Анри, что его люди будут только рады там дежурить. Нужно будет соблюдать очерёдность, и проверить, чтоб припасов на всех было достаточно. Маркиза, с одной стороны, как привыкла жить на широкую ногу, так и живёт, с другой стороны, нимало не стесняется принимать подношения от местных жителей. И в итоге всё приходит в какую-то удивительную гармонию.
В крепости всё было в порядке. Стража на стенах, горячий камин в большой зале первого этажа. В камине полыхают громадные дрова из здешнего дерева лиственницы, которые вроде бы с иголками, как ёлки, но те иголки мягкие, кисловатые на вкус, и как пришли холода, так и отвалились все, будто листья. Ещё хорошо горели местные кедры, на которых росли шишки с вкусными орехами, деревенские то и дело плевали под ноги шелуху от тех орехов. Свои тоже попробовали, Анри тут же заставил за собой убрать. Грызть – грызите, а свинство устраивать нечего.
Рогатьен доложил что маркиза накормлена, напоена и уложена спать наверху. Вот и славно. Можно самому тоже что-то съесть, что-то выпить и тоже отправиться наверх.
Анри зашёл к себе, засветил магический огонёк и рухнул на лавку – снять сапоги. Северин сказал, что никуда не пойдёт из большой залы, в которой тепло, поэтому – сам, всё сам.
Шевеление в противоположном углу насторожило – что там ещё такое? А потом он пригляделся и едва не рассмеялся, потому что в его постели, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом, спала Женевьев дю Трамбле. Ну да, Рогатьен же сказал – наверху. Не сказал только, где именно.
Всё верно, её следовало положить спать, а не отправлять обратно. Завтра Северин проводит. И оставлять спать внизу – тоже неправильно. Здесь не самое тёплое место, но тихое… и спокойное. Но куда теперь деваться ему самому?
Плащ, сапоги, размотать с шеи платок, отстегнуть перевязь и пояс с оружием. На пол, всё на пол, утром разберёмся. Кожаный дублет отчасти защищал от сырости, но не от холода. Нужно разжиться меховым, вдруг поможет? Или толстым суконным. Потому что суконной куртки снизу явно недостаточно. Снег облепляет всё с головы до ног, а потом замерзает на усах, на воротнике и других местах, куда достаёт дыхание. А зайдёшь в тепло – начинает таять и мокнуть.
Анри разложил плащ и дублет по лавке – пусть сохнут. Подхватил сменный плащ, который как раз высох, дошёл до кровати и осторожно присел на край. Не было такого в его жизни, чтобы он пришёл к себе спать, а у него тут – женщина. Даже просто женщина, не такая, гм, как маркиза дю Трамбле.
Супруга Тереза имела свою спальню и была согласна на то, что он навещает её время от времени. Спать – именно спать – она предпочитала в одиночестве. Дамы, которых Анри навещал по минутному желанию или сердечной склонности, тоже спали сами – характер их отношений не предполагал, что он останется ночевать. В походе и в военном лагере попадавшие в его палатку девицы тоже не задерживались после того, как делали всё необходимое. Поэтому… странно всё.
Ему случалось спать вповалку с товарищами по оружию – в казарме, в таверне, в палатке. В том числе в дождь и холод, то есть это тогда он полагал, наивный, что это был холод. Да что он знал раньше о холоде? Совершенно ничего.
А вот так, чтобы с женщиной…
Впрочем, сейчас женщина в постели была сущим благом, просто потому, что она тёплая, что она уже нагрела эту самую постель. И если он попробует лечь вот тут с краю, то даже, наверное, и не потревожит её сон.
Она пошевелилась, не просыпаясь, повернулась, из-под одеяла высунулся кончик ноги в шерстяном чулке. Тёплом шерстяном чулке. Маркиза дю Трамбле в тёплых шерстяных чулках. Та самая, которая вводила моду на цвет вышивки и стрелок, и чулки которой, если верить придворным болтунам, были из тончайшего и мягчайшего шёлка. Впрочем, болтуны только болтали, все доподлинно знали, что никто, кроме короля, не смеет коснуться этих ног в шёлковых чулках.
И вот теперь эти ноги – в его постели. Равно как и вся она.
При дворе маркиза всегда выглядела, будто сошла с картины – совершенное лицо, яркие вдохновляющие глаза, мягкие и нежные руки, идеально ровные складки платья. А сейчас он глянул под одеяло – любопытно же – и увидел, что одежды на ней в избытке. Льняная сорочка, шерстяная юбка, шерстяной же корсаж. Думала ли она, что станет одеваться в серое, грубое, ничем не украшенное, но тёплое? И что станет спать во всём этом, не раздеваясь?
Впрочем, можно ли в здешних условиях спать, раздевшись? Только летом, наверное? Или вот, говорят, в деревне они сильно топят, и спят вокруг своих горячих печей, и сразу строят так, чтобы зимой можно было обогреть. Поэтому комнатки маленькие, а печи серьёзные, большие. И у неё в доме тоже спальня устроена в маленькой комнатке, а печь большая. Несколько больших печей, и все надо топить. Господи, о чём он вообще думает?
Анри велел осветительному шарику умерить интенсивность свечения, чуть передвинуться и зависнуть над ней. Разглядел стянутые на затылке волосы – короткие. Это понятно, многие знатные дамы стриглись под парик коротко, а маркизу без парика не видел, наверное, никто. При дворе не видел, конечно же. Почему-то концы волос выглядели светлыми, а другая часть – чёрными вперемешку с седыми, как и у него. Аккуратное ухо, в мочке – дырочка. Под те самые бриллианты, которых не хватало. Достаточно ли вам, маркиза, теперь бриллиантов? Или так обходитесь?
Впрочем, он едва удержал себя от того, чтобы коснуться кончиком пальца её уха, провести по краю. Коснуться дырочки, и местечка за ухом – тоже. Тьфу, Анри, ты о чём вообще? Глупости какие – трогать за ухом маркизу дю Трамбле!
Ну да, знатная и воспитанная в древнем магическом роду женщина – она и на краю земли останется таковой. Будет командовать, потому что так привыкла. Ни на миг не усомнится, что её послушают – и её слушают. Хоть бы и в этом изумительном месте. Почти все. Живые и мёртвые. И её слова и решения обычно выглядели разумными, не вызывали бешенства или желания спорить.
Он никак не мог забыть их последнюю в той жизни встречу, когда, отчаявшись достучаться до разума короля сам, Анри решил попробовать, как все – через маркизу дю Трамбле. Она очень изумилась, увидев его в своей приёмной, спросила – чему
