Блондинка улыбается:
– Петра.
– Что? – обомлеваю я.
– Петра. Моё имя Петра.
– Петра, тебя зовут Петра?!
– Да, а тебя Вадим? – блондинка не перестаёт улыбаться.
Как же назывался тот городок? Или кампус? Но что спросить? Ты ходила к телефонным будкам возле автозаправки?
– Мне очень нравится Чехия! – Надо выиграть время, не отпускать.
У меня должны быть заготовки на случай знакомства с девушками. Где-то они были. Они должны быть. Да что там! Ко встрече с Петрой я должен был готовиться всю жизнь.
– А как тебе Киев?
– Энергия, – она говорит медленно, подбирая слова, – демократия, Украина. Страшне impressive.
– Даже так?
– Янукович. Не понимаю.
Ещё чуть-чуть реверсивной хроники событий – «привет, мы будем счастливы теперь и навсегда»[13], – и я пойду валить оставшиеся в Украине памятники.
– Но вообще я не то чтобы за Евромайдан. – Надо быть честным.
«Your own personal Jesus» – телефон оживает мелодией звонка. И я внутренне поджимаюсь, ожидая услышать Валеру или Вениамина Степановича, но на экране высвечивается: «Игорь Каратаев».
– Извини, я на пять минут. – Оставлять Петру жаль, но друг важнее. Отхожу в сторону. – Игорь, здорово! Тебе, блин, не дозвониться!
– Да так, – голос его фальшив и сух, – занят был.
– Всё время? – не обращаю внимания на равнодушие. – Я тебя набирал, набирал! Я в Киеве! Хорошо бы встретиться!
– Честно сказать, я сегодня немного занят.
– Как занят?
– Вечером важная встреча. С друзьями-коллегами.
– А завтра?
– Тоже работа.
Возможно, меня зовут не Вадим Межуев. Я не живу в Севастополе и не приехал в Киев. Возможно, сейчас не 2013 год.
– Но я же приехал… мы не виделись… столько…
Наверное, это уничижение. Даже не слова, а взгляд, умоляющий, жалкий.
– Честно сказать, – он шумно дышит, похоже, что курит, я тоже распаковываю пачку красного «Бонда», – после твоих постов и комментов у меня нет особого желания видеться.
– Как? Что?!
Разграничивай, разбивай вопросы.
– Весь этот бред про Евромайдан. Эти твои перепосты Проханова.
– Но мне нравится «Господин Гексоген». Остальное, конечно, так себе, но это…
– Мне по хер, Вадим! Люди гибнут здесь за идею, а ты там злорадствуешь, в своём Севастополе. На хера?
– Подожди, стоп! Во-первых, это и твой Севастополь. А во-вторых, где это я злорадствовал и кто гибнет?
– Люди, украинцы!
Игорь срывается на крик. Я не выдерживаю сам.
– Пока что, слава богу, никто не погиб! Но, судя по тому, что я увидел, ещё погибнут!
– А ты рад?
– Да при чём тут?!
– Да при том! Того ты и ждёшь! Иначе какого ты перепощивал статейку «Ваша кровь, много и зря»? Кликушей заделался?
У меня трясутся руки, сдавливает грудь – точь-в-точь старик.
– Игорь, ты чего? Мы же друзья!
– Вот и я про то. Вроде нормальный пацан, а пишешь патологический бред! За что ты так ненавидишь Украину, Вадик, за что?
– Игорь, успокойся! Не пори чушь! Во-первых, я ничего такого не постил. Проханов в тех комментах говорил о России…
– Вот-вот! Думаешь, Путин нас этими миллиардами купит? Хер вам!
– Кому нам, Игорь? Кому?
Делаю совсем не мхатовскую паузу, жду ответа, но Игорь молчит.
– И, во-вторых, единственное, что я запостил о Евромайдане, – это «Ваша кровь, много и зря» и тексты за русский язык, за русскую культуру, которая, согласись, не отменяет украинского гражданства. Если мы стремимся в Европу…
– Мы! Не вы!
– Так вот, – прикуриваю новую сигарету, – если мы стремимся в Европу, то напомню, что одна из главных европейских ценностей – это терпимость, уважение к иному мнению, культуре, языку, право на альтернативную точку зрения…
– Ну так и уважайте нас! – кричит Игорь, дискутируя ломом, а я свой оставил дома. – Чего в Киев припёрся?
– Приехал, чтобы увидеть реальную картину. Не телевизионную.
– Сел на поезд и приехал, да?
– Нет, на автобусе. С антимайдановцами.
– С антимайдановцами? С теми, кто сейчас в Мариинском парке деревья рубит?
– Знаешь, я, вообще-то, сейчас в Мариинском, и никто тут не рубит, нормальные люди…
Но Игорь не слушает:
– …с быдлом? Ты приехал сюда с быдлом?! И ещё рассказываешь мне про Европу? Удобно жопе-то на двух стульях? Не болит?
– Можно и так сказать, но можно вспомнить и о «золотой середине». У меня, знаешь ли, свой стул и свой здравый смысл. Не сомневаются только идиоты.
– Зато ты умный!
– Игорь!
– Слушай, нам правда не о чем говорить. Не брал трубку и правильно делал. Но сижу тут, пиво пью, думаю, надо перезвонить, друзья всё-таки. Может, не такой ты мудак, как в «Контакте»…
– Игорь, да послушай!
– …а ты такой. Всё, точка!
Ещё звонок. Жму, не глядя, в надежде, что Игорь одумался, перезвонил, но в трубке голос Валеры:
– Межуев, ты где? Тут тя ищут.
– Кто?
– Ани Лорак! Начальство, кто ж ещё?
– Слушай, Валера, у меня тут проблемы…
– Подъехать помочь, братишка? – голос его меняется, становится внимателен, чуток.
– Нет, спасибо. Просто время…
– Слушай, брат, ты рамси там свои дела, а я прикрою, без проблем…
Мне хочется благодарно пожать ему руку.
– Спасибо, брат!
Надо перезвонить Игорю. Надо, но позже. Потому что это слабость, а для убедительности важна сила. Сейчас же необходимо собраться и вернуться в нормальную жизнь. Без людей, превращённых в идеи.
11
Петра по-прежнему раздаёт листовки. Но от толстой пачки уже осталось чуть-чуть. Большинство прохожих забирают их не глядя, свернув, бросают в сумку или в карман. Некоторые останавливаются, читают, улыбаются или злятся. Мужчина в тяжёлой, под Женю Лукашина, шапке яростно комкает листовку, бросает под ноги и по-крейсерски устремляется к чешке. Дико жестикулирует, но Петра лишь улыбается.
И, глядя на это, я понимаю, отчего так залип. Она улыбается, как «та тёлка из Чехии, Надя»[14]. И пусть красотка из «Американского пирога» была шатенкой, а Петра блондинка, но флюиды летят те же. Вся она – из другой реальности, той, на которой нас вырастили.
Той, где тургеневские Аси сменились Надями из «Американского пирога» и мы стали выглядеть стильно, модно; даже пузатые дядьки, влезающие в зауженные джинсы и майки Dolce & Gabbana. Но когда лучшие из нас открывают рты, чтобы изречь фразочки, высосанные из телетитек, университеты и храмы рушатся, обращаясь в прах. Желудочный сок пришёл на смену серому веществу.
Мужик в меховой шапке наконец отстаёт от Петры. Она машет, увидев меня.
– Всё, закончились листовки?
– Да. – Она замечает перемену моего настроения. – Что с тобой?
– Да так…
– Хцеш к нам?
– К вам?
– Прости?
– Вы – это кто?
– А, – Петра смеётся, – я и мои друзья. Квартира тут.
Ответ, кажется, вырывается сам:
– Можно.
Общение с Петрой видится мне более привлекательным, нежели бессонная ночь в автобусе, наполненном перегаром, храпом и вонью грязных носков.
– Давай пройдёмся, – говорю ей.
– Ты из Киеве?
– Нет. Приехал сюда утром. – Умалчиваю с кем. – А раньше жил здесь.
– Из какого места?
– В смысле вообще, да? Из Севастополя. Это Крым.
Рассказываю Петре о Херсонесе, Фиоленте, Балаклаве и двух городских оборонах, заканчиваю Львом Толстым. Мы спускаемся к Арке Дружбы народов, площадка завалена мусором, а после на Европейскую площадь с не разобранной остывающей сценой.
Петра слушает внимательно, улыбаясь, но в конце говорит:
– Почему ты против Евромайдану?
– Я не против, но, – мне хочется быть как бы умным, – Достоевский писал, что есть лишь одно противостояние – добра и зла, и поле боя – душа. А моя бабушка повторяла: «Грех – это то доброе, что сделано не вовремя и не к месту».
– Киев – Европа.
– Кто бы спорил. Но Киево-Печерская лавра стоит напротив музея современного искусства, а он в «Арсенале», где рабочие – пушку видела? – первыми поддержали красную революцию. И мемориал жертвам голодомора рядом с Аллеей воинской славы. Всё здесь увязано воедино.
Мы подходим к Владимирской горке. Петра указывает на пятиэтажку.
– Наш дом.
– Возьмём выпить?
– Алкогол?
– Да, пиво, водка, вино – что ты там пьёшь?
– Я?
– Ну да! – Её непонимание, выражаемое с акцентом, периодически раздражает, но симпатия должна разбавляться, иначе не будет контраста, а без него в амурных делах никуда.
– Пиво, шампанске.
По крутой лесенке спускаемся к продуктовому магазинчику. Напротив – детская площадка, огороженная зелёной рабицей, на калитке – новенький блестящий замок.
– Мы закрыты, – огорошивает продавщица, но отступать в этот вечер, нежный, как дрёма, нельзя.
– Мы быстро, правда.
Протискиваясь в дверь, стараюсь улыбаться.
– Ладно, ладно, – соглашается продавщица.
Берём упаковку баночного пива, чипсы, колбасу, сыр, шампанское, бананы. И литровую бутылку водки.
– Водка? – удивляется Петра.
– Это мне.
– Либиш?
