Несмотря на то что он все еще питал некоторую надежду на возвращение блудного сына, Фрейд был готов ко всяким неожиданностям.
Ранка увело в сторону его открытие, так же как это случилось с Адлером, но если он станет независимым на его основе, его не ждет такая же удача, как Адлера, так как его теория противоречит здравому смыслу обычной публики, которой льстило адлеровское стремление к власти… Когда Ранк придет в себя, то, несомненно, настанет время вспомнить его огромные услуги и незаменимость и простить ему все его отклонения. Однако я не смею надеяться на это; опыт показывает, что когда кто-либо дает волю своим чувствам, он идет этим путем до самого конца. Я чувствую себя очень подавленным при мысли о том, что Джонс окажется прав в своем суждении о Ранке.
Беседа, которую Абрахам и я имели с Ференци на Зальцбургском конгрессе, вероятно, оказала на него некоторое влияние. В то время он находился на краю пропасти, а теперь, несомненно, возвращался к нам. Он заявил Фрейду, прочитав грубое письмо Ранка, что определенно не согласен с ним.
В конце сентября Фрейд получил от Ранка еще одно письмо, написанное холодным и еще более безоговорочным тоном. После этого Фрейд считал Ранка окончательно потерянным. Эпизод со странным поведением Ранка в Америке во многом напоминал поездку туда Юнга в 1912 году, и конечный исход оказался тем же самым.
Возвратившись в Вену в следующем месяце, Ранк имел трехчасовую беседу с Фрейдом. Он производил впечатление смущенного человека и приписал свое поведение негодованию на провокацию Абрахама. Эта провокация создала у него впечатление, что Фрейд хочет от него избавиться, так что ему пришлось размышлять о заработке на жизнь где-либо в другом месте. Их беседа ни к чему не привела. Основным ее содержанием были уклончивые отказы со стороны Ранка. В конце этой беседы Ранк объявил о своем намерении возвратиться в Америку, по крайней мере на шесть месяцев. 19 ноября Ранк зашел к Фрейду проститься. Их разговор, по всей видимости, был тяжелым. Фрейд сказал, что ощущал огромную жалость к Ранку, так как видел, что у Ранка лежит на сердце какая-то тяжесть, которую тот абсолютно не мог выразить. Фрейд не очень надеялся на то, что когда-либо увидит Ранка снова. В этот же день Фрейд получил от Брилла письмо, которое произвело на него глубокое впечатление. Брилл в мрачных тонах сообщал о тех странных доктринах, которые Ранк провозглашал в Нью-Йорке, и о той неразберихе, которую они породили. Ученики Ранка радостно говорили, что больше нет необходимости анализировать сновидения и делать какие-либо толкования помимо толкований, связанных с травмой рождения, кроме того, они освобождались от необходимости вдаваться в неприятную тему сексуальности.
Фрейд не ощущал никакого негодования по поводу Ранка, хотя очень сожалел о его потере. Так же как и я. Когда Фрейд пришел к мысли о том, что Ранк навсегда покинул Вену, он написал мне о создавшейся ситуации. «Как Вы видите, открытый разрыв был предотвращен. Ранк сам не хотел подобного разрыва, и такой скандал также не был бы в наших интересах. Но все мои личные отношения с ним закончились… Не только мне, но и двум другим аналитикам, присутствовавшим при нашем последнем разговоре, трудно считать Ранка правдивым и верить его утверждениям. Мне очень жаль, что Вы, дорогой Джонс, оказались полностью правы». В следующем письме ко мне Фрейд написал:
Эта история с Ранком подходит теперь к концу… Вам не следует беспокоиться, что она сильно меня взволновала или окажет на меня какие-либо последующие неблагоприятные воздействия. Возможно, довольно странно слышать от меня такие слова, если вспомнить, какую роль Ранк играл в моей жизни в течение полутора десятков лет. Но у меня есть три объяснения холодности своих чувств. Во-первых, результатом этого может быть мой возраст, в котором потери не воспринимаются столь тяжело. Во-вторых, я говорю себе, что это отношение, так сказать, до некоторой степени амортизировалось за пятнадцать лет, так как это не одно и то же, становится ли человек к тебе нелояльным после двух или трех лет совместной работы или только после того, как он в течение многих лет выполнял ответственную работу. В-третьих и в последних, но что отнюдь немаловажно, вероятно, я так спокоен, потому что не могу обнаружить абсолютно никакой доли своей ответственности за весь этот процесс.
Затем случилась удивительная вещь. Ранк на пути в Америку доехал до Парижа, где его поразил сильный приступ депрессии; последний приступ депрессии случился с ним пять лет тому назад. Ранк возвратился в Вену и пришел к Фрейду во вторую неделю декабря. Он снова был изменившимся человеком. За исключением депрессии, он, казалось, ясно и глубоко осознавал свое состояние. Как об этом сказал Фрейд, Ранк внезапно появился у него из-за своего психического состояния. Он обсудил с Фрейдом всю свою историю, как на исповеди. Она представляла действительно печальный случай, который едва не окончился настоящей трагедией. Фрейд был глубоко тронут этой историей и испытывал чрезмерную радость от того, что обрел заново своего старого друга и приверженца. В письме Эйтингону Фрейд писал, что Ранк проанализировал свой невроз по всем тем пунктам, которые они с Ференци описали в совместной книге, и что содержание анализа его невроза было очень схоже с теми теориями, которые Ранк выдвинул в своей книге о травме рождения. В настоящее время Ранк ошеломлен мыслью о происшедшем ранее и имеет единственное желание — исправить тот вред, который он причинил. Фрейд заметил, что он может понять наше определенное недоверие, но что он, со своей стороны, больше зная о состоянии Ранка, полностью преодолел такое сомнение. Он сказал Абрахаму, что абсолютно уверен в том, что Ранк вылечился от своего невроза посредством своих переживаний (Erlebnis), как если бы он подвергся регулярному анализу.
Фрейд с оптимизмом и облегчением написал Джоан Ривьер: «Вы услышите, что с доктором Ранком происходила неприятная интермедия, но, однако, все это было лишь временно. Он полностью вернулся к нам и объяснил свое поведение причинами, вызывающими терпимость и прощение. Он прошел через тяжелое невротическое состояние, теперь пришел в себя и до конца видит и понимает все, что с ним случилось; он пока еще не преодолел свою депрессию, которая является результатом его переживаний».
В оптимизме Фрейда присутствуют две характерные особенности, которые могут быть объяснены лишь чрезмерным облегчением от того, что он не потерял друга, который в течение столь многих лет был для него незаменим. Во-первых, Фрейд знал, что Ранк страдает циклотимией, и высказал свое мнение об этом несколько лет тому назад. Фрейд ранее изучал психиатрию и знал о почти неизбежном повторении этого заболевания; несмотря на все это, он сумел подавить это очевидное соображение. В действительности, протекавшая в то время меланхолическая фаза заболевания Ранка сменилась очередной маниакальной фазой всего шесть месяцев спустя, с обычными колебаниями в более поздние годы. Во-вторых, Фрейд явно признал как раз ту ересь, против которой мы сражались в теории, что будто бы изучение повторяющегося переживания может заменить потребность в более глубинном генетическом анализе: что терапия переживаний может заменить психоанализ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
