* * *
«…и я побежала. Как ненормальная. А он за мной! Бегу и думаю – бросить сумку или нет? Документы и деньги в кармане, но вещи-то жалко… Он кричит что-то, но слов я разобрать не могу, да и не слишком стараюсь. Ноги не слушаются, сердце колотится, страшно до ужаса!
Поймал он меня около оврага, я только успела заметить, что топор он в руке больше не держит, обрадовалась, и сразу в глазах потемнело. Как до его дома добрались, плохо помню, но, вроде, не слишком долго шли, и я несколько раз просила отпустить меня.
Дождь уже пошел сильный, куртка промокла. Когда я оказалась около печки, то сразу почувствовала себя лучше. Он мне чаю налил – вкусного, горячего. Я уже тогда бояться перестала, но отчего-то подумала, что он бандит и прячется в лесу от правоохранительных органов. Там костюм в кресле лежал, а еще лохматая медвежья шкура… Почему же я так подумала? Я до сих пор не представляю, кто он.
Утром я проснулась рано (как заснула, тоже не помню), было тепло. Оказалось, это не сон… Телогрейка, которой он меня накрыл, сильно пахла костром – очень приятный запах, родной.
А потом мы поехали в Москву на его большущей синей машине. Он мало разговаривал и хмурился. Спросил – не дует ли мне, а то можно закрыть окно. Я сказала, что не дует. А мне и не дуло.
Я попросила отвезти меня к знакомой (к подруге мамы), он отвез, и мы расстались около подъезда. У него лицо такое… открытое, глаза серые, волосы очень коротко стриженные – черные. Свитер на нем тоже был черный. А сам он – хороший человек, который мне очень помог.
Я его не забуду».
Белозерцев закончил читать, снял очки и посмотрел на Марину.
– Что у него было в руке? – спросил он, приподнимая брови.
– Топор, – ответила та, пожимая плечами.
– Хм… – Андрей Юрьевич еще раз заглянул в листок, прищурился. – Она придумала историю?
– Я спросила ее об этом, говорит, что нет, и я склонна ей верить.
– Но как его хотя бы зовут?
– Пока допрос с пристрастиями я не устраивала… пусть будет интрига, но в дальнейшем лучше бы узнать его имя, – голос Марины стал тягучим, – если временами их сталкивать, то… Посмотрим… Написано искренне, правила я совсем чуть-чуть. На мой взгляд, попробовать можно.
«Фокиной бы понравилось», – усмехнулся про себя Белозерцев, а вслух сказал:
– Поставьте в конце троеточие.
– Будем печатать?
– Да.
Глава 10
Запятая, троеточие и родственники на хвосте
К четвергу Сашенька чувствовала себя уже более уверенно. Появился маленький круг обязанностей, и это было приятно. За следующие «откровения» она пока не бралась – время позволяло не торопиться, а душевных порывов пока не наблюдалось. На крайний случай она решила написать про Федора Ивановича, он, правда, идею эту не одобрял и постоянно бубнил одно и то же: «Ладно уж, но только если совсем кранты». Работу Сашеньки он не понимал и очень боялся, что ее «надурят и объегорят», рекомендовал приглядывать за руководством и не слишком болтать языком.
Марина завалила мелкими поручениями, и большая их часть никак не была связана с журналом «Артэль». Стоило Сашеньке плюхнуться в кресло, как она тут же вызывала ее к себе и отправляла то в прачечную, то в сбербанк, то еще куда-нибудь. Сашенька к такой эксплуатации в личных целях относилась совершенно прохладно – какая разница, что и кому делать? Работа у нее такая, вот и все.
Выхода свежего номера она практически не ждала, как-то не верилось, что ее мини-рассказ может появиться на белых скользких страницах. Чудно. Но четверг настал, и милая секретарша Белозерцева – Лидочка, проходя мимо, положила на край стола еще тепленький журнал. Он вкусно пах краской и поблескивал в свете ламп, как глянцевая лужа на солнце.
Сашенька пролистнула страницы, нашла свой «дневник», прочла вступительный абзац, подготовленный Мариной, а затем пробежалась глазами по строчкам. Слова ее, но ощущение в душе странное, будто она к этому никакого отношения не имеет. Может, просто не смогла передать настоящие эмоции? Не важно. Она закрыла журнал и отложила его в сторону. Подняла голову и увидела в окне кабинета свою начальницу, которая жестом пригласила ее к себе.
– Мне нужны ксерокопии, – Марина протянула прозрачный файл с бумагами. – По две штуки с каждого листа. Еще загляни в архив и найди апрельские номера две тысячи третьего года.
Первое поручение Сашенька выполнила довольно быстро, а вот со вторым возникли некоторые трудности – в архивной комнате порядком и не пахло (зато пахло клеем и еще какой-то химией). Передвинув несколько коробок, она наконец добралась до нужной полки и выдвинула пластиковый ящик, на котором был указан нужный год.
Прижимая к груди журналы, с чувством выполненного долга Саша распахнула дверь и… увидела его.
Небрит, серая рубашка навыпуск… Идет и здоровается с сотрудниками редакции…
Это все, что она успела заметить, потому что тут же юркнула обратно в архив.
Сергей…
Как он здесь оказался???
Сашенька привалилась к стеллажу, закрыла и открыла глаза. Кажется, в таких случаях положено ущипнуть себя (побольнее!) – страшные сны обычно на этом заканчиваются.
Она чуть приоткрыла дверь… Сергей, сунув одну руку в карман, шел к кабинету Белозерцева.
– Мамочки… – прошептала Сашенька, задерживая дыхание. Неужели он купил журнал, прочитал, догадался, о ком идет речь, и приехал разбираться? Но разве такие, как он, читают глупые откровения девушек? Конечно, такая вероятность была и есть, но она настолько мала (ничтожно мала!), что даже задумываться об этом не стоило. И она же не написала ничего обидного… – Мамочки, – повторила Сашенька, оседая на одну из коробок. Коробка, не выдержав навалившегося на нее веса, дала усадку.
Нет, номер с блоком ее дневника вышел только сегодня, вряд ли Сергей успел и купить его, и прочитать, и рассердиться, и приехать… Вряд ли. Да и шел уверенно, здоровался, улыбался, чувствовал себя, как дома…
«Я здесь посижу, – решила Сашенька, вытягивая шею, – только бы Марина меня не хватилась».
Минут двадцать она сидела практически неподвижно, глядя в дверную щелку. Но вот мелькнула серая рубашка – Сергей направлялся к выходу. Поворот головы, небрежное движение руки, прощальный кивок кому-то, и все – исчез из весьма ограниченного поля зрения. Уф…
Сашенька для верности переждала еще немного, затем осторожно выбралась из архивной комнаты и огляделась. От вопросов и волнения кружилась голова, но надо было срочно бежать к Марине и отчитываться о проделанной работе. Сердце тикало, как таймер на бомбе замедленного действия, непонятная, совершенно дурацкая улыбка вдруг растянула губы, предъявив миру две ямочки, «ой-ёй-ёй» – стучало в висках, а кончики пальцев похолодели и онемели. Сейчас Сашенька вряд ли бы смогла ответить на вопрос: чего в ее душе больше – испуга или радости?
– Молодец, – похвалила Марина, даже не глядя на стопку предъявленных ксерокопий. – Отдохни пока, выпей кофе… Ты уже работаешь над продолжением дневника? Завтра вечером я бы хотела посмотреть твои наброски.
– Угу, – ответила Сашенька и, не удержавшись, спросила: – а сейчас приходил мужчина, он кто?
– К Белозерцеву? О, это Сергей Ермаков – один из самых успешных журналистов, – Марина оторвалась от компьютера, собрала черные волосы в хвост и тут же вновь рассыпала их по плечам, – он друг Андрея Юрьевича и пару лет назад частенько подкидывал нам отличные статьи, которые здорово нас выручали.
«Не бандит», – подумала Сашенька и вслух спросила:
– А сейчас не подкидывает?
– Нет, он теперь птица другого полета, но с Белозерцевым они по-прежнему дружат. Он приезжает к нам изредка, чем подрывает работу половины офиса.
– Почему?
– Потому что женская часть редакции, увидев Ермакова, резко забывает о своих делах, – Марина усмехнулась. – Понять это, конечно, можно…
Сашенька вздохнула с облегчением. Значит, Сергей не собирается высказывать претензий и вообще ничего не знает.
А Марина явно решила передохнуть и немного посплетничать. Крутанувшись в кресле, она закинула ногу на ногу и добавила:
– Недавно он сделал предложение Веронике Сотниковой, а она ему отказала.
– Какое предложение?
– Замуж.
– А почему отказала? Не любила?
– А кого она вообще любит? Ника у нас – звезда журнала «Кисс» – все успевает: и по командировкам заграничным помотаться, и на фотосессиях блеснуть, и статьи подготовить, и побыть приглашенной персоной на модной тусовке, и мужчинам лапши на уши навешать, и карьеру сделать…
В голосе Марины сквозили раздражение и нелюбовь к Сотниковой, и Сашенька почувствовала себя неловко, но уйти пока не могла – вопросы так и лезли, так и лезли…
