— Не знаю, как вы, а я сейчас заледенею, — сообщил он, накидывая себе и мне на плечи одеяло. — Придвигайся поближе, Кай. А вы, друзья мои, можете достать одеяло под вашим сиденьем.
Кажется, Галей был бы непрочь воспользоваться этим великодушным предложением, потому что сразу заёрзал, но господин Рамон, не меняя тона и никак не отреагировав на слова брата, не прекращал спокойной беседы. По-моему, господин Рамон решил таким способом отомстить нежеланному попутчику, жертвуя собственным комфортом.
Мне стало тепло, и не нужно было продолжать счёт. К тому же теперь мне было некогда, потому что я наслаждалась разочарованием Галея и втайне злорадствовала. По моему разумению, муки толстяка продолжались недолго, потому что карета довольно скоро остановилась у трактира, но у Галея, по-видимому, было иное мнение, потому что он с трудом сдерживал дрожь. Господин Рамон сказал, что в нашем распоряжении час для отдыха и еды.
Ноги так затекли, что я в замешательстве посмотрела на откидную лестницу, неудобную саму по себе, а для утомлённых в пути пассажиров и вовсе представлявшую неприятное испытание, что ярко продемонстрировал Галей, неуклюже вывалившись из кареты. Пока я раздумывала да прикидывала, Пат одной рукой поднял меня и поставил на землю. При этом я заметила, что он содрогается от смеха, глядя на незадачливого толстяка.
Вчетвером мы вошли в грязную, но зато очень тёплую комнату. Господин Рамон заказал всем чай и закуску, а Пат щёлкнул было пальцами, призывая трактирщика, но под тяжелым взглядом брата опустил руку.
— Ты меня не так понял, — пояснил он. — Я всего лишь хотел согреться. С глупостями у меня уже покончено.
Я ожидала, что господин Рамон угостит нас интереснейшими рассказами, а он завёл обстоятельную беседу о новейшей планировке квартир, наведя на всех неимоверную скуку, так что мы с Патом быстро справились с едой и улизнули из трактира, оставив толстяка единственным слушателем, а сами с удовольствием прогулялись по окрестностям. Когда грязные улицы захолустного городка нам поднадоели, мы вернулись к карете и с наслаждением заняли свои места. Правда, через три часа тряски я уже подумывала о том, что прогулка была слишком коротка.
Сначала Пат решил обучить меня игре в кости, и я ушибалась не раз, вытаскивая из-под сидений закатившиеся туда кубики, затем мой неугомонный друг решил развлечься другим способом и принялся доставать наши припасы, устраивая род пикника на колёсах. Получая холодное мясо, Галей протянул в ответ тёмную бутылку, но она была перехвачена рукой господина Рамона и заменена лёгким пивом, что Пат воспринял без всякого неудовольствия.
На ночь устроились в гостинице. Мне отвели маленький угловой номер, в номере напротив поместились оба брата, а рядом с ними — Галей. Я устала и сразу уснула, поэтому даже не успела определить, какие чувства навевает на меня эта видавшая множество постояльцев комнатка.
Выехали рано утром, сохраняя тот же распорядок, что и накануне. Привыкнув к тряской дороге, я даже получала удовольствие от мелькающих за окном видов, рассказов Пата, игры в кости, кратких прогулок и немудрёной закуски, которую мой предприимчивый друг добывал в каждом трактире.
Так мы и ехали, пока на третий день не достигли большого города. Мы промчались по тихим переулкам, прогрохотали по булыжникам широкой оживлённой улицы и остановились у дверей приземистого, несмотря на два этажа, каменного дома с облупившейся серой штукатуркой.
14. Мой дядя Камол Эскат
Как и предупреждал Пат, господин Рамон, справившись о здоровье и настроении старика, сразу повёл меня к нему. Прошли мы, правда, не по мраморной лестнице, а по обычной каменной и даже с довольно стёртыми ступенями, но анфилады комнат были, хоть и скромно обставленные.
Господин Рамон подвёл меня к закрытой двери и тихо постучал. Женский голос попросил нас войти. Мне было велено подождать, и я осталась за дверью, мучаясь от сомнений и неизвестности. Через некоторое время мой проводник вернулся и, значительно взглянув мне в глаза, указал на дверь. Сердце замерло у меня в груди, а во рту сразу стало сухо. Господин Рамон слегка побледнел, и я впервые поняла, что успех операции всецело зависит от меня. Если я сыграю хорошо, цель будет достигнута и наследство отойдёт мне или Пату, что меня мало волновало, потому что в любом случае меня не выкинут на улицу и не вернут тётке, но если я собьюсь или что-нибудь перепутаю, то все планы и надежды моих хозяев непоправимо разрушатся.
— Вспомни, чему тебя учил Пат, — подбодрил меня господин Рамон, стараясь скрыть собственное беспокойство и даже улыбнувшись. — Постучи в дверь, поздоровайся, а потом только отвечай на вопросы. Не забывай, что ты мальчик Яго, его племянник. Не волнуйся.
Я тихо постучала.
— Войдите, — пропела сиделка.
Я вошла, настороженно и медленно прошла по обширной и почти пустой комнате и приблизилась к кровати, стоящей в дальнем углу.
— Дядя, здравствуйте, — чуть слышно прошептала я. — Как вы себя чувствуете? Хоть немного лучше?
В ответ раздалось хриплое оханье, и сиплый голос произнёс:
— Яго, ты приехал, дорогой…
Мне показалось, что всё это происходит не на самом деле, а лишь продолжение игры, затеянной Патом, и если я посмотрю на кровать, то увижу своего друга. Чтобы не сбиться, я представила седовласого старца и робко взглянула на Камола, ожидая увидеть хоть какое-то сходство с придуманным мною героем. Посмотрев, я отвела глаза, потом взглянула снова. К крушению надежд меня должен был подготовить сиплый голос, но всё равно впечатление было сильным. На меня глядел распухший одутловатый мужчина лет сорока пяти с недельной щетиной на щеках и подбородке, с маленькими глазками, злобно поблёскивающими из щёлочек век, с толстыми капризными губами, почти лысый. В нём не было и намёка на утончённость господина Рамона или энергию и весёлую предприимчивость Пата, не было ничего и от благородной строгости нашего приходского священника.
Злобные глазки не старого ещё по годам старика вдруг беспокойно забегали.
— Сиделка! — завизжал он. — Что вы ждёте?! Что вам здесь надо?! Оставьте нас!
Пожилая тощая сиделка испуганно вскочила и быстро вышла, тщательно прикрыв за собой дверь. Я испугалась не меньше её, ведь это гневался уже не Пат в роли Камола, а сам Камол Эскат, собственной неприглядной персоной. Однако явный актёрский талант Пата меня поразил.
С трудом преодолев страх, я тихо повторила заученную фразу:
— Как вы себя чувствуете, дядя?
— Ах, дорогой, конечно плохо. У меня…
И поганый старик не только полностью повторил все подробности, которые я слышала от Пата, но и прибавил новые, которые я тщетно пыталась пропустить мимо ушей.
