Бедная Фражола, испытавшая столько горя, несмотря на свои восемнадцать лет, рассказала Кармелите о своей собственной жизни, о жизни, исполненной страданий, лишенной покоя и отрады, которая изменилась только в тот день, когда она причалила к тихой гавани улицы Макон и попала под живительное дыхание любви Сальватора.
Кармелита слушала, плакала, содрогалась.
– О, милая сестра, – сказала она в состоянии глубокого волнения, – ты тоже много и жестоко страдала. Обними меня, соединим слезы нашей юности, как мы когда-то делили радости нашего детства.
Тогда Фражола бросилась в объятия своей подруги, и обе девушки, крепко прижавшись друг к другу, слили в долгом поцелуе свои страдания, и ангел-утешитель распростер над их головами белоснежные крылья.
Кармелита, несколько успокоившись, сказала после долгого молчания:
– Ты права, Фражола, поддаваться горю свойственно только слабым душам. Но такое, каку тебя, сердце только очищается и возрождается страданием. Благодарю, моя милая, за полезный урок. С этого часа я последую твоему примеру, и, как ты была спасена любовью от смерти, я хочу войти в жизнь стезею труда. Однажды он сказал мне, что я рождена быть великой артисткой. Я не хочу обмануть его ожиданий: язык моего Коломбо не мог лгать… Я буду великой артисткой, Фражола. Говорят, что порой великие страдания порождают гениев. Великие страдания посетили меня. Благодарение Богу, да будет Его святая воля! Я потребую от искусства таинственных и великих утешений. Не беспокойся же о моей жизни, милая сестра души моей. Я буду думать о тебе и буду сильной, буду думать о нем и буду великой.
– Хорошо, Кармелита! – сказала Фражола. – И будь уверена, что Господь даст тебе славу, если не дал счастья.
В ту самую минуту, когда Фражола произнесла эти слова, раздался в прихожей звонок. Хотя звук его был вовсе не страшным, бледность Кармелиты до такой степени усилилась, что Фражола вскрикнула от ужаса, полагая, что ее подруга упадет в обморок.
– Что с тобой? – спросила она.
– Не знаю, – ответила Кармелита, – но у меня было сейчас странное ощущение.
– Гд е?
– В самом сердце.
– Кармелита…
– Слушай: или я начинаю терять рассудок, или тот, кто позвонил, несет мне известие от Коломбо.
Горничная Кармелиты вошла в комнату.
– Сударыня, не угодно ли вам принять священника, который приехал из Бретани?
– Аббат Доминик! – вскричала Кармелита.
– Да, сударыня, он самый; только он запретил мне называть его по имени, боясь, чтобы оно не произвело на вас тяжелого впечатления.
Лоб Кармелиты покрылся холодным потом. Она судорожно сжала руку Фражолы.
– Итак, – спросила она, – что я тебе говорила?
– Успокойся, Кармелита, – сказала девушка, отирая ей лоб, – успокойся, моя милая сестра. Разве так возрождаются? Ты бледнеешь при одном имени аббата, а между тем, какое лучшее утешение могло быть тебе послано провидением. Оно приводит к тебе твоего старого друга!
– Ты права, Фражола, – согласилась Кармелита, – но посмотри теперь на меня: не правда ли, я сильна?
И повернувшись к своей горничной, она сказала:
– Проси господина Доминика.
Аббат вошел.
Живописец написал бы прекрасную картину, если бы он мог схватить выражение этих трех лиц: священника, стоявшего в дверях с руками, простертыми над девушками, которые обняли друг друга.
– Мир вам, дорогие сестры! – сказал монах, обращаясь к девушкам, но склоняясь более в сторону Кармелиты с тем почтением, какое оказывают вдовам. Девушки, в свою очередь, ответили на поклон: Фражола – встав, Кармелита – наклонив голову, потому что бедняжка была еще так слаба, что не могла держаться на ногах.
Фражола придвинула кресло аббату. Он поблагодарил ее поклоном.
– Дорогая сестра, – сказал он, стоя перед Кармелитой, – я возвращаюсь из долгого и тяжелого путешествия: я приехал из замка Пеноель.
При этих словах щеки Кармелиты покрылись такой бледностью, что Фражола, упав перед нею на колени и сжимая в своих руках руки девушки, сказала:
– Дорогая моя, вспомни, что ты обещала.
– Из замка Пеноель, – шептала Кармелита. – Стало быть, вы видели графа?
– Да, моя сестра.
– О, несчастный, несчастный отец! – вскричала Кармелита, понимая, что и для другого сердца существовала скорбь такая же глубокая, как и ее собственная, а может статься, еще более сильная.
Священник угадал, что происходило в душе девушки и какой страх наполнял в эту минуту ее сердце.
– Граф Пеноель, – сказал он, – достойный и благородный отец. Он сочувствует вам, и я принес вам его благословение.
Кармелита вскрикнула, она собрала все свои силы, поднялась с дивана и, опустившись на колени, очутилась у ног аббата Доминика.
– Ах, отец мой! Отец мой! – повторяла она, утопая в слезах. – Он, значит, не проклял меня…
Она не могла сказать ничего более: ее глаза закрылись, лицо побледнело, как мрамор, руки вытянулись вдоль подушки, она опустила голову на руки, – казалось, с легким вздохом вылетела жизнь из этой слабой оболочки.
– Господи! – набожно воскликнул монах, испугавшись смертельной бледности лица девушки. – Неужели ты сделаешь раба своего снова вестником смерти?
У Фражолы были в запасе все медикаменты, необходимые в подобных случаях, так как обмороки Кармелиты были очень часты. Она дала ей понюхать спирту и, видя, что это средство недостаточно, потерла ей виски уксусом. Обморок продолжался, и ничто не указывало на то, что Кармелита сможет прийти в себя.
Фражола подошла к столу, она взяла там флакон, которым пользовалась в отчаянных случаях. Это была уксусная кислота, которой она обыкновенно растирала грудь своей подруги, когда обмороки были слишком продолжительны и принимали небезопасный характер.
– Отец мой, – сказала она монаху, – будьте так добры, перейдите в другую комнату.
– Я совсем удалюсь, – сказал Доминик. – Меня самого ждут дома, и я пришел прямо сюда с единственной целью исполнить обязанность, которую считал для себя священной. Позаботьтесь, чтобы она простила мне неловкость, с которой я передал ей слова отца моего друга.
И положив в руку Фражолы талисман, полученный им от графа Пеноеля, значение которого он вкратце объяснил девушке, Доминик оставил комнату.
Растирания произвели свое действие. Кармелита очнулась, открыла глаза и стала искать взором аббата Доминика.
– Где он? – спросила она удивленным тоном. – Неужели я видела его во сне?
– Нет, – сказала Фражола, – он был здесь.
– Доминик, не правда ли?
– Да.
– Куда же он делся?
– Ты потеряла сознание, и он ушел, не желая тебя беспокоить.
– О, как желала бы я его увидеть! – воскликнула Кармелита.
– Ты увидишься с ним только завтра, позже, когда у тебя будет достаточно сил слушать и отвечать.
– О, я сильна, я необыкновенно сильна! – вскричала Кармелита. – Вспомни только, что мне нужно задать ему бездну вопросов: он был с ним в последние минуты. Где он? Где его положили? Не правда ли, Фражола, мы поедем на его могилу?
– Да, моя милая, непременно, будь только спокойна.
– Кажется, он говорил мне, не правда ли, что его отец простил меня, что он меня даже благословил.
– Да, он тебя простил, да, он благословил тебя. Ты видишь, что Господь с тобою.
– О, – прошептала Кармелита, падая снова на диван, – отчего же я не с ним?
И, сложив руки, она стала молиться, но так тихо, что нельзя было разобрать произносимых ею слов.
– Вот это хорошо, – сказала Фражола, – молись, бедняжка, в молитве найдешь ты покой, утешение, силу. Молись, закрой свои прекрасные глаза и постарайся заснуть.
– Не думаю, чтобы я была в состоянии это сделать, – сказала Кармелита, – возьми мои руки.
– Они горят, как в огне.
– Мне кажется, что я не выдержу сейчас лихорадки, Фражола.
Фражола снова опустилась на колени перед Кармелитой и, взяв ее руки в свои, сказала:
– О, милая сестра, где же та сила, которой ты сейчас гордилась? Первое слово сломило тебя, как слабую тростинку, как нежный цветок. Ты не обманула меня, но ты обманываешь сама себя; ты далеко не была так сильна, как предполагала.
– Я приготовилась к страданию и горю, но не к радости, Фражола. Я сумела бы выдержать печаль, – радость сломила меня.
– Бедная подруга!
Кармелита сжала судорожно руки Фражолы.
– Обещал возвратиться, не правда ли?
– Да.
– Когда?
– Скоро, но…
– Что но?
– Чтобы ты ожидала с большим нетерпением его возвращения, он оставил кое-что для тебя…
– Что такое? Для меня? – вскричала Кармелита. – О, дай же скорее!
– Подожди немного, – сказала Фражола, обнимая шею Кармелиты, притягивая ее к себе и целуя.
– Зачем ждать, Фражола?
– Но, – сказала девушка, – потому что…
И она остановилась.
– Потому что…? – повторила Кармелита.
– Потому что это большая радость, и я хочу тебя к ней приготовить.
– Боже мой! Ты меня терзаешь.
