я в последний раз стоял на этом самом месте, заставили дрожь пробежать по моей спине, как глаза моего отца скользили по моей одежде, ища во мне недостатки. Я всегда терпел неудачу. Борясь с ощущением того, что я маленький мальчик под пристальным вниманием своего безжалостного отца; тяжесть его ожиданий и боль отвержения из-за его постоянного разочарования во мне. Я был его неудавшимся творением, и было время, когда мне было бы стыдно за это. Но не больше. Я гордился тем, что вырвался из-под его власти и стал тем Фейри, которым хотел быть, а не тем, кем он хотел, чтобы я был.
Было приятно освободиться от всего этого давления, как будто якорь был привязан к моей шее все эти годы, и я наконец нашел способ освободиться от него.
Теперь я хотел вернутся к тому мальчику, который был уверен, что выхода из-под власти его отца нет, и мне хотелось заглянуть в прошлое, чтобы сказать ему, что он был неправ. Это спасение придет, если только он продержится. Возможно, тогда бы я не провел столько лет в страхе и отчаянии из-за будущего, на которое никогда не мог рассчитывать.
— Ксавьер? — София подтолкнула меня, и я понял, что колеблюсь, а мои мысли сосредоточены на прошлом. Но пришло время оставить эти мысли там, где им место.
— Это офис Лайонела, — сказал я ей, ее глаза расширились, когда я открыл дверь, за которой оказалась огромная комната и гигантский золотой стол моего отца, стоявший перед внушительным окном.
Заглушающий пузырь не выдавал наше присутствие, и мой взгляд упал на Гаса, находящегося на другом конце комнаты, вырывающего ящики старинного шкафа и роющегося при этом в содержимом. Время от времени он хватал какой-нибудь жесткий диск или лист бумаги и запихивал его в сумку, висевшую у него на руке.
София позволила заглушающемуся пузырю раствориться, и я послал кнут лоз, чтобы обхватить его руки крепко прижимая к его телу.
Он вскрикнул в тревоге, глядя на меня, когда лед скользил по кончикам его пальцев, но вскоре треснул, когда он столкнулся со мной лицом к лицу. И я был удовлетворен, увидев проблеск настоящего страха в его глазах.
— Ты действительно думаешь, что мой отец настолько глуп, чтобы оставить что-нибудь компромитирующее в своем кабинете? — Я усмехнулся.
— Копромитурующее? — Гас выдохнул. — Зачем мне это? Я его верный слуга.
— Нет, ты паразит, питающийся отбросами того, кто обладает большей властью, — холодно сказала София. — И ты задаешься вопросом, будет ли вскоре Лайонел по-прежнему страховать твои ставки.
— Да, я думаю, ты ищешь что-то, что могло бы спасти твою шею, если Истинные Королевы выиграют эту войну и начнут охоту на его подданных, — сказал я в знак согласия, склонив голову набок. — О, интересно, что они с тобой сделают.
Он вздрогнул, склонив голову.
— Я всего лишь репортер. И никому никогда не причинил вреда.
— Твоя ложь ранит всех, — рявкнул я, мой голос рассек воздух и заставил его вздрогнуть. — Ты несешь ответственность за искажение информации, заставляя людей поверить в ту чушь, которую ты изливаешь в своей гребаной газете.
— Это просто политика, — умолял Гас, и я почувствовал тонкий толчок обаяния лисьей магии, пытающегося заставить меня увидеть его правду. — Я никого не убивал.
— Твои слова повлияли на это, — мрачно сказал я, делая шаг вперед, когда его пальцы согнулись, и мне было интересно, осмелится ли он драться со мной. Я бы с удовольствием заставил его преклонить колени перед моей властью.
— Ложь убивает, Густав, — прорычал я, сжимая свои мысленные стены против его даров Ордена. — И каждый отвечает за последствия.
— Кто ты такой, чтобы наказывать? — усмехнулся он, отказавшись от попыток склонить меня на свою сторону. — Ты — запасной наследник, от которого отказался король. У тебя меньший Орден, меньший статус, чем у твоего мертвого брата, и единственное, что у тебя когда-то было ценно, — это твоя кровь. Но ты предал ее, не так ли?
— Закрой свой рот, — прорычала София, в ее ладонях вспыхнул огонь, и мое сердце переполнилось ее защитным сиянием.
Слова Гаса не оставили в моей душе ни единого следа, как могли бы когда-то. Потому что я нашел свой истинный путь в жизни. Я знал, кто я, и знал, чему я принадлежу.
— Если ты действительно думаешь, что я буду плакать от такой оценки меня, то ты чертов дурак, — сказал я. Я не упомянул тот факт, что Дариус жив и здоров, зная, что он захочет сделать какое-то грандиозное заявление об этом королевству, когда придет время. — Мой отец для меня — грязь. Также как и этот офис. Я позволил своему Элементу Земли соединиться вместе с магией воды, выпуская ее и разрушая комнату.
Плесень расползлась по стенам, обвивая каждый блестящий, сияющий предмет, окутывая золотые безделушки моего отца и покрывая их уродливым черным налетом. Обои начали отслаиваться, становясь серыми и желтоватыми, затем блестящие половицы у моих ног покоробились и покрылись плесенью. Я хотел, чтобы офис загноился, все, от его огромного стола до зеленая фреска с изображением Дракона Лайонела на стене, золотой бюст его самодовольной головы, его кресло со спинкой и сверкающая люстра, висевшая над всем этим. Каждый его кусочек разлагался на наших глазах.
Бумаги в открытых ящиках почернели и засохли, и, наконец, последним, что осталось нетронутым, была фотография в позолоченной рамке на столе Лайонела. Сама фотография, сделанная в последний раз, когда я приходил сюда, ложь о том, какой была моя семья, хотя, возможно, теперь, когда я смотрел через призму опыта, я мог видеть тьму, касающуюся глаз моей матери, я мог видеть напряжение в плечах моего брата и в том, как рука моего отца сжимала его плечо слишком сильно.
Моя собственная улыбка была яркой, и было бы слишком легко принять ее за счастливую. Но одна рука висела сбоку, а кулак сжимался так сильно, что я почти чувствовал, как в тот день ногти впились в плоть ладони. Я позволил этой улыбке распасться вместе со всеми остальными, и ни одна часть этого момента не была бы ценна или достойна сохранения. Это была фотография троих заключенных и их похитителя, но я испытал некоторое облегчение, узнав, что эти заключенные теперь на свободе.
Потеря моей матери сжимала мое сердце, когда я смотрел, как ее фальшивая улыбка угасает, надеясь на то, что где бы ни отдыхала ее душа, ее улыбки были искренними и ощущались со всеми красками мира. Она заслужила гораздо большего, чем предложила ей жизнь, и ответственный за
