Еще раз. Для простоты и для особо упертых: представьте себе дуэль, где вам, чтобы поразить противника, надо влепить пулю ему точно в лоб шагов эдак с пятидесяти. А вот ему достаточно, чтобы пуля прошла хотя бы в полуметре от вас, задев хотя бы так называемую ауру — ваше биополе. При попадании в нее пуля эта немедленно взрывается с фатальным для вас исходом.
Так что не надо насчет точности и меткости. А вот то, что стреляли японцы максимально часто, что совершенно необходимо для успешной стрельбы по площадям и объемам, — это очевидно.
Поэтому, подчеркнем вновь, все «суперсекретные» данные насчет того, что Того-де берег снаряды, являются просто очередным витком уже вековой дезинформации о Цусимском бое[398].
9. Флот, который должен был умереть
О действительном победителе, или Кто же выиграл при Цусиме?
При нескрываемой симпатии к адмиралу Рожественскому и его человеческому и военному гению автор не хуже своих возможных оппонентов понимает, что Цусима является крупнейшей — не считая, разумеется, 1991 года — катастрофой, хотя и не поражением русского флота.
Но вот кто является истинным победителем при Цусиме? Из предыдущего ясно, что уж во всяком случае не адмирал Того. Ни как стратег, ни как тактик, короче говоря — флотоводец.
Цусима как произведение военно-морского искусства была выиграна тем, кто предложил иную, никогда ранее — а по сути и потом — не применявшуюся концепцию эскадренного боя, когда не разрушение брони корабля, не уничтожение его машин, механизмов и других самых важных узлов, прикрываемых этой броней, должно принести победу.
Нет. Победу, неотвратимую и неизбежную, должно было принести нарушение взаимодействия между различными частями одного и того же корабля, нарушение связи между отдельными кораблями эскадры, между командованием и исполнителями. Полное смятение, воцаряющееся как на палубе отдельного корабля противника, так и на всех судах вражеской эскадры. Превращение ее из единого одухотворенного целого в мятущееся нечто.
Потому японские снаряды и были в Цусиме не бронебойными, а осколочно-фугасными, взрывающимися «от пристального взгляда» и заливающими огнем весь корабль до полной невозможности им управлять.
Дух и воля адмирала Рожественского сорвали этот замысел превращения русской эскадры в человеческое стадо, и пока эскадра считала, что именно Адмирал командует ею, она как единый организм непреклонно рвалась на север во Владивосток, курсом норд-ост 23°, грозно отвечая сильнейшему врагу залпами из всех уцелевших орудий. Здесь уже ничего не могли поделать и мировые манипуляторы.
Но вот сжигать один русский корабль за другим они могли. Это материально, это им по силам.
То, что автором новой концепции был отнюдь не адмирал Того, видно по его маловразумительному поведению в бою, присущему исполнителям чьего-то навязанного замысла. Волнение Того понятно, поскольку не был еще апробирован способ борьбы, когда не проникновение снарядов внутрь корабля, а выжигание его поверхности плюс гидравлические удары вызывали шоковую реакцию как самого корабля — расхождение бронеплит, вылетание клепок, неустранимую и непонятную течь, разрушение всей периферии, так и его личного состава, который просто не могли подготовить к случившемуся при Цусиме.
Не приняв участия в битве, в выигрыше при Цусиме остался тот, кто смог настоять на испытании и применении в бою этого нового и смертельно опасного — не только для противника — оружия в знаковом сражении войны.
И гораздо более похоже и вероятно, что этот «настаивающий» или «сумевший настоять» был из числа английских специалистов, строивших, курировавших и перевооружавших японский флот. Ведь для «англосаксов» победа над Россией была: во-первых, гораздо важнее таковой для Японии, а во-вторых, они могли заставить пользоваться своего союзника опасным для него самого оружием. Прослеживается, как и в бою при Шантунге, то же желание заставить командование Соединенного флота воевать до последнего японского броненосца и японского матроса за «англо-американские» интересы.
Злость, которая, естественно, накапливалась у адмирала Того в процессе общения с высокомерными, не дорожащими ни Японией, ни японским флотом, ни японским матросом «специалистами», должна была наконец вырваться бесконтрольно и обратиться на первый же находящийся в сфере ее досягаемости объект. Таковым оказался русский броненосец под флагом Командующего 2-й эскадрой Вице-Адмирала Рожественского.
Злость эта многократно усугублялась тем, что в завязке боя он — адмирал Того — был поставлен этим обреченным на гибель русским адмиралом на очевидный, прежде всего для самого Того, проигрыш эскадренного боя в рамках известных им обоим правил. И вся ярость неприятельского огня обрушилась на флагманский броненосец русской линии «Князь Суворов». Вот что говорит об этом немец Франк Тисе.
Его можно только уничтожить
«Скорость японского огня втрое превышала русскую. И хотя огромное количество снарядов пролетало мимо, огонь японцев был необычайно эффективен. А Того требовал увеличить его еще и еще, пока русские не будут залиты этим яростным потоком огня и стали. “Суворов” по-прежнему возглавлял эскадру, и прежде всего следовало вывести из строя его, чтобы лишить русский флот руководства своего Адмирала. Иначе Того не мог быть уверен в победе.
Он знал стойкость и твердость воли этого человека, его способность выносить непереносимое. Он знал также, что стратегией и тактикой Рожественского не переиграть, не победить. Его можно только уничтожить. Только снаряды способны сделать это.
И Того все наращивал и наращивал огонь по “Суворову”, когда уже все орудия японской эскадры, способные дотянуться до него, посылали на русский флагман огонь и смерть. Пушки стреляли так часто, как могли заряжать их пришедшие в неистовство команды»{374}.
Формула русской непобедимости
Вячеслав Чистяков приводит в своей «Четверти часа…» слова Клаузевица о том, что материальная часть любой вооруженной силы подобна лишь деревянной рукояти, в то время как нравственный дух бойцов составляет часть несравненно важнейшую — драгоценный клинок!
И вот этот-то благородный металл русской воинской доблести даже в безнадежном Цусимском бою остался несломленным.
Может быть, ни в одном другом сражении за тысячелетнюю — письменно зафиксированную — русскую военную историю не продемонстрирована была с такой исчерпывающей ясностью верность изначальной формулы непобедимости русского военного менталитета: примат духовно-нравственного над материальным{375}.
Бессильная месть
«Суворов» лишился мачт и труб, рулевое управление было повреждено, и корабль управлялся только машинами. Все его башни молчали, и только две 75-мм пушки продолжали вести огонь.
Яростная мстительность, выразившаяся в добивании уже фактически утратившего способность к сопротивлению корабля, была бессильной местью Того и «специалистам» за необходимость сотрудничать с ними, и лично русскому адмиралу, лишившему его — Командующего Соединенным флотом империи Ниппон — сознания себя великим флотоводцем.
И хотя Того понимал в глубине души, что эта месть уже ничего не могла изменить в совершенном адмиралом Р. подвиге тактической победы над японским флотом и стратегическом подвиге победы над всемирными врагами России, он не мог удержаться от того, чтобы вновь и вновь не наращивать огонь по «Суворову».
«Снаряды продолжали сыпаться на него сплошным дождем. Обе мачты рухнули… В кормовой части наблюдался громадный взрыв, который, как я думал, окажется для него последним…
Но нет! Залитый сплошным морем огня, русский флагман продолжал свою неравную борьбу.
Никогда еще человеческие мужество и сила духа не доходили до столь невероятных пределов, и слава, которую навеки стяжал себе “Суворов”, венчает не только его доблестный экипаж, но и весь русский флот, всю Россию и даже все человечество!.. Это герои не только сегодняшнего сражения, но всех времен».
«Ближе к ночи торпеда с миноносца положила конец борьбе, и “Суворов”, не сломленный в борьбе, погиб тоже не сломленным.
