Поставив под окнами машину в надежде, что к утру ее не угонят, Совин бесшумно и очень осторожно вошел в подъезд. К счастью, стараниями людей из жилконторы, подъезд был хорошо освещён. К ещё большему счастью, никто в подъезде Дмитрия не ждал. «Похоже, у меня уже развился комплекс на почве подъезда, — ехидно отметил Совин. — Боязнь подъезда. То-то были бы довольны психиатры, если бы меня обследовали: новый вид мании… Как бы это получше назвать? Во… подъездофобия…»
* * *
И в этот вечер чай, компьютер, отчет о сделанном за день и — спать. А впрочем, нет, не спать. Дмитрий набрал домашний номер Стаса и приготовился выслушать рассказ о его чувствах к своей персоне. Однако просчитался. Полночь для журналиста, снискивающего хлеб насущный великосветскими сплетнями, была обычным рабочим временем.
— Слышь, Стас, помнишь я просил тебя об одном мужике узнать: что он такое? Узнал?
— О Толстом, что ли?
— Заткнись и не говори лишнего. Так узнал?
— Ну кое-что узнал.
— Я сейчас подъеду. Завари-ка мне свежего чая.
— Совин, как ты меня достал!.. Подъезжай. А чая у меня нет.
— Ладно, сам привезу. А то заваришь какую-нибудь бурду… — И Совин бросил трубку, не дожидаясь ответа.
А чего его ожидать. Всё равно только какую-нибудь грубость услышишь. А всякая грубость была противна утонченной натуре Совина.
* * *
— Совин, ты мне работать не даёшь, — встретил Стас позднего гостя — Меня скоро попрут с работы. Предупреждаю: если это случится, я сяду на твою шею. Будешь меня кормить и поить.
— Кормить — ладно. Но поить!.. Это ты загнул. Спиртного на тебя не напасёшься. Кстати, выпить что-нибудь есть?
Вопрос — и Совин прекрасно об этом знал — был чисто риторическим. У неженатого компанейского Стаса все спиртное исчезало значительно быстрее, чем успевало появляться. Товарищи по журналистскому цеху — Стас любовно называл их журналюгами — любили бывать в этом доме, из чего автоматически проистекало отсутствие в нем и закуски, и выпивки. Сам Стас выпить тоже любил, какое-то время даже злоупотреблял. Потом одумался и держал себя в рамках. Что особенно было важным при его работе, сопряженной с едва ли не ежедневными тусовками: с пьяным и разговаривать особо никто не будет. Ибо пьяный человек болтлив, несдержан, чужих секретов не хранит. Да и просто по-человечески неприятен.
А Совин знал нескольких ребят-журналистов, именно по причине невоздержанности в выпивке потерявших сначала доступ к светской информации, а позже — за наступившей своей ненужностью — и работу.
Дмитрий достал из пакета бутылку коньяка, чай, коробку конфет.
— Ты хоть чайник поставил бы, Стас.
— Уже стоит. Я сейчас закончу абзац — и поговорим. — Стас уселся за свой ноутбук, стоявший тут же, на кухонном столе. Сунул в рот сигарету, не глядя прикурил. И застучал по клавишам.
Совин тем временем священнодействовал: смешал в жестянке индийский и цейлонский чай, добавил бергамот. Сполоснул заварочный чайник, залил кипятком, слил, еще залил, снова слил, засыпал пять больших ложек заварки, залил ее кипятком на треть, закрыл крышкой, обернул чистым льняным полотенцем, найденным в стенном шкафу…
— Ну, Совин, ты даёшь. Знаешь, кого ты мне напоминаешь? — внезапно спросил Стас.
— И кого же? — откликнулся Дмитрий, готовясь к традиционным подколам друга.
— Гингему. «Волшебника Изумрудного города» читал в детстве? Ведьма там такая была. Тоже любила всякие зелья варить. Её потом девочка Элли своим домиком пришибла. Ты, когда чай завариваешь, — чистая Гингема. — Стас подумал и добавил: — И наполовину Бастинда. Была там ещё одна такая вредная старуха. Тебе бы еще приплясывать надо вокруг чайника и заклинания твердить.
— Ты сам Гингема. В твоем заварочном чайнике мыши, тараканы и пауки завелись. И плесень. Ведь еле отмыл. Ты закончил?
— Закончил.
Совин долил в чайник кипятку, налил полную чашку заварки, слил обратно в чайник, повторил процедуру.
— Точно Гингема, — констатировал Стас. — Попили бы кофию, да и всё.
— У восточных народов существует традиция дважды наливать в чашку заваренный чай и дважды сливать его обратно в чайник. Это называется «женить чай». Считается, что после такой процедуры чай приобретает исключительные цвет, вкус и аромат. Вопросы к лектору есть? Для особо тупых могу повторить. Этой штуке меня узбеки научили.
— Ладно, не болтай языком, наливай коньяк, — прервал лектора хозяин.
— А я-то пытаюсь нести в массы свет знаний! — разливая коньяк лицемерно вздохнул Совин. — И что вижу? Права истина: не мечите бисер перед сам знаешь кем. За что выпьем?
— Чтоб тебя, Совин, как ту Гингему, не придавило бы домиком девочки Элли.
— Элли? Элли-то уж точно не придавит.
— А кто придавит? — В Стасе моментально проснулся охотничий журналистский азарт.
— Кто? Дед Пихто! Но тост хороший, правильный.
Друзья опробовали коньяк. И коньяк оказался правильный.
— Давай про Толстого, Стас. Накопал чего? — поинтересовался Совин. — И чем больше, тем лучше.
— Нету больше. Толком о нем никто ничего не знает. Москвич, не женат, высшее образование. Умен. Появился пару лет назад. У звезд эстрады тоже ведь всякие проблемки есть. Кому прописка нужна в столице, кому квартира подешевле и получше, кому то, кому сё. А у Клевцова, похоже, есть кое-какие связи. И похоже, среди бывшего городского и районного партийного начальства, не выше. Постепенно стал своим и нужным. Денег ему это, правда, не принесло. Но и не бедствует. Пытался продюсировать кого-то — не вышло. Денег на раскрутку нет. А без денег в шоу-бизнесе, сам знаешь, ловить нечего. Деньги решают все. Талант не решает почти ничего. Я, знаешь, когда вижу совершенно бездарно поющих детей богатых родителей, всегда думаю: «Смотри-ка, как, оказывается, могут петь мамины деньги». Да ладно… Вылез Толстый со Снегиревой. Как уж он ее нашел, не знаю. Но гибель ее сыграла совершенно замечательную роль. Господин Клевцов развернулся во всю ширь и денег заработал несметно, уж ты мне поверь. Знаешь, как компакт-диски выпускают? Чуть-чуть официально и дикое количество левым образом. А если еще учесть концерты, где Лена Мосина поёт песни Марины Снегирёвой, — тоже неплохой приварок получается… Но это, собственно, все. Мало в тусовке о Клевцове знают. Очень мало.
— И на том спасибо, — поблагодарил Совин. — Давай-ка ещё выпьем, да я у тебя переночую. Не хочу домой ехать.
— А по мне, хоть всю жизнь живи, ежели человек хороший, — процитировал Стас бессмертные слова дворника из «Двенадцати стульев»…
ТолстыйСкудные Стасовы знания о Виталии Петровиче Клевцове не означали, однако, что у означенного субъекта напрочь отсутствовала история жизни, сиречь — биография.
В 1965 году в простой рабочей семье Петра и Валентины Клевцовых появился на свет пухленький ребенок, которого назвали Виталиком в честь погибшего на фронтах Великой Отечественной войны деда со стороны отца.
Рабочая семья Клевцовых ничем особенным от подобных семей не отличалась.
Впрочем, было одно отличие. Отец, Петр Клевцов, не пил. Нет, не так, чтобы совсем, позволял себе, конечно, по праздникам, но очень, очень умеренно — две-три рюмки за вечер, не больше. После получки спокойно проходил мимо пивного ларька, не реагируя на приглашения приятелей. Именно приятелей, потому что близких друзей у семьи Клевцовых не было.
Не складывались как-то у Клевцовых дружеские отношения с людьми. Возможно, потому, что оба родителя были не то чтобы скупые, но прижимистые. Копейки без дела не тратили, а отношения дружеские на Руси предполагают открытость и щедрость. Им бы, Клевцовым, немцами родиться. Пожалуй, ужились бы они с бюргерами.
Но жили Клевцовы в советской стране. Хорошо жили, в достатке. Получше, во всяком случае, всяких там инженеров: партия подкармливала рабочий класс. Типичная политика тоталитарного режима, вспомнить хотя бы Гитлера: хорошо и удобно управлять относительно малообразованными, сытыми и благодарными тебе за это людьми. А при случае можно и на гнилую интеллигенцию натравить, если она, интеллигенция, о себе вдруг что-то возомнит…
В положенное время отец вступил в партию. Но ни о какой партийной карьере и речи быть не могло: для партийного роста нужно было ещё кое-что, кроме пролетарского происхождения. Необходимо и умение вовремя лизнуть вышестоящего, и лягнуть провинившегося, и выступить с инициативой: вовремя поддержать, заклеймить, осудить от имени всего рабочего класса. А вот этими умениями Клевцов-старший не владел. Зато и врагов не нажил. Что ж, тоже хорошо.
Хозяйство домашнее, а потом, когда пошла мода на дачные участки, и хозяйство дачное всегда были в полном порядке. Полы не скрипели, краны не капали, утюги исправно нагревали и гладили, положенная на участке растительность кустилась и колосилась, сорняк же, наоборот, гибнул под беспощадным натиском материнских рук.
