Эйзенхауэр был против создания отдельного Министерства космоса. Он опасался, что для этого учреждения приоритетом станут спутники, тогда как он хотел, чтобы приоритет оставался за ракетами. Он сожалел, что нельзя объединить все усилия по освоению космоса под крылом Министерства обороны, и он не стал предпринимать никаких действий по реализации полета на Луну или других престижных программ, так как не хотел "тратить таланты и т. д.на участие в спецпрограммзх вне системы Министерства обороны" *18.
Но Президент не мог удержаться на такой позиции, против нее выступали почти все демократы, большинство республиканцев, ученых и ведущих обозревателей газет. 2 апреля он уступил, обратившись к Конгрессу учредить Национальное управление по аэронавтике и исследованию космоса (НАСА). Законопроект предусматривал, что НАСА будет контролировать всю деятельность, связанную с исследованием космоса, "за исключением тех вопросов, которые в соответствии с решением Президента относятся к области национальной обороны". Две недели спустя на пресс-конференции Джеймс Рестон сказал, что нередко задумывался над тем, почему Президенту потребовалось пять лет, чтобы подойти к проблеме создания НАСА.
"Я полагаю, что мой ответ на этот вопрос следует из того, что за эти пять лет у меня было множество неприятностей", — отрезал Эйзенхауэр. После этого его речь стала просто непостижимой. Даже откорректированный редакторами стенограмм его ответ звучал так: "...мне кажется, что это был значительный фактор, что мы должны продвигаться в споре, который, по моему мнению, стал очень, очень важным"*19. С плохим синтаксисом или без него, несмотря на опасения Эйзенхауэра, Соединенные Штаты получили гражданское управление по исследованию космоса.
Между тем у Шермана Адамса были серьезные неприятности. Ни один человек, за исключением самого Эйзенхауэра, никогда не относился к нему с большой симпатией. Резкость и отсутствие эмоций были основными причинами его широкой непопулярности. Этот человек, казалось, совсем не имел никаких человеческих чувств. Однажды Эйзенхауэр написал портрет Адамса, используя в качестве натуры цветную фотографию. Президент работал над ним много часов. Когда он подарил этот портрет Адамсу, тот лишь сказал: "Благодарю вас, м-р Президент, я думаю, что вы польстили мне". И, повернувшись на каблуках, вышел*20.
Дурацкие истории, преувеличенные во много раз, о его предполагаемом огромном влиянии на Президента были всего лишь элементом расхожих вашингтонских сплетен и газетных клише. Истина же заключалась в том, что Адамс почти никак не влиял на действия Президента — он был вратарем, человеком, который составлял расписания, сглаживал возникающие проблемы, но никогда не участвовал в принятии решений. Тем не менее каждый, чья просьба была отклонена Белым домом, возлагал вину за это на Адамса; каждый, кого Эйзенхауэр не хотел видеть в своем Овальном кабинете, думал, что из-за Адамса его не принял Президент; каждый, кто возражал против решения Эйзенхауэра по конкретному вопросу, считал виновником такого решения Адамса. Республиканцы из числа старой гвардии ненавидели его, они полагали, что не без его влияния Эйзенхауэр отклонял их любимые проекты. Демократы ненавидели его, потому что он был республиканцем и потому что в январе 1958 года выступил против Демократической партии — возложил на нее вину за Пёрл-Харбор и за проигрыш в космической гонке.
Демократы контролировали Конгресс, а следовательно, и комитеты Конгресса, и расследования. Как и республиканцы в 1953 — 1955 годах, они хотели использовать власть для того, чтобы вывести на чистую воду своих политических противников. В начале июня 1958 года подкомитет Комитета по торговле между штатами и с заграницей Палаты представителей выдвинул против Адамса обвинение: он, мол, позволил промышленнику из штата Новая Англия по имени Бернард Гольдфайн оплатить его счета в гостинице Бостона; Адамс, в свою очередь, стал предпринимать определенные усилия по оказанию влияния в пользу Гольдфайна, у которого были сложности во взаимоотношениях с Комиссией по ценным бумагам и биржевым операциям из-за налогов и в вопросе соблюдения нормативных предписаний комитета.
17 июня Адамс отвечал в комитете на вопросы. Он признал, что в своих взаимоотношениях с Гольдфайном не проявил осторожности, но в то же время утверждал, что единственным его действием в пользу Гольдфайна был телефонный звонок в Комиссию по ценным бумагам и биржевым операциям с просьбой ускорить слушания по делу Гольдфайна. На следующий день Эйзенхауэр провел пресс-конференцию; открывая ее, он зачитал заранее подготовленное заявление. Он активно выступил в защиту Адамса. Никто, заявил Президент, не может сомневаться в "целостности характера и личной честности" Адамса. О себе же Эйзенхауэр сказал: "Лично я очень хорошо отношусь к Адамсу. Я восхищаюсь его способностями. Я уважаю его за прямоту в личных и служебных делах. Я нуждаюсь в нему*21. Но это выступление не остановило демократов, которые учуяли запах крови. Расследование продолжалось, были установлены факты получения Гольдфайном подарков, и республиканцы из старой гвардии усмотрели в этом деле свои интересы и стали требовать отставки Адамса (первыми за отставку ратовали Барри Голдуотер и Билл Ноулэнд).
23 июня Эйзенхауэр так выразил свои чувства в связи с этой кампанией Полю Гоффману: "Из всего происходящего ничто не оказало такого депрессивного влияния на мою душевную энергию и оптимизм, как злобные, постоянные и демагогические нападки на Адамса". Эйзенхауэр признал: Адамс в своих взаимоотношениях с Гольдфайном "оказался не настороже", однако "остается фактом не только его честность, эффективность и преданность, но и то, что нападающие на него в большинстве случаев знали: это именно так и есть". Эйзенхауэр, по крайней мере, надеялся, что республиканцы не внесут свою лепту в этот шумный хор. Он сказал по этому поводу: "Я ненавижу политическую целесообразность все больше и больше с каждым днем"*22.
И все же Эйзенхауэр не мог полностью игнорировать ставшее почти единодушным требование республиканцев — Адамс должен уйти в отставку. В июле Эйзенхауэр направил Никсона к Адамсу с просьбой поговорить с ним о ситуации и подчеркнуть при этом: он испытывает такую глубокую привязанность к Адамсу, "что даже не хочет и обсуждать возможность его отставки". Однако Никсону поручалось также обратить внимание Адамса на то, какой он стал помехой*23. В своем разговоре в то утро с Адамсом Никсон основной упор сделал на предстоящие выборы в Конгресс. Если итоги выборов окажутся неблагоприятными для республиканцев, предупредил Никсон (прогнозы были именно такими), то обвинят в поражении Адамса, может быть, и несправедливо. Адамс отказался подать в отставку. Он сказал Никсону, что только Эйзенхауэр может решить, каким должен быть курс действий. Между тем расследование продолжалось. Гольдфайн был заслушан комитетом и произвел ужасное впечатление. Республиканская партия была потрясена, почти в таком же состоянии находился и Эйзенхауэр.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
