. [93]
27 мая. Приходил мастер с «Радио-Голланд», почти закончил радиостанцию, но после обеда заявил, что нет разрешения немецких властей на ее включение, собрал свои инструменты и ушел с судна. Налеты англичан продолжаются днем и ночью, бомбы попадают обычно в мирные дома. Бросают мины в реку и в каналы. Несколько мин упали возле наших судов. Продолжаются пожары, начавшиеся еще от немецкой бомбежки.
28 мая. По радио передали, что бельгийский король Леопольд просил немцев о перемирии, но они потребовали безоговорочной капитуляции. Король согласился. Еще одна страна попала под фашистский сапог. Бельгия воевала всего 18 дней!
29 мая. Сегодня утром приходил гражданин, назвавший себя Юрием Павловичем Ткаченко. Среднего роста, крепкого сложения, черноволосый, с карими глазами, типичный украинец лет двадцати пяти. Одет в потрепанную, но чистую американскую робу. Весь его вид был какой-то пришибленный, заискивающий. Видно было его сильное волнение. Говорит: «Узнал от заводских рабочих, что вы собираетесь в Ленинград, возьмите меня с собой. Плавал я кочегаром на пароходе «Ударник» и в 1937 году по дурости, да и чего скрывать, по пьянке, остался за границей. Свет хотел посмотреть. Что же, посмотрел. Жизни тут нет. Работы нет. Скакал с парохода на пароход. Платят мало, кормят плохо. Возьмите меня домой». Порекомендовал ему обратиться к нашему консулу в Берлине и дал адрес. Воспользуется ли он им?
Во второй половине дня приехал из Берлина наш вице-консул товарищ Фомин. Добирался на машине трое суток: всюду очереди на переправах через реки и каналы, так как мосты разрушены. Выход в море будет нам разрешен через несколько дней. Во что бы то ни стало надо увести большой кран.
30 мая. Дано разрешение мелким судам ходить по реке. В течение нескольких дней ее «утюжили» катерные тральщики.
31 мая. Сегодня все суда сходили в угольную гавань и приняли полный запас угля. Одновременно опробовали [94] машины на всех ходах. Машины работали исправно.
Возвратились в заводскую гавань. Но жить на судах не разрешают. Оставляем на ночь только вахтенных.
3 июня. Английская авиация стала действовать активнее. Бомбы чаще падают в район верфи. Мы перебрались на свои суда. В течение дня машины держали в готовности. К полуночи буксиры и малый кран вывели из Роттердама вверх по реке на рейд против городка Айссельмонде, Большой кран пришлось оставить на верфи, так как провести его под неразведенными мостами нельзя, а разводные части мостов повреждены.
11 июня. Немцы ввели карточную систему на продукты. После предъявления наших паспортов получили продкарточки. Норма — 300 граммов хлеба и 55 граммов сахара на человека в день. За продуктами везде очереди. Был в старом отеле. Наш друг, хозяин отеля, с горечью рассказал, что норвежский король Хокон отдал приказ о прекращении военных действий на севере Норвегии и 10 июня отбыл в Англию. Об этом было передано по радио.
14 июня. Вторые сутки идет дождь. В судовых помещениях сыро и холодно. Каюты на буксирах расположены ниже ватерлинии, в большинстве из них нет иллюминаторов, а часть заварена на переход глухими заглушками.
Четыре дня тому назад Италия вступила в войну на стороне Германии. Это удар по Франции с юга. А сегодня вечером узнали, что в первой половине дня немцы вошли в Париж и подняли свой флаг на Эйфелевой башне.
16 июня. Рейд Айссельмонде. 23 часа. Пишу при керосиновой лампе. Динамо-машины не гоняем ни на одном судне: экономим топливо. День провел в Роттердаме. Идет второй месяц после памятного налета, а пожары еще продолжаются. Кофейная фабрика на улице Вест зи Дайк была подожжена 14 мая, спустя месяц склад кофе еще продолжает тлеть, несмотря на [95] то, что с четырех сторон его непрерывно поливают из пожарных шлангов. Жареный кофе испускает приятный запах, по мостовой течет настоящая кофейная река. А вот от других тлеющих развалин несет смрадом подгорелого мяса и еще бог весть чем. На голландском лайнере «Стейтендам», стоявшем у табачного склада, в результате попадания бомбы возник пожар. Команда открыла кингстоны и покинула судно. Лайнер сел на грунт, под килем было всего полметра воды. Догорал он вместе с табачным складом в течение целой недели. Сейчас его черный исковерканный корпус стоит у гранитной стенки.
Многие улицы в центре уже расчищены и по ним, среди завалов кирпичей, бегут трамваи. Через мосты разрешается ходить с 8 до 22 часов. Они сильно охраняются. На берегах у мостов установлены зенитки. Почти во всех домах вновь вставлены стекла, разбитые при бомбежках зеркальные витрины магазинов заменены рамами с маленькими ячейками.
Наш небольшой, уютный отель не узнать. Хозяин отеля, боцман, ходит насупившись. У него давние счеты с бошами, как называет он немцев, — еще с первой мировой войны. Пароход, на котором он плавал, был потоплен в Атлантике немецкой подводной лодкой. Почти сутки плавал боцман, держась за какой-то деревянный обломок, пока не был подобран английским патрульным судном. За то недолгое время, которое мы прожили в отеле, наши моряки подружились со старым морским волком, а ненависть его к гитлеровцам мы полностью разделяли.
Оккупационные власти предложили сдать все радиоприемники и опубликовали строгий приказ, запрещающий слушать все, кроме передач по радиотрансляции. Но мужественный норвежец запрятал свой приемник и предложил нам приходить слушать Москву. (О том, как мы воспользовались его предложением, я записал позже, когда мы были уже в своих водах.) Тихий некогда отель превратился в шумный притон. К вечеру пивной бар и комната пансионата заполнялись до отказа — в основном немецкими солдатами. [96] Когда наступало время передачи последних известий из Москвы, раздавался условный стук по металлической направляющей лифта, поднимавшего блюда из кухни в бар. Один-два наших моряка потихоньку уходили из зала, оставив на столике начатую кружку пива и недокуренную сигару или трубку. Надо было выйти во двор и незаметно попасть в кухню. Приемник был установлен в углублении под площадкой лифта и закрыт деревянным щитом. Чтобы пользоваться им, приподнимали лифт и тотчас выключали рубильник подъемника.
От места стоянки наших судов до подпольного приемника было далеко. Слушание радио преследовалось законом; нам, и в особенности владельцу приемника, не поздоровилось бы, если б нас обнаружили. Однако желание послушать родную Москву было велико, и много раз мы пользовались предложением нашего старого любезного хозяина...
