восхищения при виде нее, хотя, казалось, видел ведь по десять раз на дню — а в другие моменты смотреть на то же самое лицо было неловко и тяжело, словно на калеку или урода. Лица Чужих были как душа без кожи.
Но нет — пары мгновений хватило, чтобы он убедился, что император всё же человек. Просто красивое лицо, спокойное, благородно-бледное, совсем юное, но дышавшее подлинно царским величием.
— Теперь я вижу, что никто, кроме вас, не может быть императором, — сказал Гэрэл, кланяясь. — Я — Гэрэл, верховный стратег царства Чхонджу. Я буду говорить от имени императора Токхына.
Он протянул юноше свиток, подтверждающий его полномочия и скрепленный императорской печатью Токхына; тот взял его, даже развернул, но вместо того, чтобы изучать содержимое послания, внимательно и без малейшего стеснения разглядывал Гэрэла. Тот, в общем-то, привык, что на него смотрят с любопытством; когда-то это любопытство было презрительным, сейчас — чаще всего боязливым; и тогда, и сейчас люди в большинстве своем избегали встречаться с ним взглядом. Юкинари смотрел на него прямо, с таким странным выражением, что Гэрэл почувствовал себя не в своей тарелке. Он не мог понять, какие эмоции скрывают удлинённые, приподнятые к вискам глаза императора, подведённые чёрной и серебряной краской; он не видел ничего из того, что ожидал там найти — ни страха, ни ненависти, ни презрения.
«Интересно, какое место я займу в каталоге уродов?» — мысленно усмехнулся он, глядя на императора с вызовом.
Поединок взглядов продолжался недолго. Наконец Гэрэл сдался, опустив глаза первым.
Юкинари тоже вежливо склонил голову — в знак приветствия; ответил:
— Прости, если что-то в моем дворце пришлось тебе не по душе. Наши обычаи сильно отличаются от ваших. Благодарю за то, что ты преодолел столь долгий путь, чтобы явиться в мою столицу.
Восточная напевная мягкость сочеталась в его голосе с редкой чистотой произношения. Он говорил на Высокой Речи без всякого намека на птичий акцент, который отличал жителей Рюкоку и имел свойство делать произносимые ими знакомые слова неузнаваемыми для слуха Гэрэла. Впрочем, оно и понятно: император наверняка получил соответствующее статусу образование.
Сам Гэрэл, как бы ему ни было неприятно признавать это, говорил не совсем чисто, да и нужное слово иногда удавалось подобрать не сразу — уже больше двух лет он ни слова не произнес на этом языке; но сам факт того, что он знал юйгуйский, сильно удивил придворных — он видел это по их лицам.
Что-то в облике Сына Неба заставило Гэрэла снова говорить и вести себя учтиво. Строить из себя победителя как-то расхотелось.
— Ваша столица прекрасна, государь. Даже если наши переговоры закончатся ничем, я ни минуты не буду жалеть, что приехал сюда, потому что благодаря этому я смог увидеть самый странный и невозможный город на свете.
— Я думаю, не стоит начинать беседу о государственных делах прямо сейчас, когда ты и твои люди устали с дороги, — сказал Юкинари. — Вам нужно отдохнуть. Я буду рад оказать тебе и твоим людям гостеприимство, приняв вас в своём дворце на месяц. После этого можно будет поговорить о цели твоего визита.
— Благодарю вас, достопочтенный. Я ценю ваше приглашение и с радостью воспользуюсь им… — откликнулся Гэрэл.
Он наконец понял, каким взглядом смотрел на него Юкинари. Это был взгляд странника, ступившего на новую землю: любопытство, да, но не неприятное — радостное — и почему-то надежда…
На что?
Глава 4. Временный мир
Пир, устроенный в Павильоне Веселья в честь их приезда, был великолепен. Слуги вносили одно блюдо за другим. Голодное детство накрепко вбило в Гэрэла привычку доедать все до последней крошки, и поначалу он так и пытался делать, но быстро понял, что это бессмысленно — и почувствовал раздражение.
Вся посуда была серебряной — сначала он удивился такой роскоши в стране, которая еще недавно прозябала в бедности, затем подумал: должно быть, им хотят продемонстрировать, что в еде нет яда. Считалось, серебро от яда меняет цвет. Нелепое суеверие: он знал немало ядов, которые незаметны в любой посуде. Серебряная посуда показалась ему не очень хорошим знаком. Демонстрация отсутствия яда в угощении была хоть и мирным жестом, но таким, который говорил об определенном напряжении в отношениях.
На пиру были переводчики, поэтому все говорили на привычном для себя языке. Впрочем, все беседы с местными были краткими и неуклюжими. Спутники Гэрэла быстро устали играть в показную вежливость, перестали обращать внимание на рюкокусцев и общались в основном друг с другом.
Самого императора на пиру не было. Еще недавно Гэрэл расценил бы его отсутствие как оскорбление, но успел понять, что император тут считается кем-то вроде живого бога на земле, который редко снисходит к простым смертным. Никакого неуважения к гостям в этом не было, просто — вот так вот было принято. Может, простым людям нельзя даже видеть, как он ест.
В этом, пожалуй, даже имелось здравое зерно: люди, сохранявшие трезвую голову на пирах Токхына — таких же пышных, но куда менее церемонных и пристойных — рано или поздно задумывались о том, что ослабевшие от обжорства, пьянства и распутства императорские пальцы недолго смогут удерживать власть. А кто осмелится усомниться в живом боге, которого и без покрывала на лице-то никто не видел?
Перед гостями танцевали и играли на эрху девушки-прислужницы — болезненно хрупкие, с густо набеленными лицами и тонкими угольными бровями, нарисованными совсем не там, где им положено находиться: весь их облик дышал искусственностью. Гэрэлу подумалось, что среди придворных женщин он не видел — значит, это правда, что они живут на своей половине дворца и не допускаются к делам. Он попытался представить в этом дворце Джин-хо, пылкую, грубовато-искреннюю, никогда не лезущую за словом в карман, и у него не получилось — это все равно как если бы в саду нежных ирисов вдруг выросло стальное копье.
Не стоит забывать, у этих людей под слоем внешних заимствований из Юйгуя — своя культура, не похожая ни на юйгуйскую, ни тем более на чхонджусскую. Сложно будет найти с ними общий язык.
После ужина Гэрэл походил по дворцу, присматриваясь к его обитателям, но в том павильоне, что был отведен для гостей, ничего интересного не было, а соваться в другие помещения без повода было невежливо и попросту опасно.
Затем он отправился гулять по саду. Сад выглядел не таким правильным, как юйгуйские парки, здесь беседки, дорожки и мосты были расположены с продуманной небрежностью. Смеркалось, и
