Если бы наш мир греха был зафиксирован как неизменный и вечный, это был бы ад; смерть — единственное, что позволяет земле вместе со страданием вырваться из этого ада».
Следует всегда, вместе с тем, учитывать, что в устах атеистов смерть обозначает совершенно иное понятие, чем в устах христианина. Для первых смерть есть полное прекращение жизни. Для христианина — это только переход из одной формы в другую.
Если задуматься над вопросом о духовном значении смерти тела, то по многим причинам можно понять ее временный характер для падшего человечества в полноте грядущего воскресения. И поэтому смерть тела не «нелепа», как говорят про нее люди мира, а необходима и целесообразна.
Как пишет архимандрит (Патриарх) Сергий:
«Начало греха — плоть — всегда остается в человеке, всегда его искушает, всегда препятствует человеку быстро и легко стать святым.
Поэтому и познание Бога, и получение блаженства небесного не могут быть здесь, на земле, совершенными.
Нужно нашему земному миру обновиться, извергнуть из себя все греховное, чтобы потом во всей полноте и совершенстве воспринять в себя грядущее Царство.
В этой нужде обновиться — весь смысл разрушения мира, в этом и смысл смерти каждого человека».
Еп. Аркадий (Лубенский) говорит:
«Смерть для многих есть средство спасения от духовной гибели. Так, например, дети, умирающие в раннем возрасте, не знают греха.
Смерть сокращает сумму общего зла на земле. Что представляла бы из себя жизнь, если бы вечно существовали убийцы — Каины, Иуды, предающие Господа, Нероны — люди-звери и другие?»
А Н. так пишет в своей книге «Путь чистоты и священного молчания»:
«Откровение тайны смерти новым, нездешним светом озаряет и жизнь. Вся красота и таинственная, бездонная глубина ее раскрываются лишь перед лицом надвигающейся смерти.
На какой бы ступени духовного развития человек ни стоял, приближение смерти вызывает в нем прежде всего необычайное обострение чувства жизни. Вся красота и ценность жизни, наверное, никем не переживается с такой силой, как приговоренным к смерти.
Человеку кажется тогда, что если бы только удалось ему сохранить жизнь, он не потратил бы даром уже ни одного мгновения. Как величайшее благо воспринимается самая возможность жить и дышать, слышать, видеть и входить в общение с окружающей природой и другими людьми. Поистине, смерть поет самый торжественный и чарующий гимн жизни, потому что только перед лицом смерти дано человеку увидеть ее настоящую красоту.
Образ смерти бесследно рассеивает жалкое марево пошлости и нудных "мелочей жизни", обычно застилающих ее истинный лик от духовного взора человека. В нем единственное лекарство против духовного паралича — плоского самодовольства жизненного квиетизма.
Физическое бессмертие нашей природы в ее теперешнем состоянии — порабощенности греху — было бы безвыходным духовным тупиком для нее, так как слабый дух наш был бы всецело и навеки захвачен в плен стихийными силами материального и душевного мира».
«Не только смерть, — говорит Лафатер, — одухотворяет наше безжизненное существо, но одна мысль о смерти придает более прекрасную форму жизни.
Через смерть доносится до нас голос вечности и открывается прозрение в иные миры.
Таинственные голоса жизни, исходящие из ее бездонных глубин, говорят человеку о том, что за пределами видимого и невидимых миров, им переживаемых, пребывает Вечный Первоисточник всего сущего, от Которого все изошло и к Которому все возвратится».
Когда хоронят священников, то совершающие обряд отпевания священнослужители надевают белые одежды, как в день духовного торжества, день конца скорбей и начала радостей для усопшего. Но ведь каждый из христиан принадлежит к «царственному священству» (1 Пет. 2, 9).
Как говорит еп. Феофан Затворник:
«Я всегда был такой мысли, что по умершим не траур нужно надевать, а праздничные наряды… А у нас все кверх ногами перевернулось».
А пастырь о. Иоанн С. пишет:
«Не страшитесь смерти и не скорбите, братья, чрез меру. Иисус Христос, Спаситель наш, Своею смертью победил нашу смерть и Своим воскресением положил основание нашему воскресению, и мы каждую неделю, каждый воскресный день торжествуем во Христе воскресшем наше общее будущее воскресение и предначинаем вечную жизнь, к которой настоящая временная жизнь есть краткий, хотя и тесный и прискорбный путь.
Смерть же истинного христианина есть не более как сон до дня воскресения, или как рождение в новую жизнь.
Учитесь непрестанно умирать греху и воскресать душами от мертвых дел, обогащайтесь добродетелью и не скорбите безутешно о умерших; научайтесь встречать смерть без ужаса, как определение Отца Небесного, которое с воскресением Христовым из мертвых потеряло свою грозность».
А старец схимонах Силуан пишет:
«Душа, познавшая любовь Божию Духом Святым, умирая, испытывает некоторый страх, когда ангелы поведут ее ко Господу, потому что, живя в мире, она повинна в грехах.
Но когда увидит душа Господа, то возрадуется от Его милостивого кроткого лица и Господь не помянет ей грехов, по множеству кротости и любви Своей. От первого взгляда на Господа вселится в душу любовь Господня, и она от любви Божией и сладости Духа Святого вся изменится».
Приложения к главе 9-й
О состоянии души, покинувшей тело
Из беседы Иоанна, епископа Смоленского, в день Успения Божией Матери
Дух человека скорее и легче, чем тело, отрешается от условий временной жизни — и в то же время, когда у тебя длится еще борьба со смертью, он уже витает, как будто вне тела.
Вот чем объясняются нередкие случаи, что в час кончины, еще не свершившейся, человек, или правильнее дух его, в земном образе является в отдалении от тела близким по сердцу людям.
Еще несколько минут — и человек вступает в вечность… Как вдруг изменяется форма его бытия. Дух его видит самого себя, свое собственное существо; он видит предметы (и самые отдаленные) уже не телесными глазами, а каким-то непонятным нам теперь ощущением. Он говорит слова не членораздельными звуками, а мыслью; не руками осязает предметы, а чувствами. Движется не ногами, а одной силой воли; и то, к чему прежде он мог приближаться с великим трудом, медленно, через боль-шие пространства места и времени, теперь он достигает мгновенно; никакие естественные препятствия его не задерживают.
Теперь и прошедшее видно ему, как настоящее, и будущее не так сокрыто, как прежде, и нет уже для него разделения и места, нет ни часов, ни дней, ни годов, нет расстояний ни малых, ни больших, все сливается в один момент — вечность. Что же он видит и чувствует?
Если вы здесь владеете собой, там уже вы ничего не сможете с собой сделать; все в вас и с вами перейдет туда и разовьется в бесконечность…
Душа человека, отрешаясь от тела, с многократной силой продолжает развивать в себе те качества, которые она приобрела в земной жизни…
Вследствие этого праведники бесконечно утверждаются в добродетелях и преданности святой воле Божией, а нераскаянные грешники — в нечестии и ненависти к Богу.
К концу мировой истории и на небе и на земле будут только две категории людей: беспредельно любящие Бога праведники и так же ненавидящие Его грешники.
Чем же ты сделаешься там, неверующий, грешный человек? Если ты здесь нехорош, то там будешь темным, злым духом. О, тогда ты сам себя не узнаешь, и понесет тебя твое зло собственным своим тяготением туда, где живет вечное, бесконечное зло, в сообщество темных злых сил…
На этом пути ты ни остановиться, ни возвратиться не сможешь и во веки веков будешь страдать — чем? — бешенством от своего собственного зла, которое не даст тебе покоя, и от той злой среды, которая будет вечно окружать тебя и терзать без конца. А что же душа добрая, что будет с ней?
И добро также раскроется во всей полноте и силе; оно будет развиваться со всей свободой, которой здесь не имело, обнаружит все свое внутреннее достоинство, здесь большей частью сокрытое, неузнаваемое, неоценяемое, весь свой внутренний свет, здесь всячески затемняемый, все свое блаженство, здесь подавляемое разными скорбями жизни.
И понесется эта душа всей силою своего нравственно-развитого и добродетельно-возвышенного стремления в высшие сферы того мира, туда, где в бесконечном свете живет Источник и Первообраз всякого добра, в область светлых и чистейших существ, и сама сделается как ангел, т. е. таким же светлым, чистым, блаженным существом.
Она будет уже навеки тверда теперь в добре, и никакое зло, ни внутреннее, ни внешнее, не сможет уже ни колебать ее, ни изменить, ни повредить ее блаженному состоянию.
