ухом.
Дверь отворилась. Перед вошедшим блеснул красноватый свет густого пара, и его оглушил хаос звуков. Еще шаг, и глазам гостя представилась яркая картина истинной трущобы. В громадном подвале, с мокрыми, почерневшими, саженными сводами стояли три стола, окруженные неясными силуэтами. На стене, близ входа, на жестяной полочке дымился ночник, над которым черным столбиком тянулся дым, и столбик этот, воронкой расходясь под сводом, сливался незаметно с черным закоптевшим потолком. На двух столах стояли лампочки, водочная посуда, остатки закусок. На одном из них шла ожесточенная игра в банк. Метал плотный русак, с окладистой, степенной рыжей бородой, в поддевке. Засученные рукава открывали громадные кулаки, в которых почти скрывалась засаленная колода. Кругом стояли оборванные, бледные, с пылающими взорами понтеры.
— Транспа-арт с кушем! — слышалось между играющими.
— Семитка око…
— Имею… На-пере-пе…
— Угол от гривны!
За столом, где не было лампы, а стояла пустая бутылка и валялась обсосанная голова селедки, сидел небритый субъект в форменной фуражке, обнявшись с пьяной бабой, которая выводила фальцетом:
И чай пи-ла, я, бб-буллки-и ела,
Паз-за-была и с кем си-идела.
За столом средним шел оживленный спор. Мальчик лет тринадцати, в лаковых сапогах и «спинчжаке», в новом картузе на затылке, колотил дном водочного стакана по столу и доказывал что-то оборванному еврею:
— Слушай, а ты…
— И што слушай? Что слушай? Работали вместе, и халтура пополам.
— Оно и пополам; ты затыривал — я по ширмохе, тебе двадцать плиток, а мне соловей.
— Соловей-то полета ходить небось.
— Провалиться, за четвертную ушел…
— Заливаешь!
— Пра слово… Чтоб сгореть!
— Где ж они?
— Прожил; коньки вот купил, чепчик. Ни финажки в кармане…[38] Глянь-ка, Оська, какой стрюк заполз!
Оська оглянулся на вошедшего.
— Не лягаш ли?
— Не-е… просто стрюк шатаный…[39] Да вот узнаем… Па-алковница, что кредитного[40], что ли, привела?
Стоявшая рядом с вошедшим женщина обернула к говорившему свое густо наштукатуренное лицо, подмигнула большими, черными, ввалившимися глазами и крикнула:
— Барин пива хочет! Monsieur, садитесь!
Тот, не вынимая правой руки и не снимая низкой, студенческой шляпы, подошел к столу и сел рядом с Иоськой.
Игравшие в карты на минуту остановились, осмотрели молча — с ног до головы — вошедшего и снова стали продолжать игру.
— Что ж, барин, ставь пива, угости полковницу, — заговорил мальчишка.
— А почем пиво?
— Да уж расшибись на рупь-целковый, всех угощай… Вон и барон опохмелиться хочет, — указал Иоська на субъекта в форменной фуражке.
Тот вскочил, лихо подлетел к гостю, сделал под козырек и скороговоркой выпалил:
— Барон Дорфгаузен, Оттон Карлович… Прошу любить и жаловать, рад познакомиться!..
— Вы барон?
— Ma parole…[41] Барон и коллежский регистратор… В Лифляндии родился, за границей обучался, в Москве с кругу спился и вдребезги проигрался…
— Проигрались?
— Вчистую! От жилетки рукава проиграл! — сострил Иоська.
Барон окинул его презрительным взглядом.
— Ma parole! Вот этому рыжему последнее пальто спустил… Одолжите, mon cher[42], двугривенный на реванш… Ma parole, до первой встречи…
— Извольте…
Барон схватил двугривенный, и через минуту уже слышался около банкомета его звучный голос:
— Куш под картой… Имею-с… Имею… Полкуша на-пе, очки вперед…
— Верно, сударь, настоящий барон… А теперь свидетельства на бедность — викторки строчит… Как печати делает! — пояснял Иоська гостю… — И такцыя недорога. Сичас, ежели плакат — полтора рубля, вечность — три.
— Вечность?
— Да, дворянский паспорт или указ об отставке… С орденами — четыре… У него на все такцыя…
— Удивительно… Барон… Полковница…
— И настоящая полковница… В паспорте так. Да вот она сама расскажет…
И полковница начала рассказывать, как ее выдали прямо с институтской скамьи за какого-то гарнизонного полковника, как она убежала за границу с молодым помещиком, как тот ее бросил, как она запила с горя и, спускаясь все ниже и ниже, дошла до трущобы…
— И что же, ведь здесь очень гадко? — спросил участливо гость.
— Гадко!.. Здесь я вольная, здесь я сама себе хозяйка… Никто меня не смеет стеснять… да-с!
— Ну, ты, будет растабарывать, неси пива! — крикнул на нее Иоська.
— Несу, оголтелый, что орешь! — И полковница исчезла.
— Malheur[43]! Не везет… А? Каково… Нет, вы послушайте. Ставлю на шестерку куш — дана. На-пе — имею. Полкуша на-пё, очки вперед — пятерку — взял… Отгибаюсь — уменьшаю куш — бита. Иду тем же кушем, бита. Ставлю насмарку — бита… Три — и подряд! Вот не везет!..
— Проиграли, значит?
— Вдребезги… Только бы последнюю дали — и я Крез. Талию изучил, и вдруг бита… Одолжите… до первой встречи еще тот же куш…
— С удовольствием, желаю отыграться.
— All right! [44] Это по-барски… Mille mersi[45] . До первой встречи.
А полковница налила три стакана пива и один, фарфоровый, поднесла гостю.
— Votre sante, monsieur! [46]
Другой стакан взял барон, оторвавшийся на минуту от карт, и, подняв его над головой, молодецки провозгласил:
— За здоровье всех присутствующих… Уррра!..
Разбуженная баба за пустым столом широко раскрыла глаза, прислонилась к стене и затянула:
И чай пила я с сухарями,
Воротилась с фонарями…
Полковница вновь налила стакан из свежей бутылки. Около банкомета завязался спор.
— Нет, вы па-азвольте… сочтите абцуги… девятка налево, — горячился барон.
__ Ну, ну, не шабарши с гривенником… говорят, бита…
— Сочтите абцуги… Вот видите, налево… Гривенник имею… Иду углом… Сколько в банке?
— В банке? Два рубли еще в банке… Рви… Бита… Гони сюда.
А с гостем случилось нечто. Он все смотрел на игру, а потом опустил голову, пробормотал несколько несвязных слов и грохнулся со стула.
— Семка, будет канителиться-то, готов! — крикнул банкомету мальчишка.
— Вижу!..
Банкомет сгреб деньги в широкий карман поддевки и, заявив, что банк закрыт, порастолкал игроков и подошел к лежавшему.
Полковница светила.
Мальчишка и банкомет в один момент обшарили карманы, и на столе появилась записная книжка с пачкой кредиток, часы, кошелек с мелочью и кастет.
— Эге, барин-то с припасом, — указал Иоська на кастет.
Барон взял книжку и начал ее рассматривать.
— Ну что там написано? — спросил банкомет.
— Фамилии какие-то… Счет в редакцию «Современных известий»… постой и… Вот насчет какой-то трущобы… Так, чушь!..
— Снимайте с него коньки-то!
— Да оставьте, господа, простудится человек, будет, нажили ведь! — вдруг заговорила полковница.
— Черт с ним, еще из пустяков сгоришь… Бери на вынос! — скомандовал банкомет.
Иоська взял лежавшего за голову и вдруг в испуге отскочил. Потом он быстро подошел и пощупал его за руку, за шею и за лоб.
— А ведь не ладно…
