В более поздний период союзы племен распались. Община стала меньше и компактнее. В период феодальной раздробленности город с прилегающим к нему сельским округом (что соответствует прежнему племени восточных славян, во главе с городским собранием) налаживал диалог с князем и его дружиной. Весь домонгольский период истории между князем и вечем идет борьба с переменным успехом, хотя перевес «Земли» вполне заметен по имеющимся источникам.
Созданный А.Г. Кузьминым концепт открывал новые горизонты перед отечественной наукой и последовательно реализовывался в последующих трудах ученого и отчасти его учеников [60]. Ряд научных проблем, поставленных в трудах А.Г. Кузьмина, нуждается в дальнейшем изучении.
Важно учитывать, что А.Г. Кузьмин, не идеализируя «политическую надстройку», настойчиво подчеркивал позитивную роль государства и княжеской власти. «Государство выполняет прогрессивную роль, закрепляя разделение труда на значительной территории. <…> К тому же и самые реакционные режимы способны выполнять в чем-то конструктивную роль, поддерживая, скажем, порядок на улицах, борясь с разбоями и т. п.» [53, 8]. Положительная роль княжеской власти в период Киевской Руси связана с целым комплексом ее мероприятий по созданию укрепленной линии обороны на границе со степью и организацией независимого княжеского судопроизводства [61]. Конечно, степень эффективности всего того прогрессивного, что несет переход к государственным формам общежития, как уже говорилось, во многом определяется способностью общества к организации общегражданского контроля над властью. Очевидно также и то, что результативность взаимодействия «мнимого» и «истинного» государства зависит от множества факторов. В отличие от рассуждения о классовых или бесклассовых государствах А.Г. Кузьмин указал на пути происхождения жесткой социальной дифференциации не в формате «классового раскола», а в зависимости от принципов социального структурирования народов в первобытную эпоху. Без учета этих особенностей процессы генезиса государственности не могут быть поняты в принципе. Вытекает из этого и другой, методологически не менее значимый вывод: причины образования государства всегда лежат в общественных противоречиях, однако социальный конфликт, ведущий к его возникновению, далеко не всегда принимает классовый характер. Классы неизбежно возникают с появлением самого государства. И тогда граница их обособления может не выходить за пределы противостояния общества и власти.
В законченном виде концепция «Земли и Власти» А.Г. Кузьмина вылилась в его цельное восприятие России как особой цивилизации, отличительные черты которой состояли в извечном противостоянии глубоко эшелонированной вертикали власти и горизонтально структурированной «Земли» [62, 53]. Среди всех народов, образовавших современную этнополитическую карту Европы, только восточные славяне сохранили территориальную общину, которая не только не исчезла с образованием государства, но и дожила до 30-х гг. ХХ в.
Непрекращающаяся дискуссия этнологов и обществоведов о сущности понятия «этнос» в известной степени детерминирована реальной размытостью гражданского общества Запада и Востока ввиду их дифференцированной структуры. В этой связи попытки некоторых исследователей, в основном «славистов-советологов», сблизить российскую и азиатскую цивилизации [63] не могут расцениваться иначе как идеологически ангажированные. Исторически же представляется достаточно ясным, что социальной структуре азиатских обществ наиболее близка не российская, а именно западноевропейская модель. Общее между ними состоит в непрерывном воспроизводстве, с первобытности вплоть до наших дней, иерархичной общественной структуры на основе отношений господства – подчинения, пронизывающих сверху вниз все общество. Меняться при этом могут только основы формирования социальной пирамиды (Западная Европа): кровное родство – вассально-ленная система – частная собственность. Но принцип социального неравенства при этом остается неизменным.
В России же понятие «народ» всегда консолидировано. Это общинная Земля, в различные периоды истории объединяющая большинство населения страны. Из ее состава нет оснований исключать и территории, на которых община и присущие ей переделы вроде бы не прослеживаются, поскольку принципы социальной жизни и самоорганизации российского крестьянства и в этом случае не претерпевали существенных изменений. Хорошо известен факт отсутствия исторического опыта переделов в Сибири: земли было много, а «власти» мало. Не знала Сибирь и помещичьего землевладения и, соответственно, крепостного права. Однако в XIX в. в результате активного промышленного освоения Сибири, значительного притока нового населения проблема земельного «голода» стала актуальной и для этого региона. Крестьянство среагировало моментально. В Сибири оно восстановило общину со всеми ее атрибутами и переделами [64, 12]. Последнее обстоятельство настолько удивило крупнейшего исследователя проблем аграрного развития Сибири А.А. Кауфмана, что в опубликованной им монографии он просто отказался понимать и искать объяснение решению русских крестьян восстановить передельную общину. Ведь в Германии, писал А.А. Кауфман, подобную проблему крестьяне пытались бы решить через придание своим земельным наделам статуса неприкосновенной частной собственности [65, 44].
Действительно, на первый взгляд может показаться странным поведение человека, решившего пожертвовать собственным, передаваемым по наследству земельным участком в совместное владение. Но нельзя забывать, что за этим решением стоит тысячелетний опыт выживания русских крестьян в самых суровых климатических и политических условиях Европы. Именно община объективно являлась тем единственным социальным институтом, через который они могли не только отстаивать свои интересы на уровне местной и центральной власти, но и так организовывать хозяйственную деятельность, чтобы по ее результатам обеспечить воспроизводство материальных ресурсов и достойное содержание всем своим членам [35, 49].
Эта и некоторые другие специфические черты российского общества, особенно в сравнении с принципами общежития народов Западной Европы и Востока, осознавались многими исследователями и философами уже в XIX столетии (М.Н. Карамзин, славянофилы, поздний А.И. Герцен, М.А. Бакунин и др.) [1, 15, 17, 19; 35, 48; 62, 61]. Заслуга А.Г. Кузьмина состоит в том, что он перевел рассуждения о «загадках» России и национального русского характера из плоскости «ощущений» и наблюдений в предметное поле науки, зыбкие основы мистического восприятия явления поставил на материалистический, поддающиеся рациональному мышлению и научному анализу базис.
Сегодня концепт «общества и власти» А.Г. Кузьмина воспринимается настолько естественно, что даже сложно оценить его оригинальность. В этой связи отдельного разговора заслуживают вопросы о том, почему очевидный вывод о специфике самоорганизации и исторического развития российского общества, по существу, проигнорирован отечественной историографией. С другой стороны, не так уж и удивительно выглядит эта ситуация для страны, в которой даже в просвещенном XIX столетии умеющий читать класс господ узнавал о культуре и общине подвластного ему крепостного народа из книжек немецких этнографов.
Поставленная А.Г. Кузьминым исследовательская задача по изучению взаимодействия учреждений традиционного самоуправления и политической власти на всех этапах исторического развития имела еще один неожиданный эффект. Известно, что профессор сам себя относил к лагерю «антинорманистов», что признавалось и его оппонентами. В трудах же А.Г. Кузьмина убедительно доказывалось, что племя Русь не имеет не только германских, но и славянских корней [66]. И если иметь в виду возможность выводов «а ля Майн Капф» [34, 55], то так ли уж важно с позиций «Земли», какую власть «из-за моря» ей навяжут историки. В любом случае она не будет своей по происхождению. Получается, что более радикального и последовательного норманиста, чем А.Г. Кузьмин, сложно найти во всей историографии проблемы, поскольку по количеству привлеченных источников и снятию содержащихся в них противоречий его позиция объективно самая убедительная и репрезентативная.
Рассматривая проблемы исторических судеб народов, этническое происхождение правящего класса можно не принимать в расчет только при условии обладания обществом достаточных ресурсов и механизмов по ограничению потенциально корыстных устремлений власти, что и было реализовано в домонгольский период [34, 28].
В заключение следует отметить, что методологическое и общеисторическое значение концепции «Земли и Власти» А.Г. Кузьмина состоит в возможности ее использования для уверенного и обоснованного выявления источников и основного содержания традиций, веками служивших укреплению отечества, в том числе и в наиболее роковые моменты его истории. Научные подходы Аполлона Григорьевича, его выводы о причинах устойчивости и гибели цивилизаций могут быть востребованы и в современных обществоведческих исследованиях, посвященных определению ближайших перспектив развития человечества, которое в условиях углубляющегося экономического, экологического и энергетического кризиса планетарного масштаба будет вынуждено озаботиться поиском новых моделей социальной организации.
