– О, не делай этого, мой господин! Пожалей рабу свою, – взмолилась Рубаб и прижалась к его зелёному поясу.
Лёша почувствовал, как её обнажённые груди давят его напрягшийся член, он сглотнул слюну:
– Хорошо, моя маленькая Рубаб, я сделаю, как ты говоришь, – он повалил её на ковры и стал целовать. Она немного пахла имбирём и вздрагивала после каждого его поцелуя.
– Войди в меня, мой господин, моя куса сгорает от желания, введи в неё свой мощный зубр.
Лёша протянул руку и дотронулся до её лона, до её куса. Оно оказалось не таким и маленьким, скорее наоборот, вполне под стать её грудям, но мягким и шелковистым, словно цыплёночек. Он сдавил его сильно, но нежно, так, чтобы сок увлажнил пальцы.
– О, мой господин, – застонала Рубаб, задыхаясь от страсти.
Лёша прижался к ней и прошептал в горячее ушко необходимую в этот момент молитву: «Бисмиллахир-рахманир-рахим» («Во имя Аллаха, милостивого ко всем на этом свете, и лишь для верующих в День Суда»). Затем напряг своё тело и вошёл в Рубаб, но не полностью, мешала некая преграда.
– Мои ворота плотно закрыты, мой господин, – шептала Рубаб, задыхаясь – разруби их своим мечом, я умоляю тебя, мой господин, я умоляю…
Лёша обхватил её бёдра, приподнял её и изо всей силы вошёл в неё ещё раз, теперь уже полностью, покрыв её тело своим… Рубаб завизжала, дёрнулась в бок и затем прижалась к нему, схватив его за пояс:
– О, мой господин, ты подарил мне высшее счастье этого мира!
Неожиданно Лёша почувствовал, что они парят над ложем, ритмично раскачиваясь в воздухе. Рубаб, не выпуская его пояса из рук и обхватив его бёдра ногами, вжимала его в себя с удивительной для женщины силой. Лёша не в силах был больше сдерживать своё возбуждение и извергся в ёё лоно. Рубаб закричала так сильно и дико, что Лёша даже испугался. На секунду ему показалось, что это был не женский крик.
Наконец, они плюхнулись опять в подушки. Рубаб наклонилась над ним, глаза её переполняла грусть.
– Первый раз? – спросил её Лёша и попытался обнять.
Она утвердительно качнула головой и смешно, почти по-детски сдула чёлку со лба:
– Я не могу быть больше с тобой, мой господин.
– Что такое, Рубаб, почему? – Лёша попытался удержать её в своих объятьях.
– Я Рубаб, твоя раба, позови меня, и я приду… – она поцеловала его руки и неслышно взлетела. Он протянул к ней руку:
– Рубаб, Рубаб! – но она уже пропала в стене.
Лёша плюхнулся на подушки и закрыл глаза. «Как же так, почему?» – подумал он.
В боковой стене неслышно открылись двери, и в комнату вошли несколько девушек с кувшинами и принадлежностями для мытья. Лёша открыл глаза и удивлённо следил за их действиями: одна из них, видимо, старшая подошла к нему совсем близко. В руках у неё был тяжёлый серебряный поднос, на котором лежало белое, расшитое золотой тесьмой, полотенце, от него чуть заметно поднимался пар. Девушка склонилась над его обнажёнными бёдрами, осторожно взяла его член в руки и стала протирать его горячим полотенцем, шепча молитвы и благословения. Лёша посмотрел на свой «зубр», он был испачкан. Бусинки свернувшейся уже крови повисли, как ёлочные игрушки, на завитках его волос в паху и сверкали, словно рубины. Даже это было прекрасно в ал-Джанне.
Другая девушка с кувшином помогала обтиральщице, наливая в специальную чашу горячую воду. Лёше очень аккуратно протёрли живот, мошонку и бёдра.
– Не соблаговолит ли мой господин повернуться на живот? – спросила девушка с полотенцем очень тихо.
Лёша послушно повернулся на живот и немного раздвинул ноги. Горячее полотенце, проехав по его ягодицам, опустилась ниже, в расщелину.
Пожалуй, это было самое приятное в раю, – подумал Лёша и раздвинул ноги пошире.
– Как вас зовут? – спросил он девушку, не поворачиваясь.
– Я раба твоя, Наргиз, мой господин, – ответила девушка, ополаскивая полотенце в чаше.
– Не торопись, Наргиз, делай всё без суеты.
– Да, мой господин, – полотенце ещё раз вошло в расщелину.
– А скажи мне, Наргиз, что такое случилось с Рубаб, чо она ускакала, как ошпаренная?
– О, мой господин! Аллах, да святится имя его в веках, создал нас, гурий, чтобы ублажить вас, о великий шахид, угодник Аллаха. – Наргиз продолжала протирать Лёшу, к ней присоединилась ещё одна девушка. Она массажировала икры его ног, умащая их чем-то очень приятным, судя по запаху, распространившемуся в зале.
– И всё-таки где Рубаб? – спросил Лёша.
Прохладная маслянистая жидкость коснулось его ягодиц.
– Такой великий шахид, как вы, мой господин, достоин только ласки девственниц, – Наргиз подула на его ягодицы с очень близкого расстояния. – Не соблаговолит ли мой господин перевернуться на спину?
– А почему бы и нет, – ответил Лёша, хотя ему хотелось, чтобы на него подули ещё раз.
Он был очень удивлён, увидев перед собой несколько гурий, жадно взирающих на его обнаженный и торчащий член.
– Так, – приказал он – все, кроме Наргиз и вот этой, – он указал на гурию, массажирующую его ноги, – отойдите.
Гурии отошли немного, но продолжали смотреть на него очень внимательно.
– Я сказал, отойдите! – Лёша даже привстал на локтях.
Они отошли ещё дальше.
– На хуй, я сказал, пошли все на хуй, кроме Наргиз и…
Массажистка представилась:
– Динара.
– И Динары. Вы мешаете работать. Я непонятно сказал?
– Да, мой господин, – почти хором ответили гурии и удалились в боковые входы.
– Девушка с ведром может тоже остаться, – добавил Лёша, немного смягчившись.
«Да, – подумал Лёша, – везде есть свои трудности», – и хлопнул в ладоши.
– Эй, Гусик, ты-то куда пропал, или тя тоже девственности кто-то лишил? – Лёша весело засмеялся своей шутке, гурии присоединились.
Не прошло и минуты, как Гусейн появился в зале и поклонился:
– Да, мой господин.
– Что «да, мой господин», бухло-то где?
Испуганный Гусейн упал на колени:
– Сию минуту, мой господин, – и пополз задом к двери.
– Три стакана не забудь, и сушняк в кувшинах не неси, давай того, с речки.
– Слушаюсь, мой господин.
Наргиз продолжала массировать его грудь, время от времени поглаживая её, едва касаясь кожи тонкими смуглыми пальцами.
– Но с ней всё в порядке? – продолжал свои расспросы Лёша.
– С кем, мой господин? – Наргиз подула ему на грудь, почти прижавшись к ней.
– С кем-с кем, с Рубаб, конечно!
«Всё-таки они немного туповаты», – решил для себя Лёша.
– С ней всё в порядке, мой господин, вы можете позвать её в любой момент, и она придёт.
Лёша хотел уже было позвать Рубаб и даже открыл рот, но вдруг увидел испуганные глаза Наргиз. Она почувствовала его взгляд и тут же уткнулась носом в его живот, потом стала сползать всё ниже и ниже. Ему было немного щекотно, и он стал гладить её волосы. Они были не кудрявыми, как у Рубаб, а совершенно прямыми, смолисто чёрными, отсвечивающими фиолетовым и синим.
– Мой господин хочет подарить мне высшее счастье в этом мире? – прошептала Наргиз.
Лёша прижал её голову к своему паху:
– Нет, я просто хочу тебя трахнуть.
Наргиз вырвалась, её глаза жадно горели. Мгновенно она скинула с себя верхнюю одежду, обнажив такие же крупные, как у Рубаб, груди:
– О, мой господин, делай со мной, что пожелаешь.
Лёша подхватил её на руки и понёс к бассейну:
– Я желаю вот здесь, – он опустил её в воду и, плотно обхватив мраморную, с золотыми прожилками колонну правой рукой:
«Бисмиллахир-рахманир-рахим», – выкрикнул он громко, и его зубр наполнился силой.
Он вошёл в Наргиз с одного толчка. Она затрепетала, взвизгнула и попыталась взлететь, но Лёша, держась за колонну, прижимал её к шершавой от драгоценных камней стене бассейна, входя в неё ещё и ещё раз. Перед тем, как извергнуться, он схватил её голову и нагнул в воду – так, чтобы всё её тело было под водой.
Он не хотел её отпускать, но всё же она вырвалась и пропала, уйдя сквозь дно. Вода вокруг Лёши окрасилась чем-то красным. Не обращая на это внимания, Лёша вышел из бассейна, высморкался и посмотрел в сторону покорно стоявшего Гусейна:
– Ебали мы и гурий, – подмигнул он ему.
Лёша пребывал в отличном расположении духа, и ему очень хотелось есть – редкое желание за последние года три. Он подошёл к первой попавшейся жаровне, схватил с неё покрывшуюся коричневой корочкой курицу и откусил кусочек. Мясо было на удивление мягким и вкусным, пропитанным острым пахучим соусом. Он откусил ещё, потом ещё, потом подошёл к следующей жаровне и тяпнул оттуда бараньи рёбрышки. Их было очень удобно есть, держа за обгоревшую косточку, особенно приятно было отдирать зубами хорошо прожаренные жилки. Потом была говядина, разваренная в овощной кашице, потом – что-то ещё и ещё… Есть было значительно приятнее и привычнее, чем трахать гурий.
